Ella, la novia. Una bruja.
Una bruja? Qué va! Es como una chica que trabaja en una pastelería.
Пришла и профессор Кимберразрез на платье до бедра, в волосах шелковая камелия. Принесла две бутылки просекко и букет мелких тепличных желтых роз. А еще прихватила трех-четырех мотыльковвсе вроде в здравом уме, невинные, нежные, совсем не хищные. Когда вечеринка уже выдыхается, мотыльки улетают домой, а Тим остается с профессором наедине.
Поздравляю, говорит она, легонько чокаясь с ним бокалом, а в ответ на его «спасибо» интересуется: Ну и какая она, по-вашему, Том? Очень хрупкая или очень сильная?
Тим, говорит он, а не Том.
Профессор улыбается:
Надо думать, в конце концов вы поймете. В конце концов мы все поймем.
На Рождество их приглашают к его родителям. Тим отваживает их обещанием приехать на будущий год, и в Рождество они с Мод в одиночестве жуют консервированные сардины, персики в коньяке, шоколадные медали. Тим купил ей несколько прелестных мелочей. Маленькую брошку с антикварной жадеитовой саламандрой. Дюжину браслетов тонкого чеканного серебра. Полированную палисандровую шкатулку для безделушек (хотя безделушек у нее не имеется). Сборник китайской поэзии, где на каждой второй странице влюбленные мелкие чиновники уезжают в далекие провинции. И горшок цветущего зимнего жасмина.
Мод дарит Тиму яхтенный нож с открывашкой и свайкой.
Красота, говорит Тим, умалчивая о двух других ножах, что валяются где-то в ящике. Идеальный подарок.
В канун Нового года, когда морозный воздух путается в ветвях платана, Тим готовит пир на двоих. Сначала дюжина устриц, гнездившихся в плетеной корзине на узком балконе; затем татарский бифштексвручную нарубить отборное филе, замешать сырое яйцо, добавить порезанный лук-шалот. Мод никогда не ела татарский бифштекс, но с радостью попробует. В голову не приходит, от чего бы она шарахнулась. Пудинг из саго? Телячьи мозги? Судя по тому, как она выбирает блюда в ресторанах, никаких предпочтений у нее, похоже, нет. И Тиму нравится, как напористо она подъедает все до кусочка, а в конце кладет рядышком нож и вилкумертвого рыцаря и его даму.
Потом они сидят на диване и пьют джин. Бокал за бокалом. В комнате уютно, слабо пахнет морепродуктами, морем.
Ты когда-нибудь делала такое, за что тебе стыдно? спрашивает Тим.
Нет.
Делала кому-то больнону, нарочно?
Нет.
Воровала?
Нет.
Врала родителям?
Она пожимает плечами:
Я не все им рассказывала.
Ага-а! А чего не рассказывала?
Ну, не всё.
Например?
Где была. С кем была.
А с кем ты была?
Когда?
Не знаю. Когда где-то была.
Мы напились, говорит она.
Конечно, напились, отвечает он. Ты когда-нибудь целовалась с девушкой?
Что?
С девушкой целовалась?
С чего такой вопрос?
Наверняка с профессором Кимбер. Она бы точно не отказалась.
В ответ Мод смеетсякраткий смешок, который всякий раз словно застает ее врасплох.
Поиграй лучше на гитаре, говорит она.
Я хочу знать всё, отвечает он. Суиндон семьдесят пятого года. День. Твой первый вздох.
Вот это, что ты играл, когда меня выписали из больницы.
Когда ты стала собой? спрашивает он.
Не знаю, говорит она.
А ты подумай.
Я не знаю.
Ты никогда не спрашиваешь про моих подруг.
Зачем бы мне?
Из любопытства?
Если хочешь, я спрошу.
Нет, говорит он. Нет. Прошлое в прошлом. Так?
Да, говорит она.
А теперь только мы.
Да.
Тим и Мод.
Он подливает в бокалы. Оба пьют, не разбавляя. Щеки горят, во рту щиплет от джина. Решают прогуляться, но добираются лишь до спальни. Целуются, падают на кровать. Занавески открыты, но свет не включен. Обоих как будто зашили в одежду. Пуговицы ведут себя как незнамо что. Тим лижет запястья Мод, Мод гладит Тима по ушам. Спустя полчаса он отбывает в ванную, преклоняет колена перед унитазом и блюет. Устрицами, сырым мясом, кислятиной, джином. Он застревает в ванной надолго. Вернувшись в спальню, мерзнет, дрожит в дверях, стоит и смотрит, как Мод спит в луже водянистого света, просеянного сеткой на окне. Сердце сбоит: по этой фигуре на постели, компактной, как семечко, ни за что не скажешь, будто она нуждается в нем, будто она неполна. Что он себе возомнил! Он вовсе не коснулся ее, совсем ее не понял. Надо бежать, пока не поздно. Побросать вещи в сумку и бежать. Он сменит имя. Пойдет матросом на траулер. Мод со временем выйдет замуж за прохожее божество, за бога мотыльков. Или станет храмовой проституткой, или наемной убийцей, или первой женщиной на Марсе. Нет-нет да вспомнит его. Посмотрит на браслеты, на жадеитовую саламандру. Ни слезинки не проронит.
Он шепотом окликает ее. Она тихонько похрапываетдевушка, женщина, грезит о змеях. Или о чем там. Поди пойми. Тим снимает с крючка на двери свой широкий махровый халат, очень тщательно, заботливо укрывает Мод, пристраивается рядом, содрогается, зажмуривается, в голове проигрывает музыку, думает: ну надо же, а? 2001-й. Ну надо же.
Поутру не помнит ни откровения, ни фантазии. Ему нехорошо, он прибирается на кухне. Решаетна коленях стоя на светлеющем полу, что надо быть храбрым, а остальное не важно, и криком возглашает эту весть Мод и спустя секунду-другую вроде бы слышит, как она из ванной отвечает ему «да».
Она приступает к работе у Феннимана. В универмаге у автовокзала купила себе два новых костюма. Один темно-синий, другой черный. Платья с жакетамиТиму они напоминают наряды, в каких женщины-детективы являются в суд давать показания.
Она встает раночаса за два до света. При свете лампы Тим смотрит, как она одевается. Замечая, она не возражает. Как ловко женщины надевают бюстгальтер. Дезодорант, майка. Тим любит смотреть, как она надевает колготки, как-то по-детски натягивает их до талии, так и видишь: вот ей восемь лет, двенадцать, зимним утром она собирается в школу. Если костюм требует, Мод садится на край постели, чтобы Тим застегнул молнию. Первые две недели он каждое утро предлагает сготовить ей завтрак, но она не хочет. Чистит зубы, затем, с пальто в обнимку, наклоняется к Тиму попрощаться.
Первый месяцознакомительный. Она едет в поезде, жует сэндвич, пьет чай, смотрит на серые поля, на застенчивые спозаранку дома, на свет, разгорающийся над Англией. Начинает узнавать кое-какие лицаодин мужчина никогда не снимает велосипедного шлема, другой, похоже, медитирует, у одной женщины экзема. Если в вагоне жарко, Мод порой засыпает, и дважды за неделю ей снится пустыняможет, не пустыня, но точнее слова не подыскать: там все истерто, безводно, зачаточно.
В лаборатории ее знакомят со всеми, включая уборщиков. Фенниманпросвещенный борец за равноправие. Только имена, без фамилий и должностей. Обстановка непринужденной сосредоточенности. Стены нежно-серебристы. Мебельгнутый яркий пластик. Тут и там на стенах и дверях таблички с вдохновляющими цитатамииз Мартина Лютера Кинга, Эйнштейна, Ганди. На двери в конференц-зал 2стихотворение Марианны Мур:
Ты скажи, почему эта топь
с виду непроходима, то
гда я скажу, что найду пути
и смогу ее перейти.
Пахнет здесь нейтрально. Сотрудники не пользуются ни духами, ни одеколонами, никто не курит. Не особо воняет даже в виварии, где в тщательно пронумерованных клетках живут триста крыс. Отоплениежестко в пределах между двадцатью двумя и двадцатью пятью градусами. Свет включается и выключается каждые двенадцать часов. Животныете, что не подопытные, лоснятся и пышут здоровьем, облагорожены регулярной заботой. Порой в перерывах Мод идет не в комнату отдыха, а вниз, помочь лаборанту по имени Кит, который по выходным играет в блюграсс-группе и иногда подмигивает Мод, словно только они двое видят тут все насквозьи мечты Феннимана, и его миссию.
После ознакомления Мод выдают двести визитных карточек и два лабораторных халата (на нагрудном кармане вышивка «Лаборатории Феннимана»). И телефон«Нокия 8260». И компьютер«айбук-клэмшелл» (они разноцветные, и Мод достался черничный). Плюс выделяют служебную машину, «воксхолл-корсу» (лиловую), на одометре 78 000 миль, водительское кресло вылеплено под человека покрупнее Мод, человека, который ушел из компании.