Я пришел вы понимаете этот обыск странно. Что собственно мне инкриминируют?
Против вас построено два обвинения. Во-первых, вы в квартире вашего зятя врача Розенталя ведете недозволенную игру, и не так давно обыграли купеческого сына Кадыкова на очень крупную сумму. Второе обвинение касается вас как политического агитатора.
Вадим побледнел:
Не будете ли вы добры сказать, что мне угрожает?
Если обвинения подтвердятся, вас в лучшем случае ждет высылка из Москвы и запрещение практики.
Вадим полез в карман:
Вот вексель Кадыкова.
Он разорвал бумагу.
Могу ли я теперь считать дело мое конченым?
Ни в коем случае.
Зарницын подумал секунду, поколебался и вдруг швырнул Ахматову на колени пачку ассигнаций. Оба смотрели в глаза друг другу.
Мне стыдно за вас. Прощайте. Ахматов встал.
Георгий, я умоляю Вспомни нашу дружбу. Губы Вадима тряслись. Георгий, ради Лины Ведь ты любил ее.
Ахматов отвернулся. Вадим сложил умоляюще руки.
Прекрати дело, Георгий.
Сурово взглянул Ахматов в лицо Зарницыну.
Не могу.
Дома крепкий кофей успокоил Георгия. Он прилег.
В кабинете тихо. Лампадка перед родовыми иконами, портреты царской семьи, родителей, предков. На кухне Авдотья, убирая посуду, поет:
Давай ножку подкуем,
Пойдем, ножка, на базар
За калачиком,
За горяченьким.
Мерно постукивает будильник. Ахматову грезится: он в строю. Справа по три! Хочет он взять лошадь в шенкеля, но шпоры странно звонят, как колокольчик в прихожей. Вот опять. Ахматов очнулся.
Нельзя, барышня, не приказано пущать.
Я же вам говорю, Георгий Николаевич меня знает.
Не приказали они.
Кровь заколотила в виски Ахматову.
Впусти, Авдотья!
Лина, изящная, тонкая, в черном парижском костюме, остановилась в дверях.
Вы меня не узнали, Жорж? Здравствуйте.
Здравствуйте, Акилина Павловна.
К чему эти официальности, Жорж?
Акилина Павловна, у вас другой Жорж, его вы и зовите этим именем. Что вам угодно?
Жорж, пощадите нашу семью. Я знаю, вам нравится преследовать бесправных, но в память детских дней не губите моего мужа и брата.
Акилина Павловна, но если они не виновны, вам нечего бояться.
Ах, Боже мой, ну как вы не поймете? Газеты, суд весь этот кошмар. Лина зорко следила за Георгием.
Он помолчал.
Нет, Акилина Павловна. Я присягал служить честно.
Она поднесла платок к глазам.
Георгий Жорж милый я на все готова. Требуйте.
Ваш брат уже предлагал мне взятку. Не все еще можно купить на Руси, Акилина Павловна.
Вы не понимаете меня. Когда-то я вам нравилась. Теперь я у вас. Мы одни. Никто не будет знать. Что с вами?
Белый, с остолбеневшим взглядом, шатаясь, Ахматов ловил губами воздух.
Жорж, глупый, что ты испугался?
Прочь!
Лина отскочила.
Постойте сейчас Боже, как я любил ее. Что за вздор? Вот видите Медальон с твоим портретом Всю жизнь носил на одной цепочке с крестом.
Стекло захрустело под каблуками.
Ваше дело прекращается. Можете спать спокойно.
Ахматов слышал, как Авдотья заперла. Скоро из кухни опять послышалось.
За калачиком,
За горяченьким
Лину поджидал на улице Жорж.
Ну и что?
Все благополучно.
Молодец Линка. Сколько он взял?
Все, что ты дал.
Да? А почему ты такая красная?
Пожалуйста, без глупых подозрений. Мне было тяжело. Как он опустился!
Иуда. Только, пожалуйста, не забудь перед сном взять ванну. Oт тебя пахнет жандармом.
* * *
Вы просто сказки говорите, Тилли.
Побей меня Бог, господин поручик. И стану я врать? Зачем?
Но ведь, если все это правда, для розыска не будет никаких препятствий.
Ай, ай, ай! Такое будет, революционер бомбу начинивает, а вы его раз-два и готово! Чтоб я так счастлив был!
Хорошо, я сейчас к вам съезжу. Только почему вы выбрали меня?
Ну, господин поручик, и что говорить? Разве же я не вижу? Для вас идея прежде всего Я также служу за царя и отечество. Наш полковник уже человек старого поколения. Ротмистр Белинский получает назначение в Малоконск, им не до чего. А больше, кто мне поверит?
Хорошо. Ну, а что наши шулера?
Не стоит разговору, господин поручик. Доктор Розенталь с супругой собираются в Италию. Зарницын женится на Мущинкиной и тоже едет.
Куда?
В Малоконск, господин поручик.
Все в Малоконск. Я знаю этот город. Вот ротмистру и сотрудники готовы.
Совершенная правда, господин поручик. И Зеленецкий туда же. Получает место в управе. Час добрый.
Ахматов и Тилли проехали в Замоскворечье.
Пожалуйста, господин поручик.
Тилли усадил Георгия на мягкое кресло. В стене вращается стеклянная круглая коробка с медным колесом и зубчатой стрелкой. Вот уж на голове у Ахматова хрустальный шар с проводами. Колесо вдруг зашумело.
Что это, Наполеон? В сером сюртуке, в треугольной шляпе, хохочет как полоумный. От смеха сюртук свалился и шляпа съехала. Да это Тилли, бородатый, в темных очках. Вот он снимает очки, осторожно отклеивает бороду. Ахматов лежал в кресле, не дыша. Плавно вышла из дверей высокая женщина.
Соломон, не убивай его.
Роза!
Оставь его, Соломон. Ну чем он опасен?
Роза, ты дура. Такие люди всего опасней. Пока они есть, революции в России не будет. Идейный жандарм, чтоб я так жил! Но я убивать не стану. Господин поручик сами проснутся у себя в гробу.
На третий день Ахматова похоронили. Перед гробом выступал взвод жандармов с музыкой. Венок от сослуживцев нес агент Тилли.
Газетчики кричали:
Последние телеграммы из Киева! Покушение на жизнь премьер-министра Столыпина!
Часть третья Дракон
Христос уставший крест несет.
Уничтожить труп убитого царя поручено трем красноармейцам: Балкаю, Авербуху и Брагину. Привычное дело и легкий труд. У ямы с известью шипит автомобиль, вороны кружатся над тихим полем.
Ну, Его Величеству еще не очень хочется помирать, шутливо заметил Авербух, тронув носком сапога слабо вздохнувшее тело.
Это я ему загвоздил, сказал Брагин и высморкался в руку. Ишь, аккурат промеж глаз. Шабаш, крышка.
Закапывай, буркнул Балкай.
Он отошел с Авербухом к автомобилю и закурил. Брагин еще раз высморкался, приподнял тело, снял с мертвой руки обручальное кольцо, сунул себе в рот. Он собирался вывернуть карманы, но Балкай крикнул:
Но, но! и прибавил что-то не по-русски.
Авербух захохотал. Брагин обиженно швырнул покойника в яму, заровнял, вздохнул, утерся и, подойдя к товарищам, долго сопел и переминался.
Балкай шевельнул усами:
Ну?
Стало быть, мне теперича ехать?
Да. Отправляйся. Вот бумаги.
Ладно. А за труды-то уж положь сколь ни на есть.
Держи.
Ну, спасибо. Маловато сорок-то рубликов. Чай, прибавь.
Больше не стоит. Балкай опять сказал нерусское слово и умчался в автомобиле с хохочущим Авербухом.
Брагин подтянулся, поправил фуражку и вынул из-за щеки кольцо. Примерил, но оно не лезло на ноготь мизинца.
Ладно. Продам. Поди, сотельную дадут.
От Екатеринбурга Брагин ехал в заплеванном вагоне первого класса с ободранными диванами и с выбитым окном.
Медленно попивал он коньяк, заглатывая бутылку. Пассажиры на него глядели с тревогой.
Это ваш, стало быть, дитенок? указал Брагин на девочку лет семи.
Черноглазая дама в белом вздрогнула и прижала к себе ребенка.
Да, это моя дочь.
Ишь ты. Как звать-то тебя, касатка?
Скажи дяде, не бойся: дядя добрый.
Соня.
Софья, стало быть, Брагин хлебнул из бутылки, откуда же ты теперича, Софеюшка, едешь?
С хутора.
С футура? У вас, стало быть, футор есть? На футуре хорошо. Собирайтесь дети в школу, петушок давно пропел! гаркнул Брагин на весь вагон.
Девочка обеими руками вцепилась в мать.
Одевайтесь попроворней. Смотрит солнышко в окно!
Девочка заплакала.
Цыть, шкура! Я вас, буржуев, анафемов! Ишь, навалили, полон вагон! Перестрелять всех и больше никаких!
Брагин выхватил револьвер. Истерические крики и женский визг утолили его ярость. Он ухмыльнулся.