Покрасить корпус красным, говорит она.
Ты только вообрази, какая она будет, говорит Тим. Когда покрасим.
Он даже не смотрел на такелаж, говорит Мод.
А про осмос он что пишет?
«Соответствует возрасту судна».
Тебе нравится ее имя? спрашивает Тим.
Что?
Имя. «Киносура».
Имя может быть любое, отвечает Мод.
Как будто, говорит он, у межгалактического крейсера.
Они копят деньги, подтягивают ресурсы. Почти весь свой заработок Мод откладывает, не зная, на что потратить, ничего особо не желая. У Тима, конечно, тоже есть сбережения, деньги, что болтаются на разных счетах, тысяч пятнадцать или двадцать, по последним данным (он редко открывает конверты с выписками), но это средства на душевный покой, денежная подушка, которая позволяет ему целыми днями играть на гитарах, заниматься йогой, экспериментировать на кухне, гулять по городу, мягко входить в серьезное композиторство, сочинять музыку, концерт, который он скоро начнет записывать в Merkheft. Ради «Киносуры» Тим решает зачерпнуть из денежной реки поближе к истоку. На неделе один уезжает домой, в первый день не говорит ничего, а во второй, улучив полчаса перед вечерними коктейлями, приходит в кухню к матери, берет ее прохладную ладонь и проникновенно, как мать любит, объясняет, чего ему надо. Деньги называет «фондами» или «помощью». Мать слушает, неуловимо улыбаясь. У семьи есть лошади, самолет, земля. Старая яхтаэто чепуха. Мать соглашается, что обивка должна быть красной. Не макового цвета, не светло-вишневого. Кирпичного, может быть, или сафьянового. Мать считает, молодым людям необходимо дело. На слове «устремления» щеки у нее вздрагивают. Тим ее обнимает. Плита волну за волной великодушно гонит на них тепло. Тим приносит джин, синюю бутылку, питейные аксессуары.
Будь наша воля, Тим, Мод мы бы для тебя не выбрали. И ждали, пожалуй, другого. Но любовь есть любовь. Коль скоро ты счастлив.
Я счастлив.
Да?
Очень.
Она кивает и смотрит в бокал, густо окольцованным пальцем трогает льдинку.
Лично с владельцами яхты они так и не встречаются и почти ничего не узнают о человеке, который на ней ходил. Некто Джон Фантэм. Был юристом на пенсии. Тим зовет его фантомным Фантэмом и рекомендует совершить жертвоприношение, умиротворить его дух, чтобы ночами не бродил по палубе.
Какое жертвоприношение? спрашивает Мод.
Нашего первенца, отвечает Тим и смеетсятакое странное, почти испуганное у нее лицо. Я же пошутил, ну? Фантэм умер. Больше не вернется.
Мод вкладывает четыре тысячи. Остальное перекачивают со счета матери Тима на его счет, а затем на счет (в банке «Кутс» на Стрэнде) Амелии Шавел (в девичестве Фантэм). По почте приходит судовой билет с открыткой от Криса Тоттенапожеланием многих лет счастливого плавания. Внезапно у них есть яхта. Тридцать два фута. Шлюп, океанский крейсер. С глубоким килем. Вот эта штука, которую они увидели, увидела Мод. Старая лодка. Новая лодка.
Первое время яхтавесь мир. Тим углубляется в атласы; Мод изучает двигатели«бух», «янмар», «вольво», «форд». По выходным, вечером в пятницу или с утра в субботу, они едут на побережье и часами лазают вверх-вниз по трапу. В судовой лавке им открыли кредит. За одни выходные они тратят шестьсот с лишним фунтов на краску, нейлоновые и полиэстерные канаты, болты и лак. Не без помощи Роберта Карри и его холщовой сумки меняют втулку Гудрича. Кое-какие задачи перепоручены рабочим верфи. На доске в кухне прикноплены счетапухлую пачку листает ветер.
Умрем в бедности, говорит Тим, зато в море.
Он пишет песню про яхту, рифмует «Киносура» с «ажура» и «фигура», «любви» с «плыви», «живи», «возобнови». ИсполняетМод слушает, сидя на диване, завернувшись в полотенце после душа. Исполнение завершается десятью тактами пиратской песни. В глазах у Тима слезы. Он откладывает гитару, возлагает ладони Мод на колени.
Может, в Индию? говорит он. В Новую Зеландию? В Кейптаун?
У меня работа, отвечает она.
Острова Туамоту, Красное море, Таити, Кейп-Бретон, Куба.
У меня три недели отпуска в году.
Я же не говорюзавтра, поясняет он.
12
Она сообщает про яхту родителямочередной воскресный, раз в три недели, звонок, и мать говорит:
Ой, Моди. Это кто придумал?
Мы, отвечает Мод.
Нет, говорит ее мать. Придумывает всегда кто-то один.
13
Еще она сообщает Хендерсону. Идет ежегодная конференция «Феннимана» отель в Саррее, викторианский псевдотюдоровский особняк, знаменитые сады и ресторан, который в розданных всем буклетах называется «оригинальным». Съезжаются продажники, разработчики, финансисты, юристы. Из Орландо прилетает американское руководство. Всех попросили поразмыслить над вопросом: «Могу ли я работать лучше?»
Почти вся суббота расписана под встречи с Джошем Фенниманом. Мод назначают на одиннадцать десять, и не опаздывать. Встречи проходят в апартаментах «Теннисон», в мезонине на втором этаже. Мод садится под дверью; тотчас молодой помощник выводит кого-то из апартаментов и, бросив мимолетнейший взгляд на часы, зовет Мод. Фенниман поднимается ей навстречу. На нем белая рубашка с расстегнутым воротом, угольно-серый пиджак итальянского кашемира, джинсы, начищенные ореховые ботинки. Беседа длится ровно десять минут. Он расспрашивает о ходе исследований. Записей не делаетподразумевается, что помнит все и так. Утро жаркое, прекрасное июньское утро в знаменитых садах, и у Мод короткие рукава.
Sauve qui peut, с хорошим произношением читает Фенниман у нее по руке. Любопытный выбор. Смотрит на нее так, как уполномочены смотреть люди его ранга. Затем: Мы все здесь командные игроки, Мод. Я думаю, вы это понимаете?
Да, отвечает она.
Вам нравится ваш номер?
Да, говорит она.
Он протягивает ей руку:
Надеюсь, мы увидим вас вечером на празднике.
Праздник устраивают в апартаментах «Гладстон». На автобусе из Лондона доставили восемь мариачи. Открыт бар, первый бокал шампанского бесплатно. Мод надевает темно-шоколадное шелковое платье, короткий жакет посветлее, слева прикалывает брошь с саламандрой, на правой рукеиндийские браслеты. Платье служит ей парадным нарядом лет пять, не меньше. На спине под жакетом дырочкакто-то обнял Мод, куря сигарету. Колготок она не надевает. Бюстгальтер и трусы черные, из того же универмага, где были куплены офисные костюмы.
Хендерсон приносит ей фужер шампанского.
Любишь такие тусовки или ненавидишь? спрашивает он.
Ни то, ни это.
Как вы поладили с великим руководителем?
Спрашивал, командный ли я игрок.
Хендерсон смеется:
Как-то я сомневаюсь, что ты командный игрок. Только не обижайся. Но в смысле науки он тебе в подметки не годится. Он гарвардский магистр делового администрирования. Учебников со школы, по-моему, не открывал. А под парусом как ходится?
Мы купили яхту, говорит она.
Яхту! Ну ты смотри-ка. Что за яхта?
Она склоняется ближе, рассказывает, перекрикивая оркестр. Выясняется, что Хендерсон ходил на «Николсонах» 32-м, 44-м, и говорит, что это великолепные яхты, великолепно сработанные. На такой лодке, говорит он, можно уйти прочь из познанного мира, куда подальше с карты. Они выпивают еще по фужеру. Он зовет ее на пятак потанцевать, но она качает головой. Он уходит. Спустя двадцать минут возвращается с двумя стопками текилы.
На счастье, говорит он.
Ей не претит выпить, ей все равно, что пить.
Он рассказывает ей о себе то и се. Она не очень вслушиваетсяслишком громкая музыка. Теперь он говорит о себе в третьем лице. У Хендерсона шило в заднице. Хендерсону приспичило жениться. Что же он за человек такой, этот Хендерсон? Она кивает, смотрит на танцующих, видит, как Джош Фенниман обходит гостей, слегка удивляется, когда Хендерсон опять протягивает ей шампанское, и пьет, потому что хочется пить. Где-то около одиннадцати она уходит к себе в номер. Едва садится на постель и сбрасывает туфли, раздается торопливый тук-тук в дверь.
На сон грядущий, говорит Хендерсон, предъявляя ей бутылек бренди из мини-бара. Две минуты?