О Бояне, соловию старого времени!
Абы ты сиа плакы ущекоталъ,
скача, славию, по мыслену древу,
летая умомъ подъ облакы,
свивая славы оба полы сего времени,
рища въ тропу Трояню
чресъ поля на горы...
Михалчич остался равнодушен к словам старика. Кто таков Игорь? Ну, князь. Так что с того? Ишь, славы восхотел, а взять её не сумел. Чего о нём песни петь?
Шагах в ста от Великого моста, соединяющего Софийскую и Торговую стороны, толпа оказалась столь густа, что холопы боярина отстали и потеряли Михалчича из виду.
Ну, други мои верные,сказал Афанасий,начнём! Беги, Ванятка, к вечевому колоколу, греми в него. А я и Стёпка займёмся боярином. Ишь, шагает, как гусак!
Когда Михалчич проходил мимо лавки, торгующей женскими украшениями, из толпы на него неожиданно бросился лохматый верзила с синяком под глазом, схватил за шиворот нарядной чуги, завопил что есть мочи:
Товарышши, пособите мне энтого злодея! Он семи мою жёнку снасильничал!
Дюжему боярину ничего не стоило справиться со Стёпкой, но народ узнал шкодливого боярина, набежал. Справедливость Стёпкиных слов никто и проверять не стал. Люди не любили Михалчичей, а этого особенно. И не только за шкоду, но и за надменность, за лютость, за богатство, неправедно нажитое. Народ обрадовался предлогу, кинулся на боярина.
Пособите, товарышшы!не переставая, орал Стёпка.
Боярин разбросал нескольких мужиков, взмахнул посохом с серебряным набалдашником, вне себя от ярости огрел Стёпку. Тот, залившись кровью, упал. Это разозлило народ. Чьи-то железные руки вырвали у Михалчича массивную палку, обхватили сзади, приподняли, с медвежьей силой швырнули на землю. Боярин попытался встать, но ударом сапога в грудь его вновь опрокинули. Вокруг слышались разъярённые крики:
Убить его!
В Волхов бросить!
В Волхов! В Волхов!заревела толпа.
Михалчича били кулаками, ногами, кто-то сорвал с него чугу, шапку, сапоги. Холопы боярина, видя, что если они вмешаются, то им достанется не меньше, кинулись по мосту на Софийскую сторону поднимать бояр. В это время на Ярославовом Дворище ударил вечевой колокол. Избитого, окровавленного Михалчича, потерявшего всю свою надменность и гордость, поволокли на правёж. Он только охал и выплёвывал выбитые зубы. Взобравшись на помост, истец Степан со слезами на глазах рассказал, что случилось с жёнкой. Этого парня на вече знали многие, но почему-то никто не вспомнил, что у него нет жены. Ему поверили, потому что боярин Михалчич блудом шкодил изрядно. На вече ещё не прибыли посадский, архиепископ, не успела явиться софийская сторона. Ванятка вновь направил мысли людей в нужном направлении.
В Волхов насильника!прокричал он.
Толпа потащила боярина к реке. Добежали до моста. Под многосаженным обрывом плескались свинцовые волны. Раскачали мычащего боярина, перебросили через перила. Холодная вода расступилась, принимая грузное тело. И тут люди увидели, что из-под моста показалась лодка, в которой сидел рыбак. Он заметил, как что-то упало в воду, и погреб туда. Боярин вынырнул, и рыбак втащил его в лодку.
Эй! Мирошка!заревели сверху.Кинь! Не спасай.
Рыбак растерянно поднял бородатое лицо, крикнул:
Чаго!
Зачем спас Михалку! Ах ты... Кинь его в Волхов!
Дак не по-божески...оправдывался рыбак, в то время как сильное течение относило лодку от моста.
Толпа металась, проклинала рыбака. Опамятовавшийся Михалчич выхватил весло из рук недоумевающего Мирошки и погреб к софийскому берегу. А на той стороне уже скапливались бояре со своими холопами. Многие были вооружены.
Окончательно рассвирепевшие люди кинулись к избе рыбака, которая была неподалёку от моста на Торговой стороне. Десятки дюжих мужиков облепили её и раскатали по брёвнышку. Афанасий подозвал к себе купцов Алексея и Дениса, с которыми познакомился два дня назад, спросил, всё ли готово? Перед приездом Афанасия в Новгород Алексей и Денис собирались ехать в Москву с товарами. Они гостеприимны, приветили тверского купца. В разговоре за обильным столом Афанасий упомянул, что хорошо знает московских дьяков Фёдора Курицына, его брата Ивана-Волка Курицына, а также купцов Ивана Чёрного, Семёна Кленова. По сведениям князя Семёна, они все были еретиками. А поскольку Алексей и Денис ездили в Москву часто, то не знать московских еретиков они просто не могли. Так оно и оказалось. Новгородские купцы оживились, стали осторожно выспрашивать Афанасия о намерениях. Он прямо заявил, что Новгороду и Твери давно следовало присоединиться к Москве, от этого купцам польза великая. Оказалось, интересы Алексея и Дениса схожи с желанием Афанасия, и они скоро стