Все это требовало средств.
****
Началось все на малом пиру, который представлял собой попросту ужин Владимира и его семьи с советниками и дружиной. Хмельного пили немного, но достаточно, чтобы языки развязались и беседа вдруг вылилась во всеобщее, неудержимое и запальчивое хвастовство. Похвалялись, перебивая друг друга, кто чем, иногдачем и не следовало бы. Алеша, толкнув Илью в бок и блестя яркими васильковыми глазами, шепнул: «А вот женой хвастатьсябесов искушать!»и засмеялся так задорно и лукаво, что и сомнений никаких не могло быть, в ком эти самые бесы бродят.
Они бродили в нем часто. Алеша, сын соборного попа из Рязани, потому и носивший в дружине прозвание «Попович», был молод, очень хорош собой и характером легок. С точки зрения Ильи, даже чересчур. Женщины Алешу любили, он ихочень, оттого и приключались с ним постоянно вещи неприятные, а то и вовсе дурные. Алеша как-то быстро и незаметно прикипел к Илье, держался с ним этаким балованым младшим братом, Илья не возражал. Но не прошло и месяца со дня их знакомства, как Илья, приметив кой-чего, сказал со своей обычной прямотой: «Узнаю, что девку какую испортил, дух вышибу». Алеша отнесся к сказанному вполне серьезно и в похождениях своих учел. Про замужних баб Илья ничего ему не говорил, считая, что за каждую муж ответчик, но не одобрял. Он и теперь только сдвинул брови, отчего продольная складка между ними стала глубже, и лицосуровей, и отвернулся.
А похвальба, между тем, коснулась умений и навыков, какие не у всякого есть. Хотен Блудович, богатырь мощный и внешности пугающей, под общий одобрительный смех шевелил ушами. При его будто рубленом, грубом лице получалось это забавно, и смех был необидный, дружественный. Когда он затих, вдруг встряхнулся сонно сидевший Сухмантий Одихмантьевич и сказал, что может лебедь белую живьем поймать и князю привезти.
Илья заинтересовался, да и не он один. Уток умельцы таким образом ловили: дыша через тростинку, подкрадывались под водой в темноте к спящей птице и хватали за лапы. Но лебедьптица чуткая и сильная, с крепким клювом. И подплыть к себе так легко не даст, да и потом поди удержи. В общем, слово за слово, собрался Сухмантий за лебедью, а толпа богатырейна это просмотреть, клятвенно обещая держаться в отдалении и ничем не помешать.
Помчались весело, с гиканьем и присвистом. Пока до заводей далеко, можно было и пошуметь. Стражи распахнули ворота, с показной торопливостью отскочили в стороны: «Задавят ведь, ироды!»и ухмылялись вслед буйным богатырям.
Пронеслись спящими балками под сладким, напоенным травами ночным ветром, под круглой ясной луной.
Ближе к заводям притихли.
Богатыри останавливались на пригорке или где еще хорошо было видно, Сухмантий передавал поводья тому, кто рядом, и пешком подкрадывался к заводи. Но даже с пригорков было видно, что охотничье счастье этой ночью от Сухмантия отвернулось: которую заводь уже проезжали, а лебедей не было. Утки и те не во всякой попадались.
«Налови хоть уток, зажарим. Есть хочется», наконец, не выдержал кто-то.
«Уток-то и я могу», вмешался другой, а кто-то уже стал раздеваться.
«Зачем мучить? На уток спора не было», Муромец гикнул, и, когда стая заполошно поднялась, уложил стрелами трех к ногам дружинников. Алеша добавил. Стрелял он дай Бог каждому.
Запалили костерок, ощипали уток, поджарили. Княжьего гнева Сухмантий опасался не особо: свидетелей того, то он не сдержал слово не по своей вине, было предостаточно.
Илью радовало все: теплый ровный ветер, костерок, немудрящие шутки, которыми лениво перекидывались дружинники, чувство единства, товарищества, к которому он принадлежал.
Утомленные ночной прогулкой, задремали, не выставляя дозора, казалось, вполглаза да на пять минуточек.
****
Илью разбудило ржание Сивкитревожное, призывающее. Вскочил, огляделся: «Вставай! Тревога!» Пригорок, на котором расположились дружинники, окружали степнякимного. Богатыри торопливо поднимались, стряхивая сон, разбирая оружие и коней; Илья, готовый раньше других, врезался в орду, разбрасывая татар мечом, не вынутым из ножен. Ему хотелось обратить их в бегство, как под Черниговом. Его меч, в одном замахе сносивший десяток половцев, и в самом деле был страшен. Но Илья, в первый раз бывший в настоящем бою, ничего о бое не знал. Степняки шарахались от него, обходили, но и не думали убегать. «Дяденька, нэ нада!»отчаянно закричал подвернувшийся близко половец, совсем юный. Илья отвел меч. Степняк извернулся, как ласка, и воткнул свою кривую саблю в бок скакавшего за Ильей Сухмантия. Илья видел, как изо рта охотника за живой лебедью хлынула кровь, как он медленно стал клониться с коня и очень быстро вдруг упал под копыта. Илья едва успел отбить удар той самой сабли, что убила Сухмантия.
