Этим летом Дульси впервые открыла для себя богатства человеческого мира: музыку, живопись, драматургию. Обнаружив галерею Аронсон, кошка пришла в такой восторг, что отправилась прямиком туда. В галерее были выставлены пейзажи Джанет – дюжина громадных полотен, таких же выразительных, как та картина, что висела в гостиной у Вильмы.
Народу в галерее было немного, но все были так увлечены созерцанием картин и разговорами с Сесили, что на Дульси никто не обратил внимания. Пробираясь среди угловатых перегородок, она старалась не попасться на глаза и неотрывно глядела на роскошные пейзажи, полные воздуха и ветра. Один из посетителей застал её за этим занятием: «Посмотрите на эту киску, она, оказывается, любительница искусства!» Остальные тоже обернулись, и галерея наполнилась хохотом. Дульси сбежала, напуганная и смущенная.
Долгое время кошка не решалась снова зайти в галерею, однако нередко запрыгивала на низкий подоконник и лежала там, притворяясь, что дремлет, а сама восхищённо разглядывала картины. Странно, эти полотна вызывали у Дульси такой же восторг, как вещи из яркого шёлка и бархата, которые она любила таскать из чужих домов. До нынешнего лета мелкое воровство было единственной её слабостью; кошка и представить себе не могла, что существует ещё что-нибудь столь же увлекательное и волнующее.
В своих воровских наклонностях Дульси была не одинока. У Вильмы хранилась целая подшивка статей о таком поведении кошек. Некоторые из них таскали вещи из своего же дома: авторучки, заколки для волос; другие предпочитали поживиться у соседей, как Дульси. Хозяева воришек утверждали, что подобные замашки их питомцев – признак более высокого интеллекта. Может, так оно и было. Но единственное, что наверняка знала Дульси, – с самого детства она питала страсть к вещам и поэтому воровала их. Ей не было ещё и шести месяцев, когда она самостоятельно выучилась подпрыгивать и срывать развешанные для просушки самые яркие и шелковистые вещички, даже если они были закреплены прищепками. Она выучилась открывать незапертые двери соседских домов и могла справиться практически с любой дверной ручкой. Забравшись в дом, Дульси прямиком направлялась в хозяйскую спальню, конечно, если в семье не было девочки-подростка, чья комната для кошки представляла ещё больший интерес. О, эти атласные ночные рубашечки, шелковые чулочки и маленькие кружевные лифчики! Унося добытые сокровища домой, Дульси прятала их под шкафом или диваном, ложилась на них и самозабвенно мурлыкала. Когда Вильма обнаруживала похищенное, Дульси ужасно огорчалась, но виду никогда не показывала.
Джо ткнул её носом.
– Он уходит. Дневника у него нет. Из карманов ничего не выпирает.
Действительно, форменная рубашка и брюки обтягивали тело Мэррита как вторая кожа.
Бум, бум, бум. Бетонная плита под кошачьими лапами задрожала – Мэррит приколачивал на место фанеру. Как только полицейский ушёл, кошки спорхнули вниз и снова принялись за начатый Дульси подкоп, выковыривая обугленные кусочки двери. Наконец Дульси скользнула в получившуюся дыру, поспешно втянув за собой хвост, хотя поблизости не было никого, кто мог бы в него вцепиться. Однако она всегда чувствовала себя невыносимо беспомощной, когда её хвост оставался незащищенным. У Джо с его коротким огрызком такой проблемы не было.
Несмотря на яркое солнце снаружи, большая часть комнаты была погружена во мрак. Лишь сквозь опущенные жалюзи пробивались полоски ослепительных лучей, подсвечивая «изморозь» из пепла и пыли, которая покрывала выложенный мексиканской плиткой пол. Большая гостиная, должно быть, раньше выглядела чрезвычайно элегантно, но дым и стекавшая сверху вода оставили грязные разводы на белом диване, белых кожаных стульях, белых стенах и белом ковре.