Благодарю вас, никакого. Лина изумленно глядела ему в брови.
Почему же?
Какой ты глупый, Жорж, заметили Роза.
Разве барышням можно пить вино?
Ты же пьешь.
Так я же невеста.
У Розы смуглое лицо с янтарным оттенком, агатовые глаза. Движется она легко и плавно, точно летает.
Ну и что за глупости, спрашиваю я вас? кричит Соломон. Ходят с флагами, пьют, а дело стоит. И зачем этот Гапон ввязался, не понимаю. Ведь он же знал, что Государь Император в Царском. Правду говорят, что это не Гапон, а Япон. Японский шпион.
Хозяйка переглянулась с гостьей и обе вышли. За ними скользнул Соломон.
Роза налила две рюмки: себе и Вадиму.
Вадим Павлыч, какой ваш любимый поэт?
Надсон.
Неужели? А я люблю Бальмонта. «Мы с тобой сплетемся в забытьи».
Я не читал.
Aннa Петровна вернулась румяная. Соломон и аптекарша весело чокнулись с ней. Звонок. Барыня, пожалуйте сюда.
Что там такое? Хозяйка встала и вдруг засуетилась. Жорж, Жорж, иди скорей! Какой сюрприз!
В передней стоял Ахматов. Аптекарша и Соломон приглашали его войти, соблазняли чаем, пытались насильно снять пальто. Узнав, что Георгий пришел проводить Зарницыных и с ними уходит, хозяева подняли грустный вопль.
Одна только Роза не тронулась из столовой. Кусая яркие губы, она вслушивалась в оживленный разговор.
* * *
Зарницыны и Ахматов, вернувшись от аптекарши, встретили ожидавшего в гостиной Мишеля. Вадиму показалось, что Клодт расстроен.
Что с тобой, Мишель, встряхнись. Кадет остановился перед Зарницыным.
Как, по твоему, Вадим: дворянин может солгать?
То есть?
Если дворянин, записанный в Бархатную книгу, не сдержит слова, что тогда?
Да почему непременно дворянин? Всякий честный человек обязан держать слово.
А, честный человек так. Ахматов встал. Вадим, скажи: может ли русский дворянин отказать даме, если она попросит о чем-нибудь?
Нет, не может.
За чайным столом Георгий и Мишель были изысканно вежливы, но говорить между собой избегали. Лина увела Клодта в гостиную и велела написать ей в альбом стихи. Мишель писал, чувствуя ее дыхание на своем стриженом затылке.
Прощайте, Лина.
Не прощайте, а до свидания.
Как знать.
На погоны кадета упали воздушные руки. Вспыхнул и замер беззвучный поцелуй.
Мишель с Георгием вышли вдвоем. Падал веселый снежок.
Надеюсь вы поняли меня, господин Ахматов?
Понял, господин Клодт.
Не Клодт, а фон Клодт. Я потомок рыцарей-крестоносцев. Вы изволили нарушить честное слово, ухаживая за Акилиной Павловной, между тем, сегодня моя очередь.
Да ведь наш вечер, ты знаешь, не состоялся, а потом Лина сама приказала мне проводить ее.
Ваших извинений я не принимаю, господин Ахматов.
Я и не извиняюсь, господин фон Клодт.
Значит
Когда хотите.
Завтра в два часа на площади за лагерем.
Отлично.
Снег перестал. В облаках улыбнулась луна.
* * *
Семиклассники Антонычев и Зеленецкий шли за город кататься на лыжах. Широкоплечий Антонычев нес на спине обе пары лыж и свернутое пальто. Поглядывая исподлобья, он мрачно слушал товарища. Зеленецкий зябнул и, чтоб скорее согреться, метал камнями в придорожных ворон и галок.
И вот он ему говорит. Я говорит, глупостей не читаю.
Молодец.
Ты погоди, что дальше было. Тот ему опять, что же народу нужно? Маркс нужен народу, говорит.
Молодец.
Ну тут и я встал тоже. Я, говорю, Чернышевского читал и знаю, что делать, меня не собьете. Всех перевешать и деньги их разделить, а мы в стеклянных дворцах жить будем.
Правильно. Эх, брат, Васька, скорей бы это времечко приходило. Дворян, купцов, попов я бы удавил, ей Богу.
Нашего батьку в первую голову.
Бог даст, вздернем и батьку. Он мне пару залепил намедни. Соборов вселенских я не знал. А на кой они прах?
Вон и Христа-то, говорят, никакого не было, все выдумали попы. Эва, гляди-ка, Васька, никак наши гимназисты.
Нет, один гимназист, другой кадет. Пойдем поглядим.
Товарищи подкрались к лагерной площадке. Летом здесь гремит военный оркестр, гуляет чинно городская публика. Теперь площадка пуста, раковина для музыкантов забита, и на крыше хохлится сонная галка. Ахматов и Клодт отмерили по двенадцать шагов.
