Медленно и сладострастно вонзая в него когти, Кейт наслаждалась этим восхитительным упражнением, чувствуя, как растягиваются мышцы ее плеч и лап, мышцы спины.
Она бесцельно бродила по комнате, заглядывала под мебель, запрыгивала на столы. Распластавшись на животе, Кейт заползла под диван, перевернулась на спину и вытащила застрявшую в пружинах пыльную черную тряпку, а потом удивилась, зачем она это сделала.
Посреди гостиной на гладком дубовом полу она принялась гоняться за своим хвостом, описывая круги и спотыкаясь о ковры, — ей было смешно, забавно кружилась голова. Кейт бросилась в спальню, чтобы заглянуть в зеркало. И тут же испугалась этого порыва.
Увидеть, что зеркало, перед которым она расчесывала волосы и красила губы, почти пусто, увидеть отражение лишь маленькой кошки — это было выше ее сил.
Она потянула время, сколько могла, снова стала слоняться по дому, поправила оторвавшуюся бахрому ковра в комнате для гостей, поиграла со скомканным клочком бумаги, брошенным Джимми в холле. Но в конце концов Кейт не выдержала — она на цыпочках прокралась в спальню, набравшись духу, вспрыгнула на комод и оказалась перед зеркалом в серебристой раме.
Невозможно безобразная уличная кошка смотрела на нее.
Ее грязно-серый цвет наводил на мысль о тряпке для вытирания ног. Шерсть была заляпана грязью; несмотря на все усилия Кейт, хвост, этот жалкий тонкий отросток, выглядел достойным только одного места — помойного ведра. Кейт была просто какой-то перепачканной кошачьей шкуркой, натянутой на тонкие жалкие косточки.
Стоя на комоде между изящным граненым флаконом духов и эмалевой пудреницей, Кейт издала вопль, в котором смешались плач и ярость. Преодолевая тошноту, она принялась неистово вылизывать свою грязную шерсть, давясь от отвращения. Она должна, непременно должна избавиться от всей этой гнуси, даже если ее будет выворачивать наизнанку.
Умываясь, Кейт ощущала жуткий вкус подгнившей рыбы, склизкой глины и черт знает чего еще. Это было омерзительно — и как кошки такое выносят?
Вскоре ее яростные усилия были вознаграждены: шерсть стала светлой и блестящей, а подсохнув, она становилась пушистой.
Мало-помалу ей начало даже нравиться вылизывание, чувство освобождения от всей этой грязи. Во рту появилась удивительная слюна, ароматная, нежная и очищающая, которая промывала и разглаживала ее шерсть, делая ее мягкой и пушистой. Кейт продолжила умывание, стараясь изо всех сил; она вылизывала себя так энергично, что чуть не столкнула с комода флакон духов.
На шкурке обнаружились небольшие ранки, какие-то царапины, словно она дралась. Кейт смутно вспоминала кошачьи драки, шумные потасовки, вопли и завывания. И все из-за чего? Из-за тухлых рыбьих голов и клочка земли, чтобы свернуться там, дрожа от холода и сырости.
От умывания ее шерсть посветлела. Она вошла в хороший ритм, плавно водя колючим языком по бокам и лапам. Кейт наводила лоск любовно и тщательно, она позаботилась и о кремовой грудке, и о маленьком розовом животике; послюнив лапу, она вымыла мордочку, уши и загривок. На это ушло немало времени. Сильно помогало зеркало — оно позволяло находить пропущенные участки. И как кошкам удается умываться без зеркала?
Когда голова приобрела вполне приличный вид, Кейт неохотно перешла к хвосту и задней части, избегая определенных участков. Не все сразу, к таким гигиеническим процедурам надо привыкнуть.
Умывание продолжалось довольно долго, но в конце концов каждый сантиметр ее шкуры засиял и распушился. Разглядывая свое отражение и принимая разные позы, Кейт замурлыкала. Повернувшись, она кокетливо оглядела себя через плечо. Ее шерсть цвета топленых сливок была короткой, густой и теплой, как у горностая.