Богема.
А?
Бо-ге-ма. Через "о",
Ну, какая разница? Суть-то одна. Разная, так сказать, по форме, но одинаковая по содержанию. Мне хочется уберечь вас от такой жизни, хочется помочь. начать жизнь морально и физически здоровую. Чередниченко сам проникался к себе уважениемза высокое, хоть негромкое благородство, за честность, за трезвый, умный взгляд на жизнь свою и чужую. Он чувствовал себя свободно. Допустим, что вы нашли себе какого-нибудь клоунапомоложе, возможно, поинтересней Что дальше? Вот так вот кочевать из города в город? О детях уже говорить не приходится! Им что!..Чередниченко имел в виду зрителей. Посмеялись и разошлись по домамк своим очагам. Они все кому-то нужны, выснова в такую вот, извините, дыруникому вы больше не нужны. Устали вы греться у чужого огня! (Эту фразу он заготовил заранее.) Я цитирую. И если вы ищете сердце, которое бы согрело вас, вот оно. Чередниченко прижал левую руку к груди. Он чуть не заплакал от нахлынувших чувств и от "Кокура". Долго было бы рассказывать, какие это были чувства Было умиление, было чувство превосходства и озабоченности сильного, герой, и жертва, и учитель жили в эти минуты в одном Чередниченко. Каким-то особым высшим чутьем угадал он, что больше так нельзя, дальше будет хуже или то же самое Надо уходить. Не буду больше утомлять васухожу. Ночь вам на размышления. Завтра вы оставите записку вашему служителю такой, с бородавкой, в шляпе
Знаю.
Вот, оставьте ему запискугде мы встретимся.
Хорошо, оставлю.
Чередниченко пожал крепкую ладонь циркачки, улыбнулся, ласково и ободряюще тронул ее за плечо:
Спокойной простите, наоборот, неспокойной ночушки.
Циркачка тоже улыбалась:
До свидания.
"Не красавица, но очень, очень миловидная, подумал Чередниченко.Эти усики на губе, черт их возьми).. пушочек такой в этом что-то есть. Говорят -темпераментные".
Чередниченко вышел на улицу, долго шел какими-то полутемными переулкаминаугад. Усмехался, довольный. "Лихо работаешь, мужик, думал о себе.Раз-дваи в дамки".
Потом, когда вышел на освещенную улицу, когда вдосталь налюбовался собой, своей решительностью (она просто изумила его сегодня, эта решительность), он вдруг ни с того ни с сего подумал: "Да, но как-то все ужасно легко получилось. Как-то уж очень Черт ее знает, конечно, но не оказаться бы в дурацком положении. Может, она у них на самом плохом счету, может, ее это того Не узнал ничего, полетел сватать. Хоть бы узнал сперва!" С одной стороны, его обрадовало, что он с таким блеском сработал, с другой очень вдруг обеспокоила легкость, с какой завоевалось сердце женщины. То обстоятельство, что он, оказывается, умеет действовать, если потребуется, навело его на мысль: а не лучше лис такой-то напористостьюразвернуться у себя дома? Ведь есть же и там женщины не циркачки. Есть одна учительница, вдова, красавица, степенная, на хорошем счету. Почему, спрашивается, так же вот не прийти к ней вечерком и не выложить все напрямик, как сегодня? Ведь думал он об этой учительнице, думал, но страшился. А чего страшился? Чего страшиться-то?
"Так-так-так Чередниченко прошел вдоль приморской улицы до конца, до порта, повернул назад. Хуже нет, когда в душу вкралось сомнение! Тем-то, видно, и отличаются истинно сильные люди: они не знают сомнений. Чередниченко грызло сомнение. Скрыть, что она циркачка, конечно, можно, только А характер-то куда деваешь? Его же не скроешь. Замашки-то циркаческие, они же останутся. Ведь он у нее уже сложился, характер,совершенно определенный, далекий от семейных забот, от материнства, от уюта. Ну, обману я людей, скажу, что она была, допустим, администраторша в гостинице Но себя-то я не обману! На кой черт себя-то обманывать?! Ведь она, эта преподобная Ева, столько, наверно, видела-перевидела этих Адамов, сколько я в уме не перебрал баб за всю жизнь. Она, наверно, давала жизни с этим своим пушком на губе. Уже теперь не сомнение, а раскаяние и злость терзали Чередниченко. Он ходил вдоль приморской улицы, сжав кулаки в карманах пиджака, долго ходил, не глазел на встречных женщин, весь ушел в думы. "Так, так, так Значит, обрадовалсясразу покорил! А она, наверно, счас богу молится: нашелся один дурак, замуж взять хочет. А тобудь она на хорошемто счетуне нашелся бы никто до двадцати шести лет! Эка Вывез Николай Петрович царевну из-за синих морей, елки зеленые! Все с ней: "поматросил да бросил", а один долдон в жены себе определил. А потом выяснится, что она рожать не может. Или хуже: переспит с кем-нибудь, забеременеет, а скажетот меня. И нечего ее винить, у нее это как алкоголизм: потребность выработаласьобновлять ощущения. А начни потом разводиться, она потребует полдома Иди доказывай потом судьям, что я ее с канатов снял. Можно сказать, разгреб кучу-мала и извлек из-под самого низа сильно помятую драгоценность,Опять вспомнилась Чередниченко вдовая учительница в их городке И он чуть не взялся за голову: каких глупостей мог наворотить! Ведь вывез бы я эту Еву домой, вывез, она бы мне там устроила парочку концертов, и тогдазавязывай глаза от стыда и беги на край света. Насмешил бы я городок, ай, насмешил! Да приехай ты домой, дурак ты фаршированный, возьми такую же бутылочку винца или лучше коньяку, хороших конфет и иди к учительнице. Поговори обстоятельно, тем более она тебя знает, что ты не трепач какой-нибудь, не забулдыга, а на хорошем счету Поговори с человеком. Ведь умеешь! Ведь скоро диплом в карман положишьчего же ждатьто? Страдатель, елки зеленые!"
Опять долго не мог заснуть Чередниченкодумал о вдовой учительнице. Мысленно жил уже семейной жизнью Приходил с работы, говорил весело: "Мать-порубать!" Так всегда говорил главный инженер мебельной фабрики, получалось смешно. Ездил на маевку с женой-учительницей, фотографировал ее Воровато, в кустах, выпивал с сослуживцами "стременную", пел в автобусе "Ревела буря, гром гремел". Думал о детяхкак они там с бабкой? Но онто еще ничего, базланил с мужиками про Ермака, а вот жена-учительница, он видел краем глаза, уже вся давно домас детьми, ей уже не до весельяскорей домой! Да нет, черт побери, можно устроить славную жизнь! Славнецкую жизнь можно устроить.
Он так усладился воображением, что и циркачку вспомнил как далекий неприятный грех. Попробовал посадить на маевке вместо жены-учительницы жену-циркачку Нет, циркачка там никак не на месте. Чужая она там. Начнет глазами стрелять тудасюда Нет!
"Как же быть завтра? Не ходить совсем к цирку? Неудобно. Явился, наговорил сорок бочеки нету. Нет, схожу увижусь Скажу, что срочно отзывают на работу, телеграмму получил. Уедуспишемся, мол. И все. И постараться не попасть ей на глаза в эти дни на улице. Они скоро уедут".
С тем и заснул Чередниченко. И крепко спал до утра. Во сне ничего не видел. На другой день Чередниченко загорал на пляже Потом, когда представление в цирке началось, пошел к цирку.
Служитель встретил Чередниченко, как родного брата.
Вам письмишко! воскликнул он, улыбаясь шире своей шляпы. И погрозил пальцем:Только наших не обижа-ать.
Наверно, еще хотел получить трешку.
"Фигу тебе, подумал Чередниченко. Жирный будешь. И так харя-то треснет скоро".
Письмецо было положено в конверт, конверт заклеен. Чередниченко не спеша прошел к скамеечке, сел, закурил
Под брезентовым куполом взвизгивала отвратительная музыка, временами слышался дружный смех: наверно, длинноволосый выкомаривает.
Чередниченко, облокотившись на спинку скамьи, немного посвистел Конверт держал кончиками пальцев и слегка помахивал им. Поглядеть со стороны, можно подумать, что он, по крайней мере, раза три в неделю получает подобные конверты и они ему даже надоели. Нет, Чередниченко волновался. Немного. Там где-то, внутри, дрожало. Неловко все-таки. Если, положим, ему пришла такая блажь в головуидти сватать женщину, то при чем здесь сама эта женщина, что должна будет, согласившись, остаться с носом?
Чередниченко вскрыл конверт.
На листке бумаги было написано немного Чередниченко прочитал. Оглянулся на цирк Еще раз прочитал. И сказал вслух, негромко, с облегчением:
Ну вот и хорошо.
На листке было написано:
"Николай Петрович, в сорок лет пора быть умнее. Ева".