Други! Государь повелел идти на большой приступ послезавтра, в воскресенье. Нам брать Елбугины врата и соседние прясла полуночной стороны Кремля. Мы с первым воеводой держали совет. Порешили так: на стены пойдем двумя волнами, первую поведу я, вторуюкнязь Роман Курбский. От луговых черемисов оберегать нас будут запасные сотни. Какая сотня в какой волне пойдет, скажу потом. Завтра же, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, вою надлежит исповедоваться и причаститься у священнослужителей. Немного помедлив, Курбский продолжал: Пусть помнит всяк: на стены Казани пойдут полки со всех сторон. Наш полк правой руки на северную стену, сторожевой и левой руки полкина западную.
Большой полк будет брать южную, а с восходапередовой. От Булака и с Арской стороны минеры ведут подкопы под стены, в каждый подкоп будет заложено полста бочек зелья огненного. Против такой силы не сдюжат стены дубовые. Все это должны знать ваши вои и верить в победу!..
Молча разошлись начальные люди. Только Федор был оживленнее других. За разговором Юрша и не заметил дороги, как они добрались до его стана, что находился неподалеку от княжеского шатра. Луговина, где стояла тысяча Дмитрия, поднималась невысоким холмом, заросшим кустарником. Здесь под копытами перестало чавкать, и костры жались один к другому. Федор сказал, что их просто заливают дожди, что не хватает кормов, и о многом другом говорил княжич. Оказывается, он тут за тысячника Дмитриятот был ранен, теперь, слава богу, поправляется. Боярин Афанасий, брат Таисии, со своей сборной казачьей тысячей стоит где-то около Булака, а Большешапна Арском поле. Перебрал княжич всех знакомых по тульскому делу. В свою очередь, Юрша поведал, как отвез самозванца в монастырь, а вот о том, что убит он, умолчал После доклада царю понял, что открыть свою душу, освободиться от тяжести, которая давит его, он может только Акиму и больше никому. Даже завтра на исповеди умолчит обо всем, возьмет грех на свою душу!
Ночевали они в разных местах: Федор в шатре тысячника, аЮрша в шалаше сотника. Утром, поняв, что у друга своих забот невпроворот, он собрался отъехать. Федор остановил его:
Ныне просто так ехать нельзя, стражники вылавливают одиночных воев и жестоко наказывают.
И сотников?! изумился Юрша.
И даже тысячников, ежели они без дружины, подтвердил Федор.
Но к чему такие строгости?!
Очень просто. Государевы войска замкнули кольцо вокруг града еще на Отдание Успения, более месяца назад, а все равно казанцы сообщались с полевыми ордами Япанчи-князя. Сперва думали: может, сигналы со стен подают, а потом узнали другоетатары под стенами норы нарыли, ночами выбирались, резали, душили наших, переодевались в русское платье и незаметно пробирались в леса, где скрывается Япанча. После этого стало строго, установили разъезды. Потому дали тебе десяток воев. Так-то вернее будет
Двигались медленно. На радость Юрши, появился знакомец: разъезд сопровождал еще двоих, купца с товарами и подь-я-чего с большим свертком бумаг. Так вот этот подьячий и заговорил с ним:
Случаем тебя, сотник, не Юрием Васильевичем звать?
Юрием. Откуда знаешь?
Яподьячий у воеводы Шереметева, Онисим. Твоя сотня с нами из Коломны выходила.
Помню, тогда ты чертеж дороги показывал.
Я и сейчас при чертеже. Вот в этом свиткеКазань и ее округа. Адашев потребовал
Они ехали по берегу Казанки саженях в полутораста от крепости. Тут грохот пушечный затих на минуту, и явственно стали слышны за стенами казанскими барабанный бой, звон бубнов и голоса, а над стенами заплескались зеленые знамена. Юрша, недоумевая, спросил:
Кажись, вылазка!
Не, отозвался Онисим. Это они дождь вызывают. Как погода развидняет, так начинают своих демонов об дожде молить. И действует. Вон смотри, с утра совсем развёдрилось, а принялись они беситься, опять небеса затянуло, вот-вот закапает. У нас тут сплошные дожди, не просыхает. А им выгодно. Дождевую воду собирают и пьют. А то наши минеры взорвали ихний водопой две седмицы назад. Нам же здорово мешает дождь, чуть недосмотрел, порох подмок, бочку выбрасывай! Да и люди не просыхают.
