Да как же?..
Тише, придвинул к ней лицо, торопливо и жарко зашептал в самое ухо.
7
Наконец-то они остались одни: Кориков, Добровольский, Маркел Зырянов, Щукин, Боровиков. Скинули пиджаки, поддевки, расстегнули вороты у рубах, расслабили пояса. Хватили по паре стаканов вышибающего слезу первача, закусили соленым хрустящим груздочком, заели душистыми, тающими во рту ломтиками сала и, пока расторопная хозяйка запускала в кипяток загодя наделанные пельмени, занялись неотложными делами, которых накопилось уйма, и одно другого важнее. На первом же вопросео Карасулинеспоткнулись и заспорили. Завелся сразу Маркел Зырянов. Потирая вывихнутое плечо, заурчал:
Неладно удумали с Карасулиным. Ему б ишо вчерась, когда продотрядчиков выпущал, надо было первую пулю подарить. Мужикам, ежели б завеньгали, потравить этих самых продотрядовцев
А во главе полка прикажете вас поставить? вежливенько спросил Кориков и пустил под клинышек холеной бородки ехидную ухмылочку. Так и кинутся мужики за Маркелом Зыряновым. Они ведь не против Советов, не за старые порядки поднялись, а против семенной разверстки, бесчинства продотрядчиков, за мужичью правду. Не вам, Зырянов, эту правду представлять, не вам за неев бой мужика вести, ибо достаток ваш неправдой нажит и на ней держится Покосился на рассерженного, еле сдерживающегося Зырянова, плавненько отмахнулся от него ладонью. Чего о сем толковать? Сами понимаете Да ведь если и случилось бы чудо и мужичий полк признал бы в тебе командира, то ты пробыл бы им только до первого боя. Он посмотрел прямо в глаза Зырянову, и тот не вынес этого насмешливо-острого взгляда, заелозил на месте, глухо покашливая. Не гневайся, Маркел Пафнутьевич: нам друг с дружкой в прятки играть негоже. Мы знаем твою храбрость. Впереди атакующих не поскачешь Кто же будет командовать? Добровольский? Отменный, лихой командир, нодворянин и полковник белой армии. Кто еще? Поставить во главе какого-нибудь безавторитетного дуракаон и себя и дело мигом опаскудит. Нет; Карасулинотменнейшая ширма
Совершенно верно, поддакнул Добровольский, обирая крошки с бороды. Рискованно, конечно, но в таком деле риску не избежать. Да и предприятие это временное. Наберем силу, выдвинутся способные люди, вольются кадровые офицеры, тогда этого красного Либо в бою геройской смертью Торжественная панихида. Прощальный салют Либо за измену великому делу столь же торжественно и пышно повесим на площади Яровска, а то и Северска. От нас не уйдет, и конец у негоодин. Сейчас важно повязать его по рукам и ногам, чтоб ни в сторону, ни назад и глазом не косил, чтоб комиссары отреклись и предали его анафеме, как ярого контрреволюционера. Вот над чем следует подумать господину, простите, товарищу Корикову. Что касается личных качеств Карасулина, то он
Первейший прохвост, просипел Боровиков. Уж кто- кто, я-то своего зятька знаю. Красный до печенок. И к нам пришел неспроста. Помяните мое слово. Мужики к нему, конечно, что мухи к меду. Может, как приманку его и надо на время подержать на- виду, но веры ему
Какая вера? Добровольский засмеялся. Я уже обработал его адъютанта. У них какие-то старые счеты, и тот будет докладывать о каждом шаге Карасулина. Из-под прицела не выпустим Притом не забывайте: Карасулина выкинули из большевистской партии, гноили в подвале губчека, в губернской газете прописали о нем как о двурушнике и оппортунисте. Для таких себялюбивых, как он, это незабываемая пощечина, и за нее он может закатать товарищам комиссарам ответную оплеуху. Все сложно, господа-товарищи. Игра только начинается. Вот-вот начнут прибывать офицеры из Омска, Новониколаевска, Екатеринбурга. Вольем их в карасулинский полк. Жаль Доливо. Был бы отменный начальник контрразведки. Такой под шумок незаметненько освежевал бы и самого комполка Но предупреждаювнешне мы должны относиться к Карасулину с полным доверием. Не лобызаться, но и не забывать субординации. И еще одно. Нам надо почаще советоваться, стараться по возможности единолично ничего не решать. Главноене торопитесь клыки показывать, животы выпячивать. Надо на каждом шагу подчеркивать, что мы не против Советов. Воюем с коммунистами, комиссарами и жидами. Это будет наш основной лозунг. До поры до времени, разумеется. Договорились?
