Но девушки ждали кавалера. После снова шли на остановки, стоять уже не могли, сидели на картонке. Друг друга никогда не вспоминали, а там, одного, со свитером «ВОУ», одного и того же, с такими плечами, что удавиться. Он был уголовка, носил одной злыдне розы. Она, пустоглазая, редко ему давала, зато тянула бабкиштуками и на отлете так его держала, а он такой по жизни был, что будто каждой рад. Идет по шоссе и там кому-чего, комусощурится или спросит: «Мадам, водка у вас почем?» Та девушка, на которой он остановился, начинала притоптывать ногами, не могла вспомнить цены водки, хотя жрала ее цистернами, и так запрокидывала голову, что иногда просто падала, а мужику было досадно и боязливо: он не одного порезал, и пасло его много народу, и с уличным паденьем девушек можно было схлопотать срочокзацепки лучше нет. И так быстро уходил в, едрена мать, даль, а там еще одна потенциальная падаль стоит.
К вечеру начинали сильно квакать лягушки, холодало, у иных девушек шел отход, иные догонялисьчем завалялось, иные туманно гадали: поссать что ль пойти? Кавалеры спали в рыжих окнах, девушки сходили с картонок и ссали рядышком. Пробирались домой малаховскими огородами, заводя сонных собак на базар. Одна спала на люкес носом со кривым со своими там тепленький пар через дырочку ее согревал. А во снев яркой комнатев кружевных отчего-то порткахона кружилась в белом танце, или это была южная ночь, танцплощадка, коллоквиум, 1975 год, она ходила между взрослымисмугленькая, в белой футболочке и раздавала всем богатые южные цветы.
В домах у многих стелился поздний дым, дерево им питалось, и было слышно: завтраотход, завтраотход, а, пять косых есть, так надо зажитое отдать, не умереть надыть, а какой он горделивый, пала, я охуеваю, и медленно, медленно, медленнопроваливались в койкахниже и ниже. Цвет ног в темноте виден не был.
Но пришел как-то раз экстрасенс в этот город Озерыили как его тамШахманов. Девушки побежали к нему гуськом, босенькие. Каждая думала, что идет за другим, чем другая. Они показывали ему свои стихи:
Хочется шутить, хочется смеяться,
Хочется забыть и не извиняться.
Каждая велела приворожить ее к Столыпину.
Экстрасенс был строг. Велел сказать:
Так. Пьешь?
Да.
Часто?
Как деньги
На игле?
Угу.
У Сашки-Кривого? Кубикпалка?
А-а-а откуда вы
Молчать! Щас бесов выгонять буду! Встань ровно.
Девушка встала. Вскорости ее начало мотать, затошнило, как с большого праздника, захотелось в туалет по-большому, ебаться, шутить, в ушах слышался звон, в глазах зеленые медузы, и она робко попросилась:
А сесть можно?
Стоять! гаркнул экстрасенс, как Илья Пророк в колеснице.
И в ту же минуту девушка ебнулась на пол, испустив газы.
Стоять, падла! Надо платить за гулянки! Надо карму отрабатывать!
Девушка искривила рот для плача и смотрела с пола на грозного экстрасенса.
Так. Даже лобок зачесался. Твое говно на себя взял. Чистить надо. У, пропасть! Он яростно тер штаны.
Видя, как испугано нежное женское существо, он отпустил ее в туалет, дал водички, а потом нежно прижал к себе. Девушка доверчиво прижалась к его бороде, а он основательно потрогал ее грудку под видом лечения.
Ну что, милая Не пить, не трахаться, все мысли гнать, читать статьи в журналах, а иначе убийство у тебя по жизнии не хочу говорить, да не могу: плохо, совсем плохо будет все, если не исправишься. Нет, обычно я всем старым девам этим и советую заняться, но ты (это и по фигуре видно) только этим и занимаешься. Небось в год сколько было-то? А? Не слышу! Не помнишь?! В отрубе когда?! Где ж упомнить?! Ну вот! Вот! Платить надо. За все, милая. За все, хорошая. И мог бы я накачать тебя своей сексуальной энергией, да ведь небось не пролечилась? А? Не слышу ответа! Последний укол? Ну это не страшно. Готовить-то умеешь? А? Повар шестого разряда? Давай мясо достану из морозилки. А ты пока выпей, хорошая, да надень халат жены моей, игуменьи Анны. Вот виски, сделай хайбольчик.
А как же не пить? робко спросила она.
Но он уже чесал в ватерклозет. Так они подружились.
Таня X. живет хорошо, воспитывает толстых детей и никогда не вспоминает о былом. Лишь порою закатывается в придорожный шалман и так там надерется, что начинает двигать глазами стаканы, а экстрасенс ее пожурит, бывало, да и пошлет в диспансер. Но все у них хорошо.
И другие девушки тоже вышли замуж, и только взгрустнут порой о Том, с плечами, о картонках, о дыме, об отходе и проглотят пачечку колес от печали. И ножки у них чистенькие, хорошенькие, с педикюром, но всегда они берегут старые туфли-сандали, у которых лак слез от водки, всегда хранят порванные носки, чтобы заняться в них мастурбацией.
А так все хорошо.
счастье
1. осень
Пахнет жженым пероммы с любовником жгли подушку. Мы выкинули телефон в окно, чтобы он не звонил. Пахнет тысячью несостоявшихся кур. Он прожигает мне сигаретой шеюи шея дымитсямясо сворачивается в лоскутки. Я кусаю его сосокнедоразвитый, но упругий. Появляется песья мордочка в перьях. Щенок подумал, что мой клиторкусочек мяса и куснул. Любовник его замочилс балкона сученка скинул. Мы украли десять рублей и бутылку коньяка. Баба билась в падучей от недостачи. На дворе была осеньверетено света.
Бутылка покатилась под ноги. Он поднял на меня умильное лицо с длинным колючим подбородком, лоснящимся от моего секрета, и перебрался целовать губы. Моя знакомая говорила: «У него странная привычкалазить везде у всех руками, а потом пихать их мне в рот.» «У всех»она имела в виду себя и меня. Он вцепился мне в волосы и кончил в тот момент, когда сученок с криками вмялся в асфальт. Мы его затоптали, визжа.
Его щетина исполосовала мои ноги тысячью царапин, руки были изрезаны осколками. Видя, как вьются его ягодицы, я жгла ему седую прядь, вынув зажигалку из анусаэто была привычка зоны; мы нашли кайф в прямых ногах; сперма в диван; он сгреб часть ее и этой рукой погладил меня по щеке. На моей ключице догорала спичка. Мы были счастливы.
Улетали птицы на юг, и в небе висели аэростаты.
Его темно-желтая рука с коричневыми полосочками у ногтей ощетинилась. Началось?
Уже давно нас мучили лобковая вошь и чесоточный клещ, но под этим делом мы переставали чесаться на какое-то время. Мы знали, что потом, в отходняке, будем драть друг другу спины ножами и ножницами, но от этого будет только хуже, и, может быть, он пырнет меня, если зачешется колено, но мне не хотелось об этом думать
А пока чтокайф, судороги, яблоки, схожу еще за виноградом и водкой, пока он не разорвал последние джинсы и не стемнело.
2. зима
Было раннее субботнее утро. Павлины мерзли в зоопарке. Свесив хвосты в снег, они стыли и плакали. Это была одна дорога: в кожно-венерический диспансердеревянный дом, нелеповернее, развратно, бедром впередвставший на углу; слева этой дороги были кулуары зоопарка. Паровые лошади дышали неприличием. Павлины, как зеки-иностранцы особого режима, ассимилировались. Их узкие головки прорезала морщина озабоченности. Бедные, господи, говорили мы и думали, как бы ловчее почесать задницу.
В диспансере было пусто; венерические врачи толковали о жирной селедке, и стоял нерешительно в пролете высокий развратный гражданин, неумело держа шапку красными ширококостными клешнямион заметно стеснялся.
Мы не стеснялись, приняв с утра, и ворвались в кабинет, где тетенька развешивала за хвосты селедку, приговаривая: «жирная, блядь». Мы сняли штаны у широкого светлого окна, и людей на улице прибавилось. Морозный день разгулялся.
Что же вы голову морочитене наш район! испуганно наступала селедочная женщина.
А мы что, ниже канализации? Ты клятву давала этому Гиппократу.
Выписали нам бензольчику, страшась наших налитых суггестивных глаз, и мы свалили из этого места, памятуя о сиреневом небе, пустых улицах и стилизованных литовских вывесках.
Поднимаясь по лестнице в квартиру, мы увидели в углув пролете между третьим и четвертым этажамидевушку с длинными, вьющимися рыжими волосамиэто не образволосы были роскошны. Все ее пальто было в пыльных следах, будто она всю ночь валялась по лестницам; она переступала с ноги на ногу и упорно отворачивалась. Нам хотелось эти волосы взять.