Не совсем! выстрелом докатилось из темной глуби переполненного зала.
Кому и что неясно? побагровел Коротышка.
Мне!
Поднялся чернобородый Евтифей Пахотин, заместитель Онуфрия, оставшийся после его исключения во главе волпартячейки. Покрутил головой, будто ослабляя стянувшую горло удавку, и зычно, с открытым вызовом загремел на весь зал:
И не только мне! Перво-наперво надо сообщить, за кем сколько семян числите. Опосля комиссию из крестьян изделать, чтоб в ее присутствии и семена брать и в общественный амбар класть. Семенажизнь, а с ей не шутят. Неуж мужик баран, не понимает, отчего кошка мяучит? Кто ж себе враг? Предлагаю затвердить список сторожей: Евдоким и Роман Зоркальцевы, Константин Леша
Ма-а-алчать! яростно выкрикнул Коротышка и грохнул по столешнице сразу обоими кулаками. Запел кулацкий выродок, забаламутил
Сам ты выродок. Я отродясь в кулаках не хаживал, своей хребтиной себя кормлю. И в партии у большевиков с девятнадцатого года. Так что хайло не разевай. На испуг не возьмешь
Крысиков! Арестовать его!
Высокий, плосколицый с водянистыми пустыми глазами Крысиков сорвался с места и с двумя продотрядчиками стал ввинчиваться в густую, непробойную, орущую толпу. Мужики вскочили, заступили Крысикову путь. Кто-то так сунул ему под ложечку, что у Крысикова побелели глаза. Он рванул из кобуры револьвер. Чьи-то железные пальцы перехватили руку, стиснулии револьвер выпал.
Что вы наделали? гневной скороговоркой кричал Кориков в лицо Коротышке. Немедленно воротите этого дурака, отмените приказ об аресте. Иначе из нас вместе с вашим отрядом потроха вышибут
Заткнись, миротворец! рявкнул Коротышка и, выхватив наган, выстрелил в потолок.
Толпа на миг стихла. Коротышка выстрелил еще раз.
Вы что? Сбесились! Под пули дурацкую башку подставляете? Хотите, чтоб всю деревню орудийным огнем снесли? А ну по местам! Живо! Садитесь, говорю вам. Вот так! А ты выйди, чернобородый, покажись, каков храбрец! Из-под лавки все ловки гавкать
Я не гавкаю! Не собачьей породы! Сызмальства мать с отцом человечьей речи обучили. Пахотин медленно продирался сквозь толпу. Вышел, остановился у самой сцены и, глядя прямо в глаза Коротышке:Неладно начинаешь, товарищ начальник продотряда. Всех не заарестуешь и в трибунал не отправишь. Лучше послушай, что я тебе скажу. Обойди завтра все дворы, перевесь семенное зерно у каждого и в списочек занеси. Опосля в мешки его да не все в одну кучу, семена-то неодинаковы. Каждый пущай свой мешок метит и везет в общий амбар. Ты расписочку дашь с печатью да с обязательством к севу семена те возвернуть. И сторожей к ссыпке, как я сказывал ранее, да таких, чтоб верил им народ, чтоб зналскорей головой поплатятся, но ни одно зернышко не пропадет. С тем и возвращайся в губернию либо поезжай туда, где семена на самогон пускают, там пали со своего пугача. Дело я говорю, мужики?
Верна-а-а!
Ладна-а-а!
Давно бы так!
«Ах, гады. Сиволапое мужичье. Большевичок идейный. Вздернуть бы тебя сейчас» Коротышка вскинул над головой до мелкой дрожи стиснутый кулак:
Хватит митинговать! Не будет по-твоему, бородатый провокатор! Ишь, умник. Вас созвали не советоваться, а приказывать! Ясно? Так вот мой приказ. Никаких обмеров. Никаких расписок. Никаких гарантий. Никаких ваших сторожей! Завтра к вечеру семена сдать! К тем, кто не сдал, послезавтра придем в двор и выгребем из амбаров все под метлу. Не вздумайте стать поперек. Реквизируем весь хлеб и скот сошлем посадим зам
Губы его побелели и уже не выговаривали слова, а что-то бессвязно лопотали, на них запузырилась слюна. Коротышка задохнулся от ярости. И в этот миг мертвую тишину располосовал негромкий вроде бы голос Пахотина:
Ваше благородие, господин Карпов, очнись! Колчак сдох, и твои каратели на том свете. Повернулся к залу, зычно гаркнулМужики! Айда по домам! Пущай на других глотку дерет эта офицерская сволочь!
С обвальным грохотом люди вскочили с мест и, что то угрожающе крича, ринулись к выходу. Коротышка понял: нет силы, способной сдержать этот поток. Он скрипел зубами и тискал в кармане рукоятку нагана.
Глава пятнадцатая
1
Нелегкую жизнь прожил чекист Тимофей Сазонович Сатюков. Шесть лет воевал, изведал немецкого плена, побывал в белогвардейской контрразведке, не однажды заглянул с глаза смерти. Казалось, нет уже в жизни ничего такого, что могло бы поразить, заставить удивиться. И вдруг
Он сидел на корточках подле самой сцены и отчетливо слышал, как Коротышка, по-ребячьи побалтывая короткими ногами и покуривая, напевал: «Тра-ля-лля-ля, тра-ля-лля-ля». Едва заслышав это траляляканье, Тимофей Сазонович обмер и долго не мог перевести дух. Это была та самая песенка без слов, которую при допросах напевал колчаковский палач, начальник дивизионной контрразведки Мишель Доливо.
Значит, Карпов и Доливоодно и то же?! От этой мысли Тимофей Сазонович холодел. И тут же начинало казаться, что Карпов не Доливо и песенка вовсе не та. Но Тимофей Сазонович мысленно приклеивал к подбородку Карпова маленькую бородку, клеил на верхнюю губу короткие подковообразные усы, вешал на утиный нос золотое пенсне и все больше убеждался, что перед ним Мишель Доливо. А уж мелодию песенки Тимофей Сазонович ни при каких обстоятельствах не мог спутать ни с какой другой.
Речь Горячева насторожила Тимофея Сазоновича. «Чего это он все за Советскую власть, за Ленина норовит схорониться». А когда Карпов схватился с Пахотиным, старый чекист, не веря своим ушам, порой начинал тихонько пощипывать себя за руку. Когда же Пахотин крикнул мужикам: «Айда домой! Пущай на других глотку дерет эта офицерская сволочь!»Тимофей Сазонович едва не вскочил и не кинулся арестовывать начальника продотряда особого назначения. И как ликовал Сатюков, глядя на мужицкую лавину, которая, разметав по сторонам растерянных продотрядовцев, хлестала ревущим потоком в настежь распахнутую, трещащую под ее напором дверь Народного дома.
Когда просторный зал опустел, продотрядовцы сгрудились вокруг Карпова.
Товарищ Крысиков! прозвенел металлом злой голос Коротышки.
Крысиков кинул руки по швам, прищелкнул каблуками сапог.
Расквартируйте бойцов в домах э э
Зырянова, Зоркальцева, Лешакова и Карасулина, вставил Кориков.
На полный хозяйский рацион, продолжал командовать Коротышка. Отберите двух бойцови через час ко мне. Я буду в кабинете Корикова.
Пока расставляли бойцов на постой, Тимофей Сазонович все время крутился перед глазами Крысикова, всячески выказывая свою расторопность и услужливость, и в конце концов добился-таки, что тот оставил его при себе. Третьим оказался татарин Кабир Сулимовсухой и юркий, с белозубой улыбкой.
По пути к волисполкому Крысиков пояснил:
Мы оперативная тройка для особых поручений. Без команды от меня ни на шаг. Без моего приказа ни с места.
Р-р стрр проурчал Тимофей Сазонович, хотя этот человек вызывал у него острую неприязнь.
Крысиков был саженного роста, но какой-то вялый и глуповато-флегматичный. В нем чувствовалась огромная физическая сила и туповатость.
Коротышка начальственно восседал за столом в кабинете Корикова.
Пахотина арестовать. Бесшумно и немедленно, приказал он.
За Пахотиным отправились все трое, прихватив с собой волисполкомовского сторожа. Он и постучал в дверь пахотинского дома и на вопрос Евтифея: «Кого несет?»ответил смиренно: «Не узнаешь, что ль? Кориков тебя кличет, чтобы, говорит, сей момент был». «Не помрет твой Кориков до завтра», сердито отозвался Пахотин. «Да ты ково это разуросился, Евтифей? подпустил в голос строгости сторож. Тебя Советская власть вытребовывает, а ты ей кукиш кажешь?»
Они подстерегли Пахотина в полусотне шагов от родного дома.
Ты арестован, просипел Крысиков, заступая Пахотину дорогу и хватая его за рукав полушубка.
Не лапай, огрызнулся Евтифей, вырываясь.
Крысиков, не размахиваясь, молча сунул кулак под ложечку Пахотину, и тот, словно надломившись, брыкнулся в снег. Сграбастав упавшего за воротник, Крысиков легко поднял его, поставил на ноги, пообещал: