Ганнон бросил тешить себя фантазиями. Не надо надеяться сверх меры, с горечью подумал он. Нет никаких признаков того, что скверной погоде скоро придет конец. Любая из волн может перевернуть лодку. Мелькарт пока что не утопил их, но боги по природе своей непостоянны, и владыка моряне исключение. Всего лишь чуть более сильная волнаи их суденышко опрокинется. Ганнон сдержал слезы. Есть ли у них реальный шанс? Даже если они доживут до рассвета, а их родные поймут, что они пропали, шанс найти их в открытом море с каждой минутой становится все меньше. Подхваченные течением, без еды и воды, они умрут через несколько дней мучительной смертью. Внезапно поняв это, Ганнон закрыл глаза и взмолился о быстрой смерти.
Несмотря на сильный дождь, промочивший его до нитки, Малх вернулся с Совета старейшин в превосходном настроении. Сейчас, стоя с чашей вина в руке под портиком, обрамлявшим внутренний двор дома, он глядел на капли дождя, падающие на украшенный мозаикой беломраморный пол в полудюжине шагов от него. Его страстная речь возымела нужный эффект. Будто гора с плеч свалилась. Неделю назад посланец передал ему поручение Ганнибала сообщить старейшинам и суффетам о намерении полководца напасть на Сагунт. С тех пор Малха снедала тревога. Что, если Совет не поддержит Барку? Сейчас ставка слишком высока, выше, чем когда-либо.
Нападения войск Сагунта на дружественные Карфагену племена были формальной причиной для ответной атаки Ганнибала, но все понимали, что истинным его намерением было спровоцировать Рим на ответные действия. И сейчас, благодаря точному расчету времени, этот ответ не может быть военным. Серьезные волнения в Иллирии означали, что Республика уже направила обоих консулов с армиями на восток. В этом году Риму придется ограничиться лишь пустыми угрозами. Потом со всей неизбежностью настанет расплата, но Ганнибала это не беспокоило. Он был уверен, что пришло время войны со старым врагом Карфагена, и в этом Малх был с ним согласен. Однако убедить в том же самом тех, кто правит Карфагеном, было трудной задачей.
Какая жалость, подумал Малх, что там не было Ганнона, чтобы оценить его блестящее выступление. К концу его речи весь Совет был у его ног, радостно приветствуя возобновление войны с Римом. А тем временем Ганнон наверняка отправился на рыбалку. По всему городу сегодня обсуждали новость о том, что у берега обнаружили огромный косяк тунца. А теперь сын, по всей видимости, тратит выручку от улова на вино и шлюх Малх вздохнул. Мгновение спустя, услышав в коридоре, ведущем на улицу, голоса Бостара и Сафона, он снова воспрял духом. По крайней мере, двое из троих сыновей пришли домой. Вскоре они появились перед ним, выжимая промокшие насквозь плащи.
Отличная речь, отец! от всего сердца сказал Сафон.
Да, превосходная, согласился Бостар. Ты их всех в горсти держал. Им ничего не оставалось, кроме как согласиться.
Малх скромно отмахнулся, но в душе ликовал.
Наконец-то Карфаген готов к войне, к которой мы готовились все эти годы, произнес он, подходя к красному кувшину и нескольким бокалам, стоявшим на столе. Давайте выпьем за Ганнибала Барку!
Жаль, что Ганнон твоей речи так и не услышал, сказал Сафон, многозначительно глянув на Бостара. Отец, занятый тем, что наливал вино, этого не заметил.
Действительно, согласился Малх, давая каждому из сыновей по полному бокалу. Такая возможность случается нечасто. До конца своей жизни мальчик будет жалеть, что сбежал в тот момент, когда вершилась история. Он сделал хороший глоток. Не видели его?
Повисло неловкое молчание.
Малх обвел сыновей взглядом.
Ну?
Мы натолкнулись на него утром, признался Сафон. Когда шли на Агору. Он был с Суниатоном.
Малх выругался.
Наверное, сразу после того, как улизнул из дому. Этот маленький негодник даже не обратил внимания, когда я кричал! А от вас им тоже удалось сбежать?
Не совсем, смущенно проговорил Сафон и снова поглядел на Бостара.
Малх увидел, что между братьями что-то происходит.
В чем дело? спросил он.
Бостар прокашлялся.
Мы поговорили и отпустили их. Я их отпустил, уточнил он.
