* * *
Шоколад сам правил автомобилем. В куртке и гетрах, напевая, поворачивал машину, задерживал ход, трубил. Одной ногой он упирался в ящик с черепом.
Пролетела Ахматовка, барский дом, колодезь, колокольня, Брагин покосился на свою закопченную избу.
В обители путников встретили пятеро красноармейцев.
Отлично, товарищи. Всех сюда!
Игумена в монастыре не оказалось. Отец-эконом сообщил, что настоятель уехал в город.
Черт побери, удрал. А где у вас старец Глеб?
Монахи переглянулись.
У нас нет такого старца.
Нет? Что вы мне голову морочите? Он есть. Эй, вы, эконом, как вас там, отвечайте, где старец Глеб?
Отец Глеб, наш настоятель, иеромонах. Он в городе. А старец у нас прозывается Серафим.
Какое иезуитство! Разве монах и старец не тоже самое, а? И где же этот ваш Серафим Саровский?
Старца Серафима тревожить не полагается. Он в затворе.
Час от часу не легче. В каком затворе?
В келии у себя. Пять лет мы его не видим. Вкушает только воду да просфору.
Вот факир! Любопытно посмотреть. Товарищи, доставьте сюда святого Серафима.
Монахи столпились, глядя в землю. Через полчаса двое солдат привели высокого бородатого схимника.
Отвечайте, как вас зовут.
Раб Божий Серафим.
Может быть, вы забыли ваше имя, так я напомню. Вы Глеб, не так ли?
Отец Глеб у нас игуменом.
Значит Цацкина ошиблась. Ну все равно. Ваш Глеб от нас не уйдет. Товарищи, приготовьте яму. Сейчас мы осмотрим труп. Ройте подальше за оградой.
Непременно за оградой, сказал старец. Падаль нельзя зарывать в обители.
Хо, хо! Это вы своего угодника зовете падалью?
Не угодника, а тебя.
Кто же меня зароет?
А вот они.
И когда?
Завтра, об эту пору.
Ну, я этих фокусов не боюсь. Товарищи, отведите старого попугая в его клетку. И все приходите в церковь.
Отец-эконом пытался объяснить Шоколаду различие между канонизированным святым и местночтимым усопшим, между мощами прославленного угодника и останками, находящимися под спудом. Шоколад хохотал.
Мы сами прославим вашего угодника. А как зовут?
Борис, в мире Георгий. Из роду бояр Ахматовых. Основал нашу обитель при царе Феодоре и преставился при нем.
Солдаты разобрали пол справа между алтарем и клиросом. Показалась каменная плита.
Черт! Придется повозиться. Живее, товарищи!
Надписи на плите никто не умел прочесть. Чтобы поднять ее, пришлось орудовать ломом. Разбитая гробница открыла полуистлевшие кости.
Вот вам, товарищи, поповские фигли-мигли! Вот чем морочили ваших отцов и дедов! Видите теперь?
Видим, так точно.
Убедились?
Убедились, товарищ Шоколад. Знамо, обман.
Товарищ Брагин, третьего дня мы вскрывали обыкновенный гроб. Какой покойник лучше сохранился, тот или этот?
Стало быть, тот.
Ну вот. Моя миссия закончена. Однако кто это из вас, товарищи, душится такими тонкими духами?
Все нюхали воздух.
Быдто из гроба тянет, заметил Брагин.
Жорж выступил вперед.
Не смущайтесь, товарищи. Это монашеская хитрость. Они надушили кости. Закройте их крышкой до утра. Товарищ Брагин, вы здесь останетесь на ночь, а у дверей мы поставим караул. Покойной ночи.
Брагин один прошелся по церкви. Здесь стаивал он когда-то с отцом и матерью, сюда же мать водила его причащаться. Вспомнил он и ахматовскую церковь, покойного барина, батюшку отца Ивана.
Брагин дремлет. Ему чудится благоухание. Все нежнее, все сладостнее оно. В гробнице желтеют кости. И видит Брагин: они обрастают плотью, облекаются в одежду. Из гроба встает благоухающий старец. Глаза голубые, чище неба. И слышится ласковый, тихий голос:
Что, веришь теперь, что я жив?
Шоколад, Жорж и все солдаты, шумно толкаясь, бросились в церковь. Лежа ничком на гробнице, Брагин ревел:
Братцы, сюды! Православные, помогите! Господи!
В суете никто не мог ничего понять. Первый опомнился Шоколад.
Тише! Что случилось? Чего вы кричите?
Брагин притих.
Ну?
Брагин поднялся. Он постоял, подумал и вдруг развернулся что было сил. Шоколад отлетел, прокатился по полу вверх ногами и замер. Жорж заглянул в его лицо, пожал плечами.
