Джемма нахмурилась:
Мне кажется, Артур, что у вас тут немножко хромает логика. Священник проповедует религиозную догму. Я не вижу, что в этом общего со стремлением освободиться от австрийцев.
Священникпроповедник христианства, а Христос был величайшим революционером.
Знаете, я говорила о священниках с моим отцом, и он
Джемма, ваш отец протестант.
После минутного молчания она смело взглянула ему в глаза:
Давайте лучше прекратим этот разговор. Вы всегда становитесь нетерпимы, как только речь заходит о протестантах.
Вовсе нет. Нетерпимость проявляют обычно протестанты, когда говорят о католиках.
Я думаю иначе. Однако мы уже слишком много спорили об этом, не стоит начинать снова Как вам понравилась сегодняшняя лекция?
Очень понравилась, особенно последняя часть. Как хорошо, что он так решительно говорил о необходимости жить согласно идеалам республики, а не только мечтать о ней! Это соответствует учению Христа: «Царство божие внутри нас».
А мне как раз не понравилась эта часть. Он так много говорил о том, что мы должны думать, чувствовать, какими мы должны быть, но не указал никаких практических путей, не говорил о том, что мы должны делать.
Наступит время, и у нас будет достаточно дела. Нужно терпение. Великие перевороты не совершаются в один день.
Чем сложнее задача, тем больше оснований сейчас же приступить к ней. Вы говорите, что нужно подготовить себя к свободе. Но кто был лучше подготовлен к ней, как не ваша мать? Разве не ангельская была у нее душа? А к чему привела вся ее доброта? Она была рабой до последнего дня своей жизни. Сколько придирок, сколько оскорблений она вынесла от вашего брата Джеймса и его жены! Не будь у нее такого мягкого сердца и такого терпения, ей бы легче жилось, с ней не посмели бы плохо обращаться. Так и с Италией: тем, кто поднимается на защиту своих интересов, вовсе не нужно терпение.
Джим, дорогая, Италия была бы уже свободна, если бы гнев и страсть могли ее спасти. Не ненависть нужна ей, а любовь.
Кровь прилила к его лицу и вновь отхлынула, когда он произнес последнее слово. Джемма не заметила этого: она смотрела прямо перед собой. Ее брови были сдвинуты, губы крепко сжаты.
Вам кажется, что я не права, Артур, сказала она после небольшой паузы. Нет, правда на моей стороне. И когда-нибудь вы поймете это Вот и дом Марьетты. Зайдете, может быть?
Нет, уже поздно. Покойной ночи, дорогая!
Он стоял возле двери, крепко сжимая ее руку в своих.
«Во имя бога и народа»
И Джемма медленно, торжественно досказала девиз:
«ныне и во веки веков».
Потом отняла свою руку и вбежала в дом. Когда дверь за ней захлопнулась, он нагнулся и поднял кипарисовую веточку, упавшую с ее груди.
Глава IV
Артур вернулся домой словно на крыльях. Он был счастлив, безоблачно счастлив. На собрании намекали на подготовку к вооруженному восстанию. Джемма была теперь его товарищем, и он любил ее. Они вместе будут работать, а может быть, даже вместе умрут в борьбе за грядущую республику. Вот она, весенняя пора их надежд! Padre увидит это и поверит в их дело.
Впрочем, на другой день Артур проснулся в более спокойном настроении. Он вспомнил, что Джемма собирается ехать в Ливорно, а padreв Рим.
Январь, февраль, марттри долгих месяца до Пасхи! Чего доброго, Джемма, вернувшись к своим, подпадет под протестантское влияние (на языке Артура слова «протестант» и «филистер» были тождественны по смыслу). Нет, Джемма никогда не будет флиртовать, кокетничать и охотиться за туристами и лысыми судовладельцами, как другие английские девушки в Ливорно: Джемма совсем другая. Но она, вероятно, очень несчастна. Такая молодая, без друзей, и как ей, должно быть, одиноко среди всей этой чопорной публики О, если бы его мать была жива!
Вечером он зашел в семинарию и застал Монтанелли за беседой с новым ректором. Вид у него был усталый, недовольный. Увидев Артура, padre не только не обрадовался, как обычно, но еще более помрачнел.
Вот тот студент, о котором я вам говорил, сухо сказал Монтанелли, представляя Артура новому ректору. Буду вам очень обязан, если вы разрешите ему пользоваться библиотекой и впредь.
Отец Кардипожилой, благодушного вида священниксразу же заговорил с Артуром об университете. Свободный, непринужденный тон его показывал, что он хорошо знаком с жизнью студенчества. Разговор быстро перешел на слишком строгие порядки в университетевесьма злободневный вопрос.
К великой радости Артура, новый ректор резко критиковал университетское начальство за те бессмысленные ограничения, которыми оно раздражало студентов.
У меня большой опыт по воспитанию юношества, сказал он. Ни в чем не мешать молодежи без достаточных к тому основанийвот мое правило. Если с молодежью хорошо обращаться, уважать ее, то редкий юноша доставит старшим большие огорчения. Но ведь и смирная лошадь станет брыкаться, если постоянно дергать поводья.
Артур широко открыл глаза. Он не ожидал найти в новом ректоре защитника студенческих интересов. Монтанелли не принимал участия в разговоре, видимо не интересуясь этим вопросом. Вид у него был такой усталый, такой подавленный, что отец Карди вдруг сказал:
Боюсь, я вас утомил, отец каноник. Простите меня за болтливость. Я слишком горячо принимаю к сердцу этот вопрос и забываю, что другим он, может быть, надоел.
Напротив, меня это очень интересует.
Монтанелли никогда не удавалась показная вежливость, и Артура покоробил его тон.
Когда отец Карди ушел, Монтанелли повернулся к Артуру и посмотрел на него с тем задумчивым, озабоченным выражением, которое весь вечер не сходило с его лица.
Артур, дорогой мой, начал он тихо, мне надо поговорить с тобой.
«Должно быть, он получил какое-нибудь неприятное известие», подумал Артур, встревоженно взглянув на осунувшееся лицо Монтанелли.
Наступила долгая пауза.
Как тебе нравится новый ректор? спросил вдруг Монтанелли.
Вопрос был настолько неожиданный, что Артур не сразу нашелся что ответить.
Мне? Очень нравится Впрочем, я и сам еще хорошенько не знаю. Трудно распознать человека с первого раза.
Монтанелли сидел, слегка постукивая пальцами по ручке кресла, как он всегда делал, когда его что-нибудь смущало или беспокоило.
Что касается моей поездки, снова заговорил он, то, если ты имеешь что-нибудь против если ты хочешь, Артур, я напишу в Рим, что не поеду.
Padre! Но Ватикан
Ватикан найдет кого-нибудь другого. Я пошлю им свои извинения.
Но почему? Я не могу понять.
Монтанелли провел рукой по лбу.
Я беспокоюсь за тебя. Не могу отделаться от мысли, что Да и потом, в этом нет необходимости
А как же с епископством?
Ах, Артур! Какая мне радость, если я получу епископство и потеряю
Он запнулся. Артур не знал, что подумать. Ему никогда не приходилось видеть padre в таком состоянии.
Я ничего не понимаю растерянно проговорил он. Padre, скажите скажите прямо, что вас волнует?
Ничего. Меня просто мучит беспредельный страх. Признайся: тебе грозит опасность?
«Он что-нибудь слышал», подумал Артур, вспоминая толки о подготовке к восстанию. Но, зная, что разглашать эту тайну нельзя, он ответил вопросом:
Какая же опасность может мне грозить?
Не спрашивай меня, а отвечай! Голос Монтанелли от волнения стал почти резким. Грозит тебе что-нибудь? Я не хочу знать твои тайны. Скажи мне только это.
Все мы в руках божьих, padre. Все может случиться. Но у меня нет никаких причин опасаться, что к тому времени, когда вы вернетесь, со мной может что-нибудь произойти.
Когда я вернусь Слушай, carino, я предоставляю решать тебе. Не надо мне твоих объяснений. Скажи только: останьтесьи я откажусь от поездки. Никто от этого ничего не потеряет, а ты, я уверен, будешь при мне в безопасности.
Такая мнительность была настолько чужда Монтанелли, что Артур с тревогой взглянул на него:
Padre, вы нездоровы. Вам обязательно нужно ехать в Рим, отдохнуть там как следует, избавиться от бессонницы и головных болей