Но что это? Дверь оказалась чуть приоткрытой. Микофин толкнул ее, и она легко распахнулась: замки были взломаны, а квартира, видимо, ограблена. Он дважды бывал когда-то здесь, у профессора Романова, и, войдя в прихожую, тут же направился в кабинет, служивший и столовой. Увидел, что из резного буфета выдвинуты ящики украли серебро, остановил взгляд на маленьком железном сейфе, стоявшем в углу на тумбочке, под ветвями старого фикуса, росшего в дубовой кадке; дверца сейфа была распахнута, а у тумбочки, на полу, валялась перевернутая шкатулка черного дерева и лежала толстая тетрадь в сафьяновом переплете. Микофин поднял тетрадь и положил на письменный стол. Затем сходил на кухню, принес большую кастрюлю воды и полил фикус. Затем сел за стол к телефону и начал звонить в милицию Взгляд его споткнулся о старую надпись, сделанную на листке откидного календаря: «Звонили от Сталина. Иосиф Виссарионович благодарит за письмо и желает побеседовать с Нилом Игнатьевичем». А внизу номер телефона, по которому можно было позвонить в приемную Сталина
В милиции отказались принимать телефонное заявление об ограблении квартиры, в которой никто не живет. Требовали письменного.
Все это рассказывал полковник Микофин Федору Ксенофонтовичу, приехав в Архангельское в конце второго дня, когда ему позвонил комиссар госпиталя. Друзья, казалось, не узнавали друг друга, столь разительно изменились они после того, как расстались в самый канун войны. А изменились они, может, не столько лицами своими, сколько тем, что как-то по-особому смотрели друг на друга и по-иному взвешивали услышанное друг от друга. Впрочем, Семен Микофин заметно изменился и внешне: лицо его запало, истончилось, прежде яркий белок глаз стал желтоватым и мутным, отчего взгляд казался больным или выражал крайнюю измотанность. Да и Чумаков будто усох, а исхудавшее лицо с марлевой наклейкой на левой скуле стало выглядеть моложе.
Ну а в почтовый ящик забыл посмотреть? спросил Чумаков о том, что его больше всего беспокоило.
Пустой ящик ответил Микофин и продолжал рассказ. В квартирном чулане он разыскал сундучок с инструментами и всякими железячками. Нашел там большой навесной замок со связкой ключей, забил в дверь и в косяк по узкой скобе и закрыл квартиру на замок. Два ключа отдал соседям, а тебе вот третий. И положил кургузый ключ на тумбочку, где уже лежала и тетрадь в сафьяновом переплете. А на дверях мелом написал: «Замок не взламывать, квартира уже ограблена». Для твоих же, если вернутся, тоже надпись: о том, где ты сейчас пребываешь.
Спасибо, Семен Филонович. Чумаков, окинув друга благодарным взглядом, взял с тумбочки тетрадь. И за этот свод мудростей спасибо. Здесь душа нашего незабвенного Нила Игнатьевича, его видение мира и понимание законов жизни.
Наугад открыв тетрадь, Федор Ксенофонтович прочитал, растягивая слова:
«Наиболее богато то государство, которое менее других расходуется на свои институты управления»
Если это истина, то мы должны быть самыми богатыми, с откровенной горечью сказал Микофин.
Ты что имеешь в виду?! удивился Чумаков этой горечи.
Наш государственный аппарат трудится сейчас почти круглосуточно. Наркомы ночуют в своих кабинетах. Я уже не говорю о генштабистах они на казарменном положении У меня, например, с начала войны прибавилось работы раз в десять, надо бы соответственно увеличить число сотрудников отдела ан нет! Справляйтесь. И так везде.
Что же ты предлагаешь?
Ничего не предлагаю. Но мы ведь не железные.
А многие бы, кто воюет, были бы счастливы поменяться с тобой местами. Например, Рукатов.
Микофин уловил в словах Федора Ксенофонтовича открытый упрек себе, хотел обидеться, но упоминание о Рукатове отвлекло его.
Видел там Рукатова?.. Ну как он?
Никак Скорпионит, как и раньше.
Что это значит?
Не будем на ночь глядя говорить о плохом человеке. Ты лучше объясни мне: почему Ольга и Ирина поехали на окопные работы? Ты же говоришь в госпиталь намеревались.
Сам не пойму. Ведь копальщицы из них аховые.
Конечно, согласился Чумаков, вздохнув. Сроду лопат в руках не держали.