Уже. Товарищи, арестуйте убийцу.
Красноармейцы не двинулись. Брагин шагнул вперед. Розенталь отскочил и столкнулся с чернобородым монахом.
Вы за мной приехали? Я игумен.
Жорж ободрился. Связанного Брагина посадили в автомобиль; рядом уселся солдат с винтовкой. Другой на переднем месте держал за руку отца Глеба. Жорж правил машиной, оглядываясь на спокойного игумена.
Не может быть.
Шоколада зарыли за оградой. Под голову ему положен был череп Пушкина.
* * *
Лина бледнела и таяла с каждым днем. Последнее время ей было настолько плохо, что Жорж и Роза отказались от заседания в чрезвычайной комиссии. Соломон поморщился.
Ну хорошо. Я их один допрошу. Это же все равно.
Усевшись за стол, он вытащил список.
Все старые знакомые. Секретарь консистории Антонычев и жена его Клавдия Ивановназа спекуляцию. Гм. Ну это понятно. Начальник охранного отделения полковник Белинский. Ага. Товарищи, введите обвиняемого номер третий.
Белинский, исхудавший и поседелый, в оборванном кителе без погон, звеня единственной уцелевшей шпорой, хмуро взглянул на Исакера.
Бывший полковник Белинский! Что вы можете сказать в ваше оправдание?
Я не знаю, в чем моя вина.
В том, что вы жандарм. Этого слишком-таки достаточно.
Я ничего особенного не сделал. Даже не понимаю. Служил из-за куска хлеба. Николая ненавижу, как все порядочные люди. Принципиально примыкаю к большевикам. Пощадите, товарищ председатель. Обещаю служить честно народному правительству.
Ну знаете, что, господин полковник! Нам таких слуг не надо. Сегодня вы за Николая, завтра за нас, а там еще себе за кого-нибудь. И разве не так?
Белинский вдруг оживился.
Тилли? Да неужели это вы?
И какой там Тилли? Что вы, уже с ума свихнулись? Товарищи, уведите его. Номер четвертый.
Понурый Белинский вышел. В дверях его чуть не сшибла дородная дама в красном костюме.
Вы не смеете держать меня под арестом! Что за свинство!
Потише, госпожа Зарницына. Не волнуйтесь себе. Здесь не охранное отделение.
Что вы хотите этим сказать?
Сейчас узнаете. Семь лет назад вы состояли агентом в Москве при жандармском управлении.
Ложь!
Нет. Вас знали под кличкой Жар-Птица. Нам все известно от провокатора Тилли, который вчера расстрелян. Что вы, в обморок падать желаете: падайте, падайте.
Исакер велел унести бесчувственную Зарницыну. Ввели Зеленецкого. Весь бледный, он озирался.
Ну, с вами, господин Зеленецкий, я много не буду говорить. Вас выдала Сандвич, ваша сотрудница по охранке.
Зеленецкий громко зарыдал. Упав на колени, он целовал сапоги Исакера.
Я больше не буду!
Его увели. Соломон приказал дать чаю.
Здравствуйте, дорогой товарищ Брагин. Садитесь себе. Как ваше здоровье?
Покорно благодарим.
Чаю желаете?
Не охота.
Что у вас там такое вышло, товарищ? Расскажите. Я же человек свой.
Брагин сморкнулся в руку и вынул платок.
Да-к, что ж? Виноват я, стало быть. Убил этого самого Шоколада, точно.
Ну, одного Шоколада убили, найдем другого. Фа! А где вы его убили?
Стало быть, в церкви.
И как вы туда попали?
Мощи открывать. Товарищ Шоколад нам говорил, что быдто брешут попье, что нету мощей. Открыли гроб, а оттуда дух такой сладкий, сладкий, медовый. Нас тут сумнение взяло. Посадили меня в церкву на ночь, мощи караулить, ан старец-то мне и явись. Я, говорит, живой. Тут я и упал без памяти.
Ну, ну?
Ну, стало быть, вышло, что не попы брехали, а Шоколад. Уверовал я, да с сердцов и дерябнул его, значит, так, что у него инда мозги красные из носу помчались.
И много вы выпили в этот день?
Ни синь пороху. Третью неделю не пью. А теперича старцу Борису зарок дал. Шабаш.
Хорошо, товарищ. Ну и что же вы думаете делать?
Что делать? Каяться надо, грех замаливать. Ведь я царя убил. Опять же у причастия не бываю.
Ну да, товарищ, отлично. Завтра мы вас освободим. До свидания.
Вошел отец Глеб. Соломон побледнел и долго его рассматривал.