Только никаких безумных идей, предупредил отец. Не может быть и речи о том, чтобы ты пошел служить в ближайшем будущем. Всадников, набранных в Риме и окрестных областях, пока что более чем достаточно.
Квинт изо всех сил постарался скрыть разочарование. Фабриций обнял сына за плечи.
Послушай меня. Войнане только лишь слава и доблесть. Совсем наоборот. Это кровь, грязь и необходимость драться, когда уже меч падает из руки. Ты увидишь там страшные вещи. Людей, истекших кровью до смерти только потому, что их вовремя не перевязали. Товарищей и друзей, умирающих у тебя на глазах и кричащих: «Мама!»
Квинту все труднее становилось выдерживать твердый взгляд отца.
Ты хороший молодой парень, с гордостью сказал Фабриций. Твое время биться в первых рядах еще придет. А до того учись всему, чему только можно. Если это будет означать, что ты не попадешь на войну с Карфагеном, да будет так. Первые недели учебы жизненно важны, если хочешь остаться в живых в первые мгновения боя.
Да, отец.
Хорошо, сказал Фабриций, по-видимому удовлетворившись ответом. Да хранят тебя боги, чтобы ты был жив и здоров.
И тебя тоже, дрожащим, несмотря на все усилия, голосом ответил Квинт.
Атия дождалась, когда уйдет Квинт, а затем вышла к мужу.
Уже почти мужчина, задумчиво проговорила она. А кажется, еще вчера играл в деревянные игрушки.
Знаю, с улыбкой ответил Фабриций. Годы пролетели, правда? Я словно сейчас помню, как прощался с тобой, отправляясь на Сицилию. И вот все снова, точно так же.
Атия протянула руку и коснулась его лица.
Ты должен вернуться ко мне, слышишь?
Сделаю все, что смогу. А ты следи, чтобы на алтаре всегда были подношения, ответил Фабриций. Пусть лары будут довольны.
Сам знаешь, я каждый день это делаю, с деланым возмущением ответила Атия.
Фабриций кашлянул.
Знаю. Как и ты знаешь, что я ежедневно молюсь Марсу и Юпитеру, прося о покровительстве.
Лицо Атии стало строгим.
Ты все так же уверен, что Флаккхорошая пара для Аврелии?
А? опустив брови, переспросил Фабриций.
Он тот человек, что надо?
Думаю, вчера он себя хорошо показал, удивленно ответил Фабриций. Немного самодовольный, безусловно, но что еще ждать от человека его происхождения и статуса? Он явно очарован Аврелией, и это хорошо. Амбициозен, представителен и богат. Фабриций оглядел жену. Этого мало?
Та сжала губы.
Атия?
Не могу сказать с уверенностью, произнесла она после паузы. Я ему не доверяю.
Надо иметь что-то помимо пустых домысловпо крайней мере, для меня, чтобы разорвать брачное соглашение с таким человеком, раздраженно бросил Фабриций. Помнишь, сколько денег мы должны?
Я не говорю, что тебе надо разорвать соглашение, примирительно сказала Атия.
А что же?
Просто приглядись к Флакку, пока будешь в Риме. Ты проведешь с ним много времени. Это позволит тебе оценить его куда лучше, чем за один вчерашний вечер. Атия погладила мужа по руке. Я же не так много прошу, правда?
Нет, тихо произнес Фабриций, улыбнулся жене и наклонился, чтобы ее поцеловать. У тебя талант в том, чтобы найти единственное гнилое яблоко в бочке. Поверю тебе еще раз.
Не шути надо мной! вскричала Атия. Я говорю серьезно.
Я знаю, любовь моя. И сделаю так, как ты сказала. Фабриций постучал по краю носа. Пока Флакк не давал поводов для беспокойства, но я буду внимательно за ним следить.
Благодарю тебя, не скрывая облегчения, проговорила Атия.
Фабриций страстно ухватил ее пониже спины.
А теперь почему бы нам не попрощаться как полагается?
Женщина игриво поглядела на него.
Отличная мысль, согласилась она, взяв мужа за руку, и повела его в дом.
Спустя час в доме повисла мертвая тишина. С обещанием быстрой победы над карфагенянами Фабриций и Флакк отбыли в Рим. В полнейшей тоске Квинт принялся искать Ганнона. Работы по дому уже особо не было, и карфагенянин не имел возможности отказаться, когда Квинт попросил его выйти во внутренний двор.
Как только они остались одни, повисло неловкое молчание.
«Я не стану говорить первым», с яростью подумал Ганнон. Он все еще не остыл.
