Повсюду стояли прилавки, заваленные горами товаров. Чего тут только не было! Яркие тканишерстяные, шелковые, льняные; сибирские меха, китайский чай, металлические уральские изделия, кожи, воск, сахар, вина, свечи, мыло, расписные подносы. От разнообразия и богатства товаров разбегались глаза.
Но товарыэто еще не самое интересное, во всяком случае, для девятилетнего Пети, на которого неизгладимое впечатление произвела выставка восковых фигур и стеклянных изделий и ярмарочный цирк.
От обилия разнообразных впечатлений Петя так утомился, что на обратном пути заснул прямо в карете, зажав в руке глиняную свистульку, купленную ему папенькой. Он не проснулся, даже когда его на руках отнесли в спальню и, переодев, уложили в кровать.
***
В ночь на первое мая в доме Чайковских никто не спал: поздним вечером у Александры Андреевны начались схватки, срочно вызвали повитуху, и теперь вся семья в тревожном ожидании собралась в гостиной. Илья Петрович в волнении ходил взад-вперед по комнате. Заразившись его тревогой, дети, рассевшиеся кто где, в нервном возбуждении ожидали, чем все закончится. Им давно пора было бы лечь спать, но взрослые в тот вечер забыли отправить их по комнатам, а по своей воле они ни за что бы не ушли. Только Поля, притомившись ждать, задремал прямо в кресле.
После полуночи повитуха спустилась в гостиную, чтобы с усталой улыбкой сообщить:
Поздравляю, Илья Петрович, вы стали отцом двух здоровых мальчиков.
Как двух?ошеломленно переспросил тот.
У вас близнецы.
Пораженная тишина в следующую секунду взорвалась бурными поздравлениями, объятиями, слезами радости.
На следующий день Пете разрешили посмотреть на новорожденных братьев, которых нарекли Модестом и Анатолием. Он долго с удивлением и восторгом разглядывал двух крошечных существ, которые казались ему настоящими ангелами, сошедшими на землю.
Последним радостным событием того лета стало празднование именин отцадвадцатого июля. Память святого пророка Илии всегда в народе отмечалась гуляниями, и Чайковские ходили на эти празднества, где Петя наслаждался пением хора крестьян и игрой Екатеринбургского оркестра.
Всей семьей ездили к скалам на реке Нейве неподалеку от Алапаевскалюбимое место прогулок в экипаже и пикников с самоварами. Дети называли эти скалы «Старик и старуха». По приезде туда, пока взрослые готовили пикник и устанавливали самовар, они наперебой принимались кричать:
Старик и старуха здоровы?
А эхо отвечало:
Здоровы.
Старик старуху любит?
Любит.
Восторгу не было границ, и они подолгу могли кричать скалам, чтобы услышать ответ эха.
Дети тщательно подготовились к именинам отца и устроили для него живые картины, которым когда-то научила их Зина: изображали турок, цыган и итальянцев. От последней картины Илья Петрович пришел в особенное восхищение. Дополнительным штрихом стало исполнение Сашей, наряженной в испанское платье, качучи. А вечером устроили красочную иллюминацию и бал.
Пышный праздник стал для Пети своеобразным прощанием с семьей: несколько дней спустя ему предстояло покинуть Алапаевск.
Глава 3. Училище правоведения - первое серьезное горе в жизни
В начале августа Петя с маменькой, Сашей и Зиной поехал в Петербург. У Модеста Алексеевича Вакара, старинного приятеля отца, в доме которого они остановились, их уже ждал Коля.
Наконец-то после долгой разлуки Петя свиделся со старшим братом, по которому сильно скучал. Тот тоже соскучился по родным так, что не удержался в рамках обычной сдержанности и бросился обнимать маменьку, сестер и брата. Когда схлынула первая радость встречи, Петя внимательнее осмотрелся вокруг. Дом был не слишком большим, но уютным и аккуратным. Хозяин Модест Алексеевич, который должен был присматривать за братьями в отсутствие родителейтемноволосый мужчина средних лет с добродушным круглым лицом,казался человеком добрым и веселым. Его жена Надежда Платоновнаневысокая улыбчивая женщинапроизводила столь же приятное впечатление. Нелегко сходившийся с новыми людьми Петя сразу проникся симпатией к ним. А уж их сыновьяпятилетний Николай и совсем еще младенец Викторего просто очаровали.
Сразу же по приезде маменька повела Петю в Александринский театр. Театрединственная сторона петербургской жизни, которой ему не хватало в Алапаевске. В тот день давали «Жизнь за царя». Спектакль Петя просидел, как завороженный, впитывая каждую нотку, и потом весь вечер ходил притихший, полностью погруженный в пережитый восторг. Глинка! Величайший русский гений!
