Слушайте, друзья, сейчас я вам скажу такое, что вы прямо опешите. Сердце у меня болит глядеть на вашу нищету. Да разве можно не прийти на помощь при виде этаких невзгод? Ох-хо-хо! Вы что ж думали, я злодей бездушный? Правда, я малость прижал вас прошлый раз, когда вы уж очень задолжали, но все-таки я не каменный, нет, не каменный Глупенькие, ведь вы тогда сорили деньгами направо и налево; а по совести говоря, не люблю я, когда мои денежки транжирятони ведь мне потом и кровью достаются. Но вы меня не знаете, нет, не знаете. Вы судите обо мне по бесстыдным извергам, что наложили арест на мастерскую и ободрали вас как липку. С моим великодушием, с моим нежным сердцем Я иной раз сам себя хвалю и благодарю за милосердие. Вот увидите, на что я способен. Смотрите! И он вновь сложил пальцы баранкой, сопроводив свой жест торжественной речью:Я дам вам три тысячи реалов, дам сейчас, немедленно Но это еще не все: я даю их вам без процентов Ну, каково? Не безделка, верно?
Дон Франсиско! Позвольте мне обнять вас! радостно вскричала Исидора.
Подойдите ко мне, я вас тоже обниму, вторил ей больной, порываясь соскочить с постели.
Можете целовать меня сколько угодно, сказал скряга, подставляя супругам лоб, но только не захваливайте: так должен поступать всякий, кто хочет называться человеком. Никакой особой заслуги тут нет Обнимите меня еще раз, как отца родного, и пособолезнуйте мне, я не меньше вас в этом нуждаюсь Гляньте, у меня по щекам слезы текут, я совсем расчувствовался я
Родной мой дон Франсиско, вы самый лучший христианин и самая милосердная душа на всем белом свете! заявил чахоточный, кутаясь в свое тряпье. Исидора, подай чернила, перо и гербовую бумагу, что ты вчера купила. Я напишу расписку.
Жена исполнила его просьбу. Пока несчастный писал, Торквемада сидел, задумавшись, подперев пальцем лоб и неподвижно уставившись в пол. Взяв из рук, Исидоры расписку, он с выражением отеческой нежности поглядел на молодых людей и снова расслабленным голосом завел свою слащавую песенку:
Милые мои дети, вы меня не знаете, повторяю вамне знаете. Вы, небось, думаете, я эту расписку в карман спрячу Глупышки вы этакие! Уж, коль я делаю добро, так всей душой, не шутки шучу. Я не в долг вам даю три тысячи реалов, а дарю да, дарютак, ради прекрасных ваших глаз. Смотрите! Ираз, раз! он порвал бумагу в клочья.
Исидора и Мартин никогда бы не поверили, что это возможно, если бы не видели собственными глазами.
Вот что называется быть человеком!.. Огромное спасибо вам, дон Франсиско, проговорила растроганная Исидора.
А Мартин, зажимая рот простыней, чтобы сдержать новый приступ кашля, пробормотал
:Пресвятая богородица, какая доброта!
Единственное, что я возьму, продолжал дон Франсиско, вставая и подходя поближе к картинам, один-другой этюдик на память Вот хотя бы снежные горы да вон тех пасущихся осликов А еще бы я взял, если вы не возражаете, дружище, морской вид и мостик, увитый плющом
Мартин не отвечал: приступ кашля снова душил его. Исидора подбежала к художнику, чтобы помочь ему, бросив беглый взгляд на картины, которые тщательно рассматривал и отбирал ловкий ростовщик.
Я принимаю их от вас в дар, на память, продолжал Торквемада, откладывая добычу в сторону. Еще вот этот, пожалуй, возьму А если вы боитесь, что картины здесь попортятся, снесите ко мне в дом. Я сохраню их в наилучшем виде, а потом можете в любой день их забрать. Ну как, отпустил проклятый кашель? Через неделю вы уже не будете кашлять, совсем не будете Поедете в деревню через мост Сан-Исидро Но боже, что у меня за голова! Самое главное-то я и забылотсчитать вам три тысячи реалов Исидора, идите сюда, считайте-ка песеты. Одна сотенная, вторая, третья Отсчитывая ассигнации, скряга слюнил пальцы, боясь просчитаться. Семьсот песет По пятьдесят у меня нет кредиток, голубушка. В другой раз добавлю. Итого здесь сто сорок дуро, или две тысячи восемьсот реалов..
Часть 8
При виде денег Исидора чуть не расплакалась от счастья, а больной так оживился, что здоровье, казалось, снова вернулось к нему. Бедняги! И досталось же им: какую горькую нужду они терпели, какие лишения! Они познакомились два года назад в доме одного ростовщика, дравшего с них заживо шкуру. Поведав друг другу свои злоключения, молодые люди прониклись взаимным сочувствием, а там и любовью; в ту же ночь Исидора осталась у Мартина в мастерской. Незадачливый художник и падшая женщина решили слить нищету воедино и потопить обоюдные горести в сладком вине супружеского согласия; любовь помогала им сносить превратности судьбы. Они дали обет не перед церковным алтарем, а перед алтарем свободной любви, но через два дня совместной жизни действительно полюбили друг друга и готовы были умереть обнявшись. По-братски делили они крохи счастья и океан невзгод, уготованные им жизнью. В неравном поединке с бедностью и ростовщичеством они изнемогли, но не перестали любить: все так же пылок был он, нежна и заботлива она. Оба являли достойный пример самоотверженности, тех высоких добродетелей, что стыдливо прячутся от взора закона и религии, как скрывается обнищавший идальго от своих преуспевающих собратьев.
Торквемада снова обнял Мартина и Исидору, медоточиво молвив:
Дети мои, да послужит вам моя доброта назиданием. Будьте же и вы милосердны: помогайте бедным, любите ближнего своего и пособолезнуйте мне, как я соболезную вам я очень несчастен.
Да, я знаю, высвобождаясь из объятий скряги, сказала Исидора, я слышала, что ваш мальчик болен! Бедняжка! Но теперь, вот увидите, он выздоровеет
Теперь? Почему теперь? с явным беспокойством спросил Торквемада.
Потому что как бы это сказать Мне кажется, бог будет к вам милостив, он вознаградит вас за доброе дело
О, если мой сын умрет, я не знаю, что со мной будет, с отчаянием в голосе прервал ее дон Франсиско.
Не смейте говорить о смерти, закричал взволнованно больной, на которого волшебные куарто подействовали, словно доза сильнейшего возбуждающего снадобья. О смерти и речи быть не может! Никто не умрет. Мальчик не умрет, дон Франсиско. Этого еще недоставало! Что у него? Менингит? Да у меня в десять лет был сильнейший менингит; считали уж, что я не жилец на белом свете. Но кризис миновал, я выжил и намерен жить до глубокой старости. И буду житьпростуда мне теперь не страшна! Мальчик будет жить, дон Франсиско, будет жить, не сомневайтесь!
Будет, будет, подхватила Исидора. Я помолюсь за него кармелитской божьей матери.
Да, дочь моя, моли пресвятую богородицу, простонал Торквемада, поднося к глазам платок. Право, хорошая мысль Соединим наши молитвы и тогда
Художник, вне себя от радости, непременно хотел передать удрученному отцу свой восторг и кричал, порываясь вскочить с кровати:
Не плачьте, дон Франсиско, мальчик поправится. Чует мое сердце, поправится Тайный голос шепчет мне это. Все мы будем здоровы и счастливы.
Ох, родной мой! воскликнул Душегуб, снова обнимая Мартина. Да услышит вас бог. Какой бальзам пролили вы на мои раны!
Да ведь и вы облегчили наши страдания. Бог воздаст вам за это. Мы все будем житьда, да, все! Поедем в деревню на пикник и мальчика с собой возьмем, как только я начну выходить Исидора приготовит закуску Чудесный денек проведемна славу отпразднуем наше выздоровление!
Поедем, поедем, восторженно подхватил скряга, совершенно забыв, какую «деревню» посулил он мысленно Мартину. Будем веселиться, подавать милостыню всем беднякам, каких повстречаем Ох, словно гора с плеч свалилась, как только я сделал вам добро!.. Нет, нет, и не благодарите Мне пришло в голову, что я, пожалуй, могу сделать для вас побольше
Что же? Ну-ка скажите, дон Франсискито.
У меня мелькнула мысль Впрочем, она и раньше приходила мне на ум Если у Исидоры целы бумаги, подтверждающие ее права на наследство Арансисов, надо бы попытаться оттягать его
Исидора взглянула на ростовщика не то с удивлением, не то с испугом.
Опять? только и вымолвила она.
Да, да, дон Франсиско прав, торопливо вмешался чахоточный; он весь сиял от радости, в упоении предаваясь самым несбыточным мечтам. Надо попытаться Мы не можем махнуть на это рукой.