Квинт поковырял носком сандалии мозаичный пол.
По поводу вчерашнего вечера начал он.
Да? резко ответил Ганнон.
Его голос и манера держаться совершенно не подобали рабу. Но сейчас ему было на это наплевать.
Квинт подавил рефлекторное желание ответить резко и зло.
Мне жаль, резко сказал он. Я был пьян и сказал не подумав.
Ганнон поглядел в глаза Квинту и понял, что, несмотря на тон, сожаление римлянина совершенно искренне. И тут же ощетинился. Он не ожидал такого поворота событий, но и не был еще готов сам пойти на мировую.
Я раб, буркнул он. Ты можешь обращаться со мной как только пожелаешь.
На лице Квинта появилась боль.
В первую очередь, и превыше всего, ты мой друг! выпалил юноша. И я не должен был разговаривать с тобой так, как сделал это вчера.
Ганнон молча осознавал слова Квинта. До того, как он попал в рабство, любой чужак, посмевший назвать его гуггой, остался бы как минимум с битой мордой. Но здесь и сейчас он должен был улыбнуться и принять извинения. «Ничего, это не надолго, с яростью подумал Ганнон. Пока что сделаю вид». И согласно кивнул.
Очень хорошо. Я принимаю твои извинения.
Благодарю тебя, улыбнувшись, сказал Квинт.
Они не знали, что сказать еще. Несмотря на попытку Квинта извиниться, между ними будто разверзлась пропасть. Как патриот и гражданин Рима, Квинт всей душой поддерживал решение Сената непременно вступить в войну с Карфагеном. Ганнон, пусть и не имевший возможности присоединиться к войску Ганнибала, желал сделать то же самое, но на стороне своего народа. Это раскололо их дружбу, и ни один их них не знал, как преодолеть этот раскол.
Тянулись бесконечные мгновения, и они оба молчали. Квинту не хотелось говорить о надвигающейся войне, поскольку он понимал, что они оба испытывают сильнейшие чувства по этому поводу. Он бы с удовольствием предложил Ганнону потренироваться с оружием, но это выглядело бы скверной идеей. Как бы он ни доверял Ганнону теперь, все равно это был бы поединок карфагенянина с римлянином. Он раздраженно ждал, когда Ганнон заговорит первым. Злясь и пытаясь не выказать того, что он уже принял решение бежать, Ганнон тоже не открывал рта.
Обоим очень хотелось, чтобы здесь оказалась Аврелия. Она бы просто рассмеялась и в мгновение ока разрядила бы обстановку. Но ее нигде не было.
«Это бессмысленно», подумал Ганнон и сделал шаг в сторону кухни.
Лучше мне вернуться к работе, сказал он.
Квинт раздраженно шагнул в сторону и буркнул:
Да.
Уходя, Ганнон удивился сам себе, почувствовав печаль. Несмотря на всю их нынешнюю неприязнь, его и Квинта связывало очень многое. Та странная ситуация, когда его купили. Бой у хижины пастуха. Ганнону пришла в голову другая мысль. Ведь, наверное, Квинту очень многого стоило прийти и извиниться, учитывая разницу в их положении. А теперь он, Ганнон, надменно уходит, будто это он хозяин, а не раб. Карфагенянин обернулся, готовый уже извиниться, но было поздно.
Квинт ушел.
Прошло несколько недель, и погода стала гораздо теплее и солнечнее. При попустительстве командиров слух о намерениях Ганнибала распространился по всему огромному палаточному лагерю у стен Нового Карфагена. И это было частью плана военачальника. В силу огромного размера войска невозможно было непосредственно рассказать всем воинам о том, что им предстоит. А через слухи информация распространилась быстро и эффективно. К тому времени, когда Ганнибал собрал командиров, каждый воин уже знал, что они отправятся в Италию.
Все войско построилось бесконечными рядами перед деревянной платформой неподалеку от ворот. Воины заполнили огромную площадь. Тысячи ливийцев и нумидийцев и еще больше иберийцев, из дюжин племен. Пращники с Балеарских островов в простой одежде стояли бок о бок с рядами гордых и величественных кельтиберов. Сотни лигурийцев и галлов, людей, оставивших дом не одну неделю назад, чтобы присоединиться к военачальнику, способному начать войну с Римом. Лишь немногие из воинов, стоящие в первых рядах, имели возможность видеть и слышать тех, кто перед ними выступит, но через равные промежутки среди них стояли переводчики, которые должны были передать все остальным. С небольшой задержкой слова Ганнибала услышат все присутствующие.