Но беззаботные дни скоро закончились: предстояло поступать в Училище правоведения. Впрочем, не в само училищеПетя был для этого слишком мала в Приготовительные классы. Здание, расположенное на берегу Фонтанки, напротив Летнего сада, выглядело настоящим дворцом. Совсем рядом Нева несла свои воды, в которых отражались солнечные блики. На противоположном берегу виднелась Петропавловская крепость. Жаркий августовский день совершенно не располагал к сдаче вступительных экзаменовхотелось перебраться на другую сторону Фонтанки и погулять в тени Летнего сада. Но ничего не поделаешь.
Детей собралось многоУчилище правоведения считалось престижным учебным заведениеми Петя с опаской посматривал на своих будущих товарищей: как-то еще сложатся с ними отношения? В основном это были дети не слишком родовитого дворянства, к которому принадлежала и семья Чайковских. Те, кто знатнее, предпочитали Пажеский корпус.
Петя страшно волновался во время сдачи экзаменанервно теребил перо, кусал губы и время от времени бросал быстрые взгляды на экзаменаторов. Но прекрасное домашнее образование дало свои результаты: испытание он выдержал одним из первых и был зачислен в младшее отделение Приготовительных классов.
В конце августа он перебрался жить в училище. Петя изо всех сил старался быть стойким при расставании с мамой, утешая себя тем, что скоро ее увидит. Она поцеловала его на прощание, попросила быть умницей, обещала навещать каждый день и передала сына на попечение месье Берару, который и отвел юного студента в дортуар.
В просторной комнате с минимумом мебеликровати и рядом с ними тумбочки для личных вещейбыло шумно. Мальчики, с которыми отныне предстояло жить Пете, выбирали себе места, раскладывали вещи, знакомились. Он молча прошел к свободной кровати у окна, сел на нее и огляделся. Вступать в разговоры он не решался, но с любопытством прислушивался. Большинство студентов были петербуржцами, и только один мальчик приехал из Екатеринбурга, а еще одиниз Владимира. Они, как и Петя, держались особняком, стесняясь вступать в общение со столичными. Но те сами проявляли инициативу.
Эй, тебя как звать-то?окликнул Петю невысокий, крепкий мальчишка с соседней кровати.
Чайковский, Петр.
А я Дохтуров, Дмитрий,мальчишка протянул руку, и Петя неуверенно пожал ее.
Кажется, отношения обещают сложиться неплохие. Всяко лучше, чем было в пансионе Шмеллинга. И все же, когда все легли спать, Петя всплакнул в подушку. Впервые в жизни он оказался оторванным не только от матери, но и от всей семьи, а казенная обстановка и незнакомые пока еще товарищи только усугубляли чувство потерянности.
Перед началом занятий новых студентов собрали в классе и велели стать по стойке смирно рядом со своими столами. С волнением и даже страхом они, замерев, ожидали появления директора. Языков не вошел, а влетел, как ураган, поздоровался и с глазами навыкате стал обходить класс. Один из мальчиков стоял, положив руки на стол. Директор подошел к нему, ударил по обеим рукам:
Как сметь так стоять?!рявкнул он.Руки по швам!и, обращаясь уже ко всем, добавил:Смотрите у меня, а не то расправа будет короткая!
С этим устрашающим предупреждением он вылетел из класса, оставив перепуганных детей на попечение начальника-французамесье Берара. Тот был гораздо добродушнее директора, он быстро успокоил мальчиков и сразу же нашел с ними общий язык.
Так началось для Пети обучение в Училище правоведения, где поддерживалась строжайшая дисциплина, точно в солдатских казармах: за малейшую провинность сурово наказывали; если кто-то ходил не в ногу в строю, ставили за черный стол во время обеда или завтрака. Правоведов воспитывали как курсантов военного училища: на улице они отдавали честь всем военным, а царской фамилии и генералам становились во фронт. После завтрака офицеры обучали детей строю и маршировке. В результате суровой муштры мальчики имели военную выправку и бравый вид.
Пете, привыкшему к теплой домашней обстановке, где все друг друга любили, было тяжело приспособиться к новому образу жизни. Единственным утешением служили регулярные свидания с обожаемой мамашенькой. Пока она оставалась в Петербурге, постоянно навещала сына, стараясь смягчить для него привыкание к школьной среде, и он наслаждался каждой минутой общения с ней.
Но и этого утешения он лишился: в последних числах сентября Александра Андреевна возвращалась в Алапаевск. Провожать маменьку и сестер отправились на Среднюю Рогатку, где по обычаю прощались с отъезжающими по московской дороге. Вместе с Петей и Колей поехал дядя ЗиныИлья Карлович Кайзер, который и должен был отвезти их обратно в Петербург.
По пути Петя, прильнув к матери, не отрываясь, смотрел на нее, пытаясь запечатлеть каждую черточку дорогого лица, и тихонько всхлипывал. Он хотел насладиться оставшимися ему мгновениями в ее обществе. Но вот карета остановилась, все вышлинастало время прощания. Поняв, что еще секунда и маменька уедет, Петя вцепился в нее изо всех сил, в отчаянной надежде удержать. В глубине души он понимал, что ей невозможно остаться, но вдруг? Она гладила его по непослушным вихрам, уговаривала, обещала скоро вернуться, но он не слышал ничего и только прижимался к ней всем телом, обняв за талию.
Тогда Илья Карлович оторвал его от матери. Петя кричал, цеплялся за все, что попадалось под руки, но взрослый мужчина был сильнее, и, наконец, разжав его пальцы, оттащил Петю в сторону. Маменька, Саша и Зина поспешно сели в карету, лошади тронули. Илья Карлович теперь только придерживал Петю за плечи, решив, что он уже никуда не денется, и, воспользовавшись этим, с безумным криком он рванулся следом за тарантасом, пытался схватиться за подножку, за крылья, будто это могло остановить его Но лошади бежали все быстрее, Петя скоро отстал и без сил упал прямо на дорогу, в пыль, поднятую тарантасом, в отчаянии глядя вслед покинувшей его матери.
Мама, мамашенька!слезы катились по его лицу.
Подбежавший Илья Карлович поднял больше не пытавшегося вырваться Петю и сокрушенно покачал головой.
Александра Андреевна, прикусив губу и стараясь не оглядываться, откинулась на спинку сиденья. Сердце матери разрывалось от боли при виде того, как рыдает ее сын, но она не могла ничего изменить: Пете надо учиться, а она не имела возможности остаться с ним в Петербурге. Прижав к себе дочь, которая тоже находилась под тяжелым впечатлением от прощания с братом, она низко склонила голову, пытаясь скрыть слезы.
В расстроенных чувствах, в состоянии апатии и тоски по матери Петя вернулся в училище, где ему предстояло жить ближайшие несколько лет. К счастью, о нем было кому позаботиться: Вакар забирал Петю к себе на выходные, что немного смягчало его тоску. Но ни доброта Модеста Алексеевича, ни нежные заботы Надежды Платоновны, ни частые свидания с Колей не могли заменить Пете матери.
***
В субботу после всенощной месье Берарили как называли его студенты Папаша Берарустраивал для своих подопечных petit-censure. Дети собирались в классе, куда Берар приходил с двумя ассистентами и зачитывал баллы и журнал поведения. Все шалости, все плохие оценки, все нарушения, совершенные в течение недели, припоминались в этот вечер. Кто-то получал строгое внушение, кто-тонаказание, в зависимости от степени вины. А бывало, что и приговаривали к розгам и лишали права повидаться с семьей, оставляя в училище на воскресенье в одиночестве.
Прилежный и любознательный Петя изо всех сил старался хорошо заниматься. Однако учеба после отъезда маменьки продлилась недолго: в Приготовительном классе началась эпидемия скарлатины, и учеников распустили по домам. Узнав об этом, Модест Алексеевич поспешил забрать Петю к себе.
Чтобы развеселить его, попечители взяли его в воскресенье на балет. Но и музыкальные впечатления на этот раз не могли развеять тоски. Петя писал домой жалобные письма, упрашивая родителей поскорее приехать к нему. Он не мог повидаться даже с Колейединственным по-настоящему родным человеком в Петербурге: Модест Алексеевич перестал забирать того на выходных. Вначалепотому что Коля болел свинкой, а послебоясь, чтобы и он не заразился скарлатиной.
Как будто этого было мало, вскоре после приезда Пети заболел старший сын Модеста Алексеевичапятилетний Коленька, любимец семьи. Болезнь проходила тяжело, и Петя всей душой сострадал несчастному мальчику. В доме говорили сначала, что это нервическая лихорадка, позжечто корь, но чем дальше, тем больше становилось ясно, что сынишка хозяев заболел скарлатиной, которую из училища принес он, Петя. Его ни в чем не упрекали, при нем не говорили о болезни, но от этого угрызения совести терзали его не меньше.
Спустя месяц тяжелой болезни Коля Вакар умер. Безутешные родители и тут не сказали ни слова упрека в адрес своего подопечного, но Петя всей душой переживал свою невольную вину в гибели совсем маленького ребенка. Это было его первое столкновение со смертью, и смертью столь ранней, потрясшей его до глубины души.
Он впал в настоящую депрессию: безрадостным казалось ему настоящее. Лишь письма из дома служили лучиком света в кромешной тьме. Петя целовал бумагу и представлял, как целует руки дорогой маменьки. Увы, надежды на близкое свидание неизменно разрушались. Тоска по дому заставила его вернуться к стихотворному творчеству, он даже сочинил рассказ о своей жизни в училище, начиная с отъезда матери.
Но как ни тяжело было в доме Модеста Алексеевича, по возвращении в училище, когда закончилась эпидемия, стало еще хуже. Все окружающее представлялось ненавистным, холодным и безучастным, и Петя потихоньку плакал ночами. Пытаясь забыться, он с головой погрузился в учебу, тем более после долгого отсутствия пришлось многое нагонять.
Среди учителей встречались такие, что внушали своим подопечным священный трепет. Самым ужасным был учитель латинского языка Носов. Он нудно и монотонно вычитывал учебник, не заботясь о том, поняли ученики его объяснения или нет, зато спрашивал потом беспощадно: единицы и двойки сыпались без счета.