Может, от отчаяния? Ты ведь в курсе? Микофин вопросительно и тревожно посмотрел на друга. В Москве кто-то пустил слух, что ты попал к немцам в плен.
Вот это да-а!.. со стоном произнес Федор Ксенофонтович. Какая же сволочь могла решиться на такую страшную ложь?!
Рукатов говорил, что кто-то из командиров или генералов, вышедших из окружения, видел, как ты сдавался.
Сдавался даже?! Сам?! В ярости Федор Ксенофонтович рванулся с постели и тут же, подкошенный болью в ранах, упал на подушку. Сдавался?!
Успокойся, Федор Все уже знают, что это подлый навет или чудовищное недоразумение. Известно, что ты воевал как надо Успокойся. Микофин погладил его руку, вымученно улыбнулся и виновато посмотрел на ручные часы. А потом вдруг спохватился и взялся за свой раздутый портфель, стоявший на полу у тумбочки: Да, я и забыл! Склеротик несчастный!.. Надо же вспрыснуть нашу встречу! Он достал из портфеля и поставил на тумбочку бутылку коньяку. Затем стал выкладывать закуски: несколько плиток шоколада, бутерброды с ветчиной, пакеты с яблоками, печеньем и грецкими орехами. Понимаешь, взял, что было у нас в буфете.
Давно не пил, тускло сказал Федор Ксенофонтович, беря стакан, наполовину наполненный коньяком. Потом, возвысив голос, обратился к соседу по палате: Полковник Бочкин, выпить хочешь?!
Бочкин не откликнулся
Когда Микофин распрощался и покинул палату, Федор Ксенофонтович почувствовал, что ему тяжело дышать, не хочется жить, ощущать себя и давать волю мыслям. Такая смертная тоска навалилась на него, что впору по-волчьи завыть Он представил себе Ольгу и Ирину в момент, когда они услышали весть о том, что он якобы сдался немцам в плен Какую же страшную муку испытали эти самые близкие ему на свете и дорогие люди! Какую бездну душевных страданий, шторм мыслей и сомнений! Конечно же, Ольга ни за что не могла поверить такому вздору, что сам сдался А если убедили ее подло-притворные доброхоты?.. Тот же Рукатов?.. Но зачем? Что он, Федор Чумаков, кому плохого сделал?.. Может, какое-то трагическое недоразумение?.. А если вдруг поверила Ольга, значит, прокляла его, разлюбила, раскрепостилась от его любви. При ее же красоте и при загадочной привлекательности ее упрямого характера недолго останется она без чьего-то мужского внимания Нет-нет, это все противоестественно Тогда ни во что святое нельзя верить Даже одна мысль, что Ольга и Ирина испытывают муки, не зная правды о его судьбе, чудовищно давила на сердце, помрачала рассудок
Но как же тогда понимать Иринину надпись на дверях квартиры? Когда она сделана? До лживой вести о его сдаче в плен или после нее?.. И откуда Ирина могла знать, что он может появиться в Москве? Ведь Федор Ксенофонтович и сам этого не предполагал Как же разобраться в столь запутанном клубке обстоятельств, неясностей, сомнений, предчувствий, подозрений?.. И ищущая мысль, как за спасением, часто кидалась в прошлое.
Оно, прошлое, уже не существовало самостоятельно. Оно виделось сквозь сегодняшний день, сквозь его, Федора Ксенофонтовича, душевное смятение: многое из прошлого казалось маленьким до мизерности, будто смотрел на него в бинокль с обратной стороны
Однажды они поссорились с Ольгой из-за того, что Федор Ксенофонтович приобрел путевки на курорт в Крым, а не на Кавказ, как ей этого хотелось. Боже, какая поднялась в доме буря!.. А потом по пути в Крым он в Харькове по оплошности отстал от поезда в пижаме, без копейки денег. А Ольге почему-то подумалось, что назло ей отстал Ох и характер у женушки!.. Сейчас смешно вспоминать обо всем Или воскресить в памяти его, Федора Ксенофонтовича, тревоги в 19371938 годах В Испанию, где он был военным советником, докатились слухи об арестах на Родине среди советского военного руководства, о суде над Тухачевским, Якиром и другими видными военными деятелями Впрочем, те тревоги были серьезные, черные. Потом он говорил Сене Микофину, что его, Федора Чумакова, подобная участь миновала потому, что находился на фронтах республиканской Испании Хотя и самому верить в это не хотелось, как в вещность дурного сна, тем более что вскоре партией были приняты надлежащие меры ко многим из тех, кто санкционировал незаконные аресты.