Раз! крикнул Георгий.
Треснул выстрел. Фуражка Ахматова слетела в снег.
Два! раздался ровный голос Мишеля.
Георгий выстрелил. Противники сошлись, посмотрели в глаза друг другу и крепко поцеловались.
Ну-ка, ребятишки, еще разок пальните, мы не видали.
Антонычев, хихикая, прыгнул на площадку. За ним кривлялся Зеленецкий.
Ишь, шапку-то скрозь просадил. А башку не задело?
Откуда вы взялись?
Оттуда. Вот скажем, тебя и выгонят.
Вот еще, выгонят. Небось губернаторского сынка не тронут, это не наш брат.
Скоты, заметил Мишель брезгливо.
А ты, красная говядина, кадет, на палочку надет.
Послушайте, господа, это уже свинство, сказал Георгий.
Давай три целковых, тогда не скажем.
Убирайтесь к черту. Пойдем, Мишель. Никто таким прохвостам не поверит.
Ого! Да мы присягу примем, икону поцелуем. Ну давай по рублю.
Ахматов швырнул Зеленецкому два полтинника и об руку с Клодтом сошел с площадки. Визг, крики, звук пощечин.
Отдай, отдай, сволочь, кричал Зеленецкий.
Антонычев ударил его; он ткнулся в сугроб.
* * *
Анна Петровна с детьми собиралась завтракать. Горничная подала Вадиму книгу. В столовой запахло резкими духами.
Откуда это?
Из аптеки, ваше превосходительство. Просят ответа.
Ответа не будет. Ступай. Что это за книжка, Вадим?
А это видите ли, мама, вчера та барышня Роза говорила мне про одного декадента и вот посылает его стихи.
Анна Петровна взяла книгу и покраснела.
Какая гадость! И ей не совестно? Что за обложка!
Лина, поди в свою комнату. Анна Петровна позвонила.
Кто принес книгу Вадиму Павлычу?
Не знаю-с какой-то господин.
Он ушел?
Никак нет, они ждут на кухне.
Позови сюда.
Легкие шаги. Анна Петровна смутилась, увидя Соломона.
С добрым утром. Вот счастливые люди. Мы уже с шести часов на работе, а они только встают.
Соломон поцеловал хозяйке руку, потрепал Вадима по плечу и, усевшись с ним рядом, протянул раскрытый портсигар.
Мерси, я не курю.
Дело ваше. Вы мне позволите закурить мадам?
У Анны Петровны кипело сердце. Ей хотелось выгнать вон нахального адвоката, пустить в лицо ему гнусной книжонкой, крикнуть, что он наглец и хам. Она вздохнула.
Пожалуйста. Не хотите ли кофе?
С удовольствием. Роза дала мне книжку, и я
А я удивляюсь, как вы позволяете вашей невесте читать книги с такой обложкой.
Ну и что особенного? Теперь везде рисуют дезабилье кавалеров и дам. В прошлом году в Одессе
Но у меня дочь, я не могу
Мама, я отнесу эту книжку и спрячу. Лина не увидит.
И конечно так. Вы разрешаете казус, как мой тезка Соломон.
Вадим удалился. Исакер пил кофе, глядя на Анну Петровну. Под хищным взглядом желтых его зрачков Зарницына смутилась и покраснела, как девочка.
Я вас забыл вчера предупредить, мадам, зачем вы выдали бессрочную расписку?
Анна Петровна растерялась.
Как бессрочную? Я ничего не знаю. Я только подписала. А кто составлял ее, разве не вы?
Боже, Царя храни! Вы, пожалуйста, меня не впутывайте мадам.
Анна Петровна заплакала.
Ну вот и об чем же плакать? Ведь бессрочная расписка всегда выгодней срочной. Там вы платите в срок, а тут, когда угодно, даже без процентов. Поняли теперь? Ну же улыбнитесь?
Анна Петровна улыбнулась.
В понедельник Вадим опоздал к обеду. Он заходил в аптекарский магазин и встретился с Розой. Стали говорить о Бальмонте, а туг подошел Исакер, сама аптекарша и чуть не силой увели Вадима наверх.
Вечером, когда Зарницыны сидели у самовара, явился Жорж с книгами. Пришлось пригласить его к столу. Розенталь сидел, сгорбившись, похожий на молодого ворона, и всматривался в Лину.
Анна Петровна увидела себя в осаде. Дня не проходило, чтобы дом аптекарши не соприкоснулся так или иначе с ее домом. Иногда ей начинало казаться, что в этом знакомстве ничего предосудительного нет. И до того ли теперь? В газетах появляются такие новости, что страшно читать. Должно быть поэтому Зарницына легко согласилась отпустить детей к аптекарше в день рождения Розы. Сама она чувствовала слабость, точно от простуды. Равнодушно перекрестила сына и дочь и, только оставшись одна в полутемной спальной, с рыданием упала перед киотом.