«Как же так?»
Гнев и ярость, и непонятная злая обида охватили Илью. Он сорвал ножны с меча, отбросил за спину. Теперь он косил врагов, как селянин на утреннем лугу ровно укладывает ряды скошенных трав.
Остановился, когда косить стало некого.
Они подобрали Сухмантия Одихмантьевича, и Василия Мелантьевича подобрали. Алеша, шипя, заматывал тряпицей рану на плече. Илья подъехал, помог. «Ты молодец, Алеша, опытный, в отличие от Ильи воин, пряча боль, скалил в кривой улыбке белые ровные зубы, хорошо держался. Слушай, Илья, а расскажи, что ты видел во сне, пока не проснулся и не сообразил вынуть меч из ножен? Ей-Богу, в первый раз я видел, как человек, не просыпаясь, воюет».
Не проснулся, думал Илья. Проснись я раньше, Сухмантий Одихмантьевич был бы жив.
****
Илья спустился к Днепру в глубоких сумерках. Присел на бревночуть влажное, но теплое, уже принявшее вечернюю влагу, но еще не забывшее дневное солнышко, гревшее его весь этот длинный и горький день.
Илье хотелось понять что-то, мучившее его, поэтому он был один, пока друзья праздновали победу. Он был рад их оживленным, торжествующим лицам, он знал, что они правы и в своей радости, и в торжестве своем, но сам испытывал муку, которой не хотел показать.
В омуте плеснуло.
Красавец, не скучай один, сказали оттуда и мелодично засмеялись, иди лучше к нам.
Не пойду, сказал Илья спокойно.
Иди к нам, иди к нам, зазвучало несколько нежных голосов, мы тайну знаем.
Не знаете, горько сказал он. Вы утопленницы. Откуда вам знать тайну.
А какая тайна нужна тебе, Илья? одна подплыла совсем близко, очень молодая; у нее было личико любознательной девчонки, из тех умниц, кому все интересно, и темные, холодные провалы глаз. Видишь, мы знаем, как тебя зовут. Мы многое знаем.
Хочется, чтобы людям было хорошо, через силу выговорил он. Всем.
Он помолчал. Она тоже молчала, рассматривая его своими ледяными провалами.
Я не утопленница, сказала она тихо, у меня не было несчастной любви и любимого-изменника. У меня вообще никакой любви не было, не успела. Я подслушала, как отецон постоялый двор держалсговаривался с разбойниками приезжих убивать, добычу делить. А он узнал. Я болтушка была, отец не поверил, что смолчу. Да и не смолчала бы. Меня связали и бросили в омут.
Тогда почему же ты здесь?!
Попросила. Матерь-Мокошу. Жить очень хотелось. Хоть как-нибудь.
И как?
Никак, зло сказала она, Двести лети все время никак, и плеснув хвостом, ушла на глубину.
****
Из записок брата Амадео.
«Я слышал историю о том, что способность ходить Илии из Мурома дали ангелы Господни, и вполне ей верю, несмотря на то, что речь идет о схизматике. Я слишком многое видел в своем путешествии и помню, что пути Господни неисповедимы. Вполне возможно, что и на схизматиков у Него имеются Свои планы в ожидании того, когда они прозреют. Я наблюдал Илию в течение нашего долгого совместного пребывания и могу свидетельствовать: он наделен не только сверхъестественной силой, но и поистине небесной добротой. Удивляться здесь приходится не тому, что ангелы посетили его, а тому, что они вручили ему меч, а не пальмовую ветвь, которая, по моему скромному разумению, пристала бы ему куда больше. Но кто я такой»
Глава 7
Добрыни Никитича не было среди богатырей, выдержавших бой у заводей и уничтоживших басурманское войско. Ловля лебедей не интересовала его; гораздо больше занимало Добрыню письмо, доставленное прознатчиком Владимиру до того, как оно попадет к адресату. Дело Добрыни было написанное перевести с наречия, на котором было писано, ну и, конечно, высказать князю свои соображения. При беглом просмотре письмо заинтересовало Добрыню, и он с нетерпением ждал окончания ужина, чтобы к нему вернуться.