Почему же? возмущенно вскричал Малх. Ты же знал, насколько важна моя речь!
Бостар покраснел.
Прости меня, отец. Возможно, я поступил неправильно, но я никак не мог отделаться от мысли, что Ганнон очень скоро, как и мы, отправится на войну. А сейчас он всего лишь мальчишка. Пусть радуется беззаботной жизни, пока есть такая возможность.
Малх повернулся к Сафону, постукивая пальцем по губам.
А ты что сделал?
Сначала, отец, я думал, что надо силой привести Ганнона, но Бостар меня убедил. Поскольку он был старшим по званию из присутствовавших, я подчинился.
Бостар попытался было перебить брата, но Сафон упорно продолжил говорить.
Теперь ясно, что это было неправильно. Наверное, мне следовало поспорить с ним.
Как ты смеешь! вскричал Бостар. Я и слова не сказал о званиях! Мы приняли решение вместе.
Неужели? скривившись, спросил Сафон.
Хватит! сказал Малх, поднимая руки.
Сердито поглядев друг на друга, братья замолчали.
Малх задумался.
Я сильно разочарован в тебе, Сафон, потому что ты не оспорил мнение брата, сказал он, а затем поглядел на Бостара. Позор тебе, как старшему по званию, потому что ты забыл о нашей главной целивозмездии Риму. По сравнению с этим такие вольности, как рыбалка, полная ерунда!
Не обращая внимания на неловкие извинения сыновей, он поднял бокал.
Забудем же на время о Ганноне и его приятеле-сорванце и выпьем за Ганнибала Барку и за нашу победу в предстоящей войне с Римом!
Братья присоединились к тосту, но не стали чокаться между собой.
Молитва Ганнона о быстрой смерти не нашла ответа. Со временем шторм пошел на убыль, и волны снова стали еле заметны. Рассвело, и солнце озарило спокойное море и чистое небо. Ветер сменил направление, теперь он дул с северо-востока. Ганнон сначала обрадовался, но потом снова сник. Ветер был слишком слаб, и течение все так же несло их на восток. Над морем повисла тишина. Морских птиц не было, непогода заставила их укрыться на берегу. Усталость наконец-то сломила Суниатона, и он клубочком улегся на дне лодки и захрапел.
Ганнон скривился, подумав над смехотворностью ситуации. Спокойный вид спящего друга являл разительный контраст с тем, что им пришлось вынести ночью. Под лучами солнца промокшая одежда быстро высохла. Лодка слегка покачивалась, ее борта ласково гладили волны. Неподалеку на поверхность вынырнула небольшая стая дельфинов, но их вид не заставил Ганнона улыбнуться, как это бывало обычно. Сейчас их красивые силуэты и грациозное движение в воде напоминали ему лишь о том, что онжитель суши, которой нигде не было видно. Если не считать дельфинов, они были совсем одни.
Ганнон почувствовал сожаление и, как ни странно, смирение. «Я должен был блюсти долг, подумал он. Пойти на собрание с отцом». Сейчас мысль о том, чтобы слушать Госта и остальных болтунов, показалась ему очень привлекательной. Юноша с тоской поглядел на запад, понимая, что уже никогда не увидит дом и родных. Печаль захлестнула его, и его глаза наполнились жгучими слезами. Он порадовался тому, что Суниатон спит. Они лучшие друзья, но ему не хотелось, чтобы Суни увидел, как он плачет, словно ребенок. Сам он не осуждал товарища за его поведение во время шторма. Лишь мысль о том, что внешнее спокойствие хоть как-то поможет другу, сдержала его от того, чтобы вести себя точно так же.
Вскоре Суниатон проснулся. Ганнон, все еще чувствовавший себя скверно, удивился и обозлился, увидев, что друг каким-то образом приободрился.
Есть охота, заявил Суниатон, оглядываясь с жадностью по сторонам.
Ну, есть у нас нечего. Как и пить, с печалью ответил Ганнон. Привыкай.
Было очевидно, что у него скверное настроение, и Суниатон счел за лучшее промолчать. Вместо этого он занял себя тем, что принялся вычерпывать водуее на дне было на ширину ладони. Закончив уборку, он поднял весла и вставил в уключины. Прищурившись, поглядел на горизонт, потом на солнце, и принялся грести, вроде бы, на юг. И вскоре принялся насвистывать популярную нынче в Карфагене песенку.