Тем временем они переехали Казанку по наплавному мосту и стали двигаться вдоль Булака. Вчера ночью тут были видны только россыпи костров, а сейчас в шанцах-окопах шли последние приготовления к завтрашнему штурмувои под прикрытием стенки, составленной из высоких туров, готовили лестницы, осадные фашины, запасались порохом и пулями для фузей, точили бердыши и сабли Осадный наряд продолжал метать ядра в стены крепости, кои во многих местах обгорели и порушились, из них высыпалась земля, обнаруживая второй, внутренний ряд вертикально стоящих дубовых бревен. Рослые пушкари и их помощники с чумазыми от пороховой гари лицами суетились возле своих огнедышащих пищалей, гулкие голоса которых заглушали говор и крики людей, ржание лошадей, звуки сигнальных труб.
Подьячий Онисим, ехавший рядом, тронул Юршу за локоть:
Зри, сотник, вон пищаль великая, «инрогом» зовомая. У нее ствол длиной более шести аршин. А ядра кидает тягости немалойаж до двух пудов!
Пушкари закончили подготовку выстрела и бегом в ближний окоп. Лишь один с бородой лопатой канонир с жагройгорящим фитилем на длинном древкеостался у громадной пищали. Вот он приложил фитиль к запальному отверстию, а сам отскочил в окоп. Через мгновение пищаль рявкнула громовым голосом, перекрыв рев всех других пушек. Огонь и дым вырвались из ее ствола, а неподъемное ядро, описав пологую дугу, ударило в крепостную стену, размочалив в щепу дубовые бревна. Стрельцы, лучники, люди посохи, оторвавшиеся на миг от своих дел при грохоте мощного выстрела, восторженно завопили: «Ура!» Еле сдержался, чтобы не закричать, и сам сотник Монастырский.
Тут группа стала забирать вправо, к цареву стану. Юрша заметил, что появилось множество парных всадников с красными флажками на поднятых копьях. Онисим пояснил:
Теперь так гонцы ездят, чтобы издали видно было. Чего-то их густо погнали!
Вскоре забили барабаны, загудели трубы. Сразу затихли пушки и пищали, с русской стороны закричали что-то по-татарски. Онисим перевел:
Сейчас государево слово казанцам говорить будут. Царя Едигира вызывают.
Слово услыхать не удалось, сопровождавший их разъезд заторопился и погнал коней от Булака к ручью Ичке в объезд скопления войск. Только вечером Юрша узнал, что Иван выслал громкоголосых бирючей, говорящих по-татарски. Казанцам было предложено не проливать кровь людскую, выдать изменников и покончить миром. Но они дружно ответили: «Или все помрем, или отсидимся!»
Без особых приключений добрались до царева стана. Онисим отправился в шатер Адашева, а Юршав свой полк. Младший стрелецкий голова, встретив его, перекрестился:
Слава тебе, Господи! А мы тебя хватились. Твой Аким хоть в пору к воеводе с повиннойсотник пропал!
Аким приехал? обрадовался Юрша.
А куда он денется? Вот где ты пропадал? Рассказывай.
Юрша кратко поведал о ночном путешествии и побежал к Акиму. Показалось, год не виделся с ним.
5
С первого на второе октября, в последнюю ночь перед большим приступом, не все вои отдыхали, несколько сотен скрытно продолжали работать в подкопах. На многие десятки саженей тянулись подземные хода; по ним и денно и ночно, согнувшись в три погибели, тенями двигались вои, волочившие за собой подкопные кадидеревянные корыта с пологими торцами; из-под земли тащили выкопанный грунт, обратнокрепежный лес.
Подкопы продвигались медленно, мешали то возникшие огромные камни, которые приходилось обходить, не теряя общего направления, то вдруг прорывались потоки воды, которые перекрывались щитами, обитыми конскими шкурами, или отводились в специально вырытые глубокие колодцы.
К решающей ночи были готовы два подкопа. Один из них начинался в овражке на Арском поле и заканчивался каморой расширенной пещеройпод крепостной стеной недалеко от Царевых ворот. Второй от берега Булака уходил под стену близ Аталыковых ворот. В камору этого подкопа к полночи заложили без малого полусотню двухпудовых бочек с порохом. Бочки были сложены до самого потолка трехрядной пирамидой. Верхний ряд бочек прикрывали овчины от капель, сочившихся с потолка.