Может, и решили, а вернее, на зуб пробовали.
Что ж ты молчал об этом? рассердился Чижиков.
А ты меня спрашивал?
Да, виноват я перед тобой поник Чижиков. Поговорить тогда ночью не удалось: пришлось срочно скакать в Яровск. Потом опять запарка. Вот и протомили тебя в подвале четверо суток Но, черт возьми, не понял ты разве, зачем мы тебя арестовали? Чтоб вернулся ты в Челноково окончательно обиженный нами, чтоб враги не сомневались больше в тебе. Разжевал наконец? Эх, Онуфрий, Онуфрий. Да и я хорош Сокрушенно покачал головой. Ну, ладно. Что упало, то пропало. Давай о деле. Непосильную ношу хочу взвалить на твои плечи.
Чужие не своизнай вали Выходит, они насвокруг пальца, как надумали, так изделали. Он ведь прямо сказал: вот начнется семенная и
Не могу поверить, что Кориков преднамеренно открылся тебе. Скорей всего, в азарте болтанул.
Сам этот клубок день и ночь мотаю, никак до конца не доберусь.
Надо распутать, твердо сказал Чижиков, не спуская с собеседника цепкого взгляда.
Черти б его распутывали, угрюмо пробубнил Карасулин. Ну, коль охота мозги поломать, слушай. Про то, что я Боровикова пригрел, слыхал? Я и в самом деле первым повидал дорогого тестюшку, похристосовался с ним
Он в подробностях живописал встречу с Боровиковым, потом рассказал, как «пробовал его на зуб» Кориков.
Я ведь утром надумал к тебе ехать, а тут ты сам заявился, заарестовал меня да и ускакал
Онуфрий свернул папиросу, прикурил от чижиковской и задымил вовсю.
Да проговорил Чижиков. Значит, пока проглянула такая цепочка: ЗыряновБоровиковКориковГорячев и, видимо, поп Флегонт.
Вряд ли Флегонт с ними. Он хоть и поп, а из мужицкой борозды не вылазит. К богатству не льнет. Все своими руками.
Красный поп?
Может, и не красный, но во всяком разе не белый.
Случись заваруха, твой двухцветный поп служить будет молебны антисоветчикам.
Колчаковцы его чуть не расстреляли за то, что отказался такой молебен служить.
Черт с ним, поставим над попом вопрос. Поглядим, куда погнется, все равно посередке не устоит Тебе, Онуфрий Лукич, придется еще денек-два у нас погостить. Хоть и обидно, и прискорбно то, что случилось с тобой, но, ей-богу, нет худа без добра. А в партии тебя восстановит Москва, и мы подмогнем в этом. Уверен. Не обижают здесь?
Гляди, сам кого бы не обидел.
Так вот, денька через два мы выпустим тебя на поруки. Авторитет твой среди крестьян от этого не качнется, а Кориков и его братия должны проникнуться к тебе особым доверием. Надо разглядеть изнутри это логово. Опередить их. Сможешь?
Попытка не пытка.
Тогда давай прощаться. И будь осторожен. Очень может быть, что Кориков прави даже в этом доме у них есть глаза и уши. Учти это.
Часовой увел Карасулина. Чижиков несколько раз прошелся по комнате. Итак, картина проясняется. Задачанащупать связи челноковских заговорщиков с соседними волостями и деревнями и Яровском. А главноераскрыть головку заговора в самом Северске, найти нить от Северска к соседним губерниям. До тех пор Горячева трогать нельзя
Нельзя? А допустимо ли тут промедленье? Не правильней ли немедленно арестовать Горячева, Корикова и всех подозреваемых в связях с нимиразрубить бикфордов шнур, пока не грохнуло? Нет, он не имеет права этого делать. Судя по оперативкам ВЧК, зреет всесибирский мятеж и где-то затаился его штаб, с которым связаны северские заговорщики. Пока главная пружина не обнаруженанельзя раскрывать карт Еще чуть бы попридержать события либо их опередить, чтоб до разворота семенной разверстки обезглавить заговорщиков! Все говорит за то, что контрреволюция делает на семенную главную и последнюю ставку. Предупредить и ударить первым, да так, чтобы вышибить дух из врага, разом и навсегда!..
3
Долго стоял Чижиков на пустой вечерней улочке, радуясь морозной тишине и одиночеству, которые незримо снимали гнетущую дневную усталость. Глубоко вздохнул, пошевелил плечами и вдруг почуял тревожный и сладкий запах древесного дыма. Дрогнувшими ноздрями втянул смолистый пряный аромат и вспомнил: сегодня суббота, банный день.
Сибирякинарод чистоплотный. Хоть земля в дыбки, а каждую субботу топят баню. Как ни беден двор, а в нем обязательно своя баньканеказистая, невеликая, но зато своя. Топится она часто «по-черному», дым уходит не в трубу, а в раскрытую настежь дверь, оттого на бревенчатых стенах густой и толстый налет сажи.
Какая-то бесплотная струна шевельнулась в душе, и Гордей Артемович вспомнил отца. Вот кто самозабвенно любил попариться, поиграть с березовым веничком. В этом деле он был мастак. Мало кто в слободке мог потягаться с ним, даже матерые, как кедровые корни, мужики не выдерживали.
Отец поливал раскаленную каменку не водой, а квасом и делал это до тех пор, пока воздух в бане не становился настолько горячим, что от одного резкого взмаха краснела ожогом рука. Тогда, надев рукавицы-голицы и шапку, он взбирался на полок, удобно располагался там и принимался с размаху хлестать и сечь и поглаживать себя размякшим огненным веником, покрякивая, постанывая, гогоча до той поры, пока в знойной истоме не разомлеет тело. Багровый, пышущий жаром, отдувающийся, скатывался отец с полка, стремглав вылетал из бани на мороз, с разбегу нырял в снег. Ухал, ахал, довольно урчал, катаясь в снегу, тер им волосатую грудь, лицо, руки. Влетев с улицы, снова вскакивал на полок и опять со всей силы охаживал себя вдоль и поперек пахучим веником. Потом выливал на себя ушат ледяной воды и уходил в предбанник одеваться
Воспоминания были такими яркими, что Чижикову нестерпимо захотелось в парнуюпрямо вот сейчас вскарабкаться на полок и как следует отхлестать себя веничком. Стал прикидывать, к кому из знакомых можно напроситься побаниться. И вдруг:
Гордей Артемыч
Маремьяна?.. Здесь?! Откуда?
Сказала «приду»пришла. Обожди. Не надо тут Пойдем со мной. Тут рядышком.
Он не спрашивал куда, молча повернулся и зашагал рядом. Поймал ее руку в цветной рукавичке, крепко стиснул и уже не отпускал до конца пути.
У сестры домишко здесь. Уехала за мужем в Пермь. Раненый он. В госпитале. Меня попросила подомовничать. Я баню стопила, попаришься да ты чего молвишь?
Онемел от радости.
Гордеюшка
Дом и в самом деле был небольшойкухня да горенка, но аккуратный и обихоженный. Хозяйка, видно, чистюля из чистюльни соринки, ни пятнышка нигде. Пол устлан домоткаными половиками, на подоконникахцелый сад. Все это Чижиков разглядел только утром, а ночью ночью он видел лишь Маремьяну. Да и когда ему было разглядывать, замечать, если вся-то ночь оказалась короче куриного шага
Выпьешь после бани-то? спросила она, ставя на стол бутылку с самогоном.
Зачем? И так в глазах двоится. Посиди, чего ты все бегаешь. Обнял ее за мягкие округлые плечи, потянулся губами к ищущему полураскрытому рту и провалился в небытие, утратив всякое ощущение времени, начисто позабыв обо всем.
Сколько просидели они так, тесно прижимаясь друг к другу, задыхаясь от долгих, до боли сладких поцелуев, кто знает.
Маремьяна бессильно запрокинула голову, полузакрыла глаза, громко вдохнула открытым ртом.
Пусти, слабо шевельнулась. Постель застелю.
Сиди. Я сам.
Не мужичье дело Ой Гордеюшка ткнулась лбом в его грудь, поцеловала в шею. Не оторвусь никак Перешагивая порог горницы, кинула через плечо:Не входи без зову.
Он не успел папироску свернуть, как донесся ее слабый голос. Швырнул на стол несклеенную самокрутку, задул лампу.
Вся эта ночькороткий, сладкий миг. Иногда они вроде бы на самом деле засыпали и даже видели сны, но какой-то крохотный кусочек мозга все время бодрствовал, отчего сны мешались с явью, с обрывками мыслей, и разом просыпаясь, они продолжали прерванный разговор, который был бы, наверное, непонятен никому другому, ибо разговаривали они обрывками фраз, а то и просто звуками.
Хм! Хм-хм, странным гортанным голосом коротко смеялась Маремьяна и вздыхала.
Чижиков, безошибочно угадывая смысл этих звуков, легонько прижал Маремьяну к себе, потерся щекой и подбородком о ее горячую щеку.