Отдохните, сказал он, успеем еще наговориться вдоволь на сей счет.
Обещайте сделать, что я просила, дон Франсиско, пробормотала больная, простирая руку, словно желала взять с него обет. Ради господа бога
Но, сеньора Вы ведь знаете Как же вы хотите, чтоб я
Неужто я, ваш истинный друг, могу обмануть нас? сказала вдова Хауреги, будто чудом обретая вновь привычную бойкость речи. Посоветую ли я вам во вред, особенно теперь, когда врата вечности отверсты предо мной когда в моей бедной душе истина, да, истина, сеньор дон Франсиско Ведь святой дух снизошел на меня Если память мне не изменяет, я причастилась вчера утром
Нет, сеньора, сегодня ровно в десять, ответил Торквемада, довольный, что поймал ее на хронологической ошибке.
Тем лучше. Мне ли, причастившейся господа нашего, пускаться на обман? Внемлите святому слову другаоно вещает вам уже из иного мира, из обители, где где
Она запнулась, тщетно стараясь придать фразе поэтический оборот.
Еще добавлю: все, что я предрекаю, на пользу и душе вашей и телу: и дельце, глядишь, выгодное и милосердное деяние в, полном смысле слова Не верите?
Ох, да я ж не говорю
Нет, вы мне не верите А когда-нибудь будете локти кусать, что не сделали, по-моему Экая досадапомереть, не успевши обсудить все перипетии! Застряли на целый век у себя в Кадальсо-де-лос-Видриос, а я валялась тут как пригвожденная и сгорала от нетерпения, поджидая вас.
Да знай, я, что вам так плохо, я бы раньше приехал.
А теперь я умру, не убедив вас!.. Дон Франсиско, пораскиньте умом, послушайтесь меня: разве я когда вам худое советовала? Знайте: на смертном одре каждыйпророк, и я, умирая, говорю вам: сеньор дон Пако, не сомневайтесь ни минуты, зажмурьте глаза и
Новый приступ вынудил больную умолкнуть. Пришел врач, прописал какой-то новый отвар и, выйдя в коридор, дал понять безнадёжность положения, вытягивая губы и качая головой. Снова осмотр, бесполезные растирания Дон Франсиско, ослабев от усталости, прошел в столовую и там, в обществе племянника больной, Николаса Рубина, подкрепился яичницей с луком, которую служанка подала им в мгновение ока.
В полдень донья Лупе, неподвижно лежавшая с открытыми глазами, отчетливо произнесла несколько фраз; но они были бессвязны и отрывистыодни без начала, другие без конца, словно в мозгу у нее разодрали на тысячу клочков рукопись старинного трактата: разделили на записочки, сложили в шапку и, перемешав, стали вынимать по одной, как при игре в фанты. С глубокой скорбью слушал Торквемада, как из головы, еще недавно столь здравой, разлетались во все стороны мысли, точно голуби из разоренной голубятни.
Добрые деласолидный капитал; как умрешь, его только и примут на текущий счет там, на небе В дверях чистилища каждой душе дают по жетону, потом настает день, хор поет: «Номер такой-то!»и выходи, душа, одна за другой по очереди Уж больно жизнь коротка. Думаешь, ты только на свет появилась, а глядишьпомирать пора. Они должны бы дать всякому время раскаяться Вот ведь жестокость! В полденькусок хлеба, в шестьвино, откуда же благочестию взяться? Рабочий люд и рад быть добродетельным, да не дают ему. А повелит святой Петр благословенный запирать кабаки в девять вечерамы тогда и посмотрим По мне смертьблаго: если бы все жили вечно, без отпеваний и похорон, чем бы кормились священники?.. Как ни верти, чтоб двадцать восемь и восемь было сорок, а все выходит только тридцать шесть. Почему? Да от сотворения мира бедная арифметика мыкается в руках школьных учителей и репетиторов-голодранцев! У нищих, ясно, малые числа в почете, а большие большие прозябают
В минуту просветления донья Лупе взглянула на скрягу, который молча, стоял у постели, всем своим видом выражая сочувствие, и с прежней настойчивостью заладила:
Знаете, я все больше убеждаюсь, что вы так и сделаете Нет, не качайте головой
Но, дорогая моя сеньора донья Лупе, если я и качаю головой, то лишь в знак согласия.
Ах, какая радость! Что вы сказали?
Торквемада дал ей слово, не посовестившись лгать у одра умирающей. Легко утешать милосердной ложью того, кто не сможет вернуться и спросить с нас за неисполненное обещание.
Да, да, сеньора, добавил он, помирайте себе спокойно То есть нет, не надо умирать будь оно неладно! Я хочу сказать, спите себе и да будет сон ваш мирен, как вечерний благовест.
Донья Лупе сомкнула веки, но ненадолго; вдруг глаза ее озарились новой идеей, последней, обретенной в прощальной спешке; так уже собравшийся в дорогу путник обнаруживает вдруг забытый в углу узелок.
Неужто я ничего не смыслю и зря призываю вас породниться с этой семьей? По совести, вы должны это сделать, а если увильнете, то из одного лишь эгоизма. А знаете, что может случиться?
И столько лихорадочного возбуждения было в ее вопросе, в руках, простертых к самому носу перепуганного процентщика, что Торквемада бросился поддерживать ее, предвидя новый приступ горячечного бреда.
Ах, продолжала она, устремляя на Торквемаду матерински нежный взор, я ясно вижу будущее Господь вразумил меня. Я предсказываю: с вашей помощью мои друзья выиграют тяжбу По всей справедливости они и должны ее выиграть. Несчастная семья!.. Но дон Франсиско принесет им удачу Взаимная поддержкаи дело выиграно Противную сторону с грязью смешаем А уж вам числа не будет вашим миллионам Черт меня побери, если вы их не заслужили с вашим-то упорством да стараньем А выиграть процесслегче легкого! Знайте (тут она понизила голос до таинственного, заговорщического шепота), знайте, дон Франсиско: как отсудятвсе будет у них: сады Валенсии, рудники Бильбао, пол-Мадрида и десятки домов в Гаване. Кроме того, имение в двадцать с лишним лиг в Кольменар-де-Ореха, а уж акций Испанского банкабольше, чем дней в году! Да еще семь больших пароходов, большущих! И, почитай, половина всех фабрик в Каталонии Мало того, контора дилижансов, что ходят из Молины-де-Арагон в Сигуенсу, великолепная усыпальница в Кабре и тридцать, а то и тридцать пять отменнейших сахарных заводов на Кубе Прибавьте к этому половину денег, что привозят американские галионы, и весь табак провинций Вуэльта-Абахо, Вуэльта-Арриба, Вуэльта-Гранде-дель-Ретиро
Она умолкла, а может быть, просто дон Франсиско не разбирал больше ее бессвязных речей, поминутно прерываемых вздохами. Пока донья Лупе боролась со смертью, он вышел в соседнюю комнату. Голова его кружилась от всех этих сахарных заводов на Кубе и американских галионов; несчастная сеньора совсем огорошила его своим предсмертным бредом.
До трех часов утра тянулась агония доньи Лупе. Дон Франсиско беседовал в гостиной с соседкой, когда на пороге появился с присущим ему видом ученого мужа священник Николас Рубин и мрачно провозгласил: «Transit!»Ах, отходит, бедняжка! промолвил Торквемада, словно поздравляя умирающую с окончанием столь долгих мучений. Нельзя сказать, чтоб он остался бесчувственным к смерти своего друга: услышав скорбное «Transit», он ощутил, будто в жизни его образовался какой-то провал, пустота. Нет сомнения, ему будет очень не хватать доньи Лупе: не на каждом шагу попадается дельный советчик, столь разумно и бескорыстно помогавший ему во всех махинациях. Удрученный и подавленный, мысленно озирая безмерное одиночество, в которое он отныне погрузился, скряга обошел весь дом, отдавая необходимые приказания. Тем временем набилось полно родственников, кумушек и соседок, которые от души и со всей любовью, как того и заслуживала умершая, пришли отдать ей последний долг, прочесть молитвы в меру своего разумения и помочь обрядить донью Лупе в платье кармелитки. Посовещавшись со священником Николасом Рубином, дон Франсиско распорядился насчет погребения. В конце концов, убедившись, что все налажено в соответствии с волей усопшей, достоинством ее имени и его собственнымв качестве старинного и ближайшего друга он причислял себя к семье покойной, Торквемада, вздыхая, спустился по лестнице и побрел домой.
Уже светало. Над темными улицами еще разносился дребезжащий свист надтреснутых свистулек, слышались тяжелые шаги полуночников и легкая поступь тех, кто встал на заре. Молча и нигде не останавливаясь, добрался дон Франсиско до своего дома на углу улиц Сан Блас и Молочной.