Все согласно закивали головами, захмыкали. Жена Маркеласобрание происходило в его домеподала целиком зажаренного поросенка. Боровиков втянул ароматный пар широченными ноздрями и, довольно уркнув, воткнул вилку в румяный и хрусткий поросячий бок. Добровольский брезгливо покривил уголки крупного рта, переглянулся с Кориковым.
Теперь о челноковских коммунистах начал Добровольский.
Расстрелять, еле выговорил полным ртом Боровиков и поперхнулся, закашлялся.
Надо было в ту же ночь, что и Емельянова, с открытым сожалением выговорил Кориков. Тогда все объяснилось бы стихией. Теперь, когда у нас созданы военно-полевой суд и следственная комиссия и мы хотим доказать крестьянам, что действуем исключительно в согласии с интересами и волей народа, коммунистов придется судить. И как о чем- то уже решенном:Портнова и Звереваоправдаем, зачислим в полк. Потом распечатаем обращение бывших коммунистов ко всем большевикам губернии. И Карасулина заставим подписать, и еще нескольких пощаженных из других сел. Тут и демократия соблюдена, и тактически нам чрезвычайно выгодно заполучить несколько красных в свой стан, и Карасулину после этогопятиться невозможно. Нахратову, Зоркальцева, Пахотинаказнить, да так, чтоб об этом сразу по всему уезду заговорили. Арестованных комсомольцев со всей волости собрали в Ильинке. Подержим их там недельку, сгоним жирок. К той поре, бог даст, Яровск оседлаем. Потом по дороге из Ильинки махнул рукой.
Коммунистов, в принципе, надо расстреливать всех, жестко проговорил Добровольский.
Верна! рыкнул Боровиков.
Согласный! поддержал обрадованно Зырянов. Хоть до семого колена.
С богом, не умолчал и Щукин.
Похвальное единодушие, улыбнулся Добровольский, поглаживая неестественно большую, словно приклеенную бородищу. Но господин, то есть товарищ Кориков, пожалуй, прав. Для начала новая власть должна в чем-то показать себя милосердной. Если же помилованные не перелицуются, их можно без труда списать Русский народ по натуре своей мягок, добр, любит миловать, прощать, отпускать грехи. Вспомните, как было с продотрядовцами в первый день. Сперва их били чем попало, кололи вилами, травили собаками, но стоило Карасулину воззвать к милосердиюи недобитых усадили в сани и чуть не с хоругвием выпроводили из села Там мы просчитались, упустили инициативу. А тут еще ваш сынок, повернулся к Зырянову, переборщил с женой начальника милиции, переполошил баб Тылы, тылы О них нельзя забывать. Словом, я согласен с Алексеем Евгеньевичем.
Под конец ночного заседания в комнату пожаловал отец Маркела Зырянова, семидесятипятилетний слепой дед Пафнутий. Он был невысок, сухощав, как и Маркел, но крепок костью и телом, словно кедровое корневище. Белая борода, такие же белые, под кружало стриженные волосы до плеч, желтоватое, цвета слоновой кости лицо с нестариковским стойким румянцем. Плоский нос с широкими, будто слегка вывернутыми ноздрями и водянисто-голубоватые, неподвижно застывшие глаза нарушали благообразность, придавая лицу выражение жестокости и холодной бесстрастности. Крепко захмелевшие гости встретили старого хозяина громкими приветствиями, усадили за стол, вложили в руку стакан, до краев наполненный первачом. Старик «проздравил» гостей с победой над комиссарами и одним духом опустошил стакан.
Запил квасом, принял из рук сына уже раскуренную козью ножку, долго молча и сладко посасывал, а потом неожиданно тронул сидящего рядом Добровольского за плечо и спросил деловито:
Не перебили иш-шо коммунистов-то?
Их столько наплодилось, отец, пуль на всех не хватит.
Пули для бою, а большевиковвешать! выкрикнул Боровиков.
Веревок не напасли, тихонько, но внятно вставил Щукин.
На тако дерьмо пошто пеньку переводить? громко спросил слепой Пафнутий и, смягчив голос до елейной ласковости, добавил:Шильцем надоть их, шильцем.