Гамов резко осадил коня возле здания реального училища. Бросив поводья и нагайку ординарцу, он взбежал по ступеням невысокого крыльца и, скосив глаза, проследил, как спешивается его личная охрана.
Бородатый швейцар широко распахнул двери и, низко кланяясь, пропустил атамана в темноватый, тепло натопленный вестибюль.
«Ждали», самодовольно подумал Гамов и огляделся. В вестибюле толпились озабоченные учителя. Окружив плотным кольцом атамана и бормоча приветствия, они стали почтительно пожимать его мясистую руку, потом плотный, лысеющий, с Владимиром в петлице господин выступил вперед и, слегка волнуясь, сказал:
Такая честь Смею вас заверить, дорогой атаман, наши питомцы ждут вас с нетерпением. Позвольте вашу бекешу, дорогой атаман. У нас тепло
Гамов рванул застежки ворота, швырнул ему на руки бекешу и по-юношески легко взбежал на второй этаж.
Солнце било в высокие окна актового зала, золотя легкий пушок на округлых щеках подростков. Юноши в задних рядах глядели независимо и гордо. Щуря глаза, атаман окинул плотные ряды реалистов быстрым оценивающим взглядом и громко, как на смотре, произнес слова приветствия. Ему ответили дружно, непринужденно. Лысеющий господин торжественно провозгласил:
Дорогие юноши! Нам выпала великая честь приветствовать в этих стенах героя. Наказной атаман Амурского войскового казачества Иван Михайлович Гамов свергнул противозаконную и богопротивную власть большевиков. Их вожаки: Мухин, Шадрин, Сюткин и другиеброшены в тюрьму. Да поможет бог нашему атаману довести начатое дело до победного конца. Будем же радушными хозяевами и выслушаем с благоговейным вниманием слово истины, которое нам скажет высокочтимый гость. Он сделал легкий полупоклон в сторону Гамова и отступил к сгрудившимся у дверей педагогам.
Гамов шагнул вперед, обласкал светлым взором юные лица и сказал:
Милые дети и дорогие юноши! Век нашвек мрачного пессимизма. У современного передового человека нет ни счастливых грез, ни веры в высокое. Его оставили идеально-чистые мечты, которые вели великих людей к славе бессмертных подвигов
В задних рядах реалистов прошло легкое движение.
А между тем, в глазах Гамова блеснуло пламя искусственного восторга. Как опытный актер, он сделал шаг вперед, и голос его загремел:Именно сейчас, в наши дни, когда взбунтовавшаяся чернь пытается сокрушить многовековые достижения человеческого разума, когда все, во что мы верили и чему поклонялись, предается огню и мечу Гамов, казалось, задыхался. Он поднял руку и неожиданно чихнул. Подростки звонко расхохотались, сведя на нет торжественность минуты.
Верьте мне, что нет ничего превыше, как отдать свою жизнь за мать Россию, за торжество разума и света над тьмою, как пойти путем бранного подвига и славы! Гамов скорбно покачал головой и проникновенно вопросил:Родина-мать, позвала вас, юноши, что ответите вы, избранные ею?
Задние ряды реалистов дрогнули, раздался прерывистый шепот. Невысокий, хорошо ухоженный юноша рванулся вперед и звонко закричал:
Дорогой наказной атаман! Разве мы можем быть не с вами?! Берите наши жизни, мы бросаем их на алтарь отечества! Так повелевает наш долг и наша совесть, мы
Дурак! Трепло! кудрявый реалист с пылающими гневом глазами оттер его плечом и презрительно бросил:Болтаешь тут, запродаешь наши души!
Вы с ума сошли, Бондаренко! визгливо крикнул лысеющий господин. Где вы воспитывались? Я приказываю вам замолчать!
Я поступил сюда из высшеначального, усмехнулся юноша, а там, как вам известно, учатся дети тех, кого здесь только что назвали чернью!
Замолчите!..
Нет, отчего же продолжайте, вкрадчиво поощрил реалиста Гамов. Мы слушаем очень внимательно.
Что ж вы, кажется, учитель, атаман Гамов? спросил Бондаренко, глядя в упор на атамана большими яркими глазами.
Да, я учитель в прошлом. Я даже был членом Государственной думы. Но что из этого следует, мой юный друг? сохраняя достоинство, поинтересовался Гамов.
А то, что вы должны бы знать, что те, кого вы именуете чернью, называются еще как-то и по-другому.
Я что-то запамятовал, как. Может, вы подскажете? иронически прищурился новоиспеченный правитель.
Народом! ликующе крикнул реалист. И гнев его бывает ужасен.
Гамов покосился на распахнутую в коридор дверь, казаков не было видно. «Черт бы их побрал», с раздражением подумал он и опять обернулся к юноше. Тот как будто ждал этого взгляда, кинулся к дверям, озорно бросив на ходу:
До встречи, атаман, на поле бранном!
Взять! крикнул Гамов. Немедленно взять, слышите?! Он выскочил в коридор, из дальнего конца которого бежали, гася на бегу цигарки, привлеченные шумом казаки, и разразился неистовой бранью. Гремя сапогами по железным ступеням, выхватывая из ножен шашки и остервенело матюкаясь, казаки посыпались вниз. Атаман, ни с кем не прощаясь, спустился вслед за ними и не спеша оделся.
Где они? отрывисто спросил он, выйдя на крыльцо, у ординарца.
Да вон идуть, с глуповатой ухмылкой ответил тот, кивнув в сторону Торговой улицы, откуда приближались казаки.
Так что убег, доложил Гамову старший из охраны.
Проворонили! скривил презрительно губы атаман и вскочил на коня. Столько здоровых болванов и с одним мальчишкой не справились!
А он, паря-зараза, бравый! неожиданно восхитился один из казаков. Добег до чуринского оптовогои через забор! Ну, мы то, ее покеда достучались, покеда сторож открыл
Остолопы! Гамов вытянул нагайкой ни в чем не повинного коня. Спиртоносы! Сволочи!..
Дробный цокот копыт Звездочета заглушил брань взбешенного атамана.
3
Ранним утром Алеша вместе со своим однокурсником Макаром Королевым заскочил в дом Семена Федоровича Рудых и крикнул с порога:
Собирайся, Шурка, пошли!
Рослый, черноглазый Александр, завтракавший с матерью на кухне, полыхнул румянцем, выскочил из-за стола. Мария Григорьевна обхватила сына обеими руками, закричала отчаянно:
И не думайте, не сбивайте с толку! Не пущу!
Шура отвел материнские руки, сверкнул глазами:
Чем я хуже других?! Ростом, что ли, не вышел? Гляди-ка, Лешка мне по плечо!
Ты несовершеннолетний, ответила она сердито, не затем я тебя родила, вскормила-вспоила, чтобы ты голову сложил на семнадцатом году. Сиди дома и не рассуждай! и выпроводила ребят. Отцу родному такое в голову не пришло: уходилслова не сказал. А вы Идите, идите, не баламутьте, а то, как возьму скалку, узнаете, почем фунт лиха!
Еще с вечера, минуя казачьи пикеты, трудовое население города в обход по сопкам бежало в Астрахановку: глава войскового правительства объявил мобилизацию. Засвистели казачьи нагайки и шомпола. Тогда кинулись уходить через Зею.
Политехники шли степью, по колено в снегу. «В городе идут массовые аресты. Тюрьма переполнена. Классы реального и подвалы мужской гимназии превращены в казематы». Такова была принесенная ими в Астрахановку горчайшая правда. Однако люди не падали духом. Унтер-офицер Сухоруков установил связь с узловой станцией Бочкарево и просил сообщить по линии:
«Благовещенские рабочие вступили в бой с мятежниками. Силы малы. Находимся в 7 километрах от Благовещенска в деревне Астрахановке. Штаб Красной гвардии».
В это же самое время паровозный машинист Аксенов разослал по поручению штаба экстренное воззвание к населению области, в котором, после краткого сообщения о событиях, говорилось:
«Товарищи крестьяне, помогите рабочим и матросам».
В амурских селах и деревнях загудел набат. На сходах принимались суровые решения:
«Всем без исключения идти в Астрахановку бить буржуев, освободить Ф. И. Мухина и его товарищей, восстановить советскую власть, срочно выслать на фронт 2300 человек и 30 подвод с продуктами». Таков был ответ трудовых крестьян села Ивановки на контрреволюционный мятеж. Столь же кратки и безоговорочны были решения и других хлеборобов.
Вскоре Астрахановка была не в силах вместить всех бросившихся на подмогу, и тогда жители расположенной на левом берегу Зеи деревни Владимировки широко распахнули для них двери.
В белокаменном домике на краю Астрахановки, где помещался штаб, на простом некрашеном столе росла горка телеграмм. Начальник военно-революционного штаба Моисей Губельман, которого многие называли запросто дядей Володей, знал каждую из них чуть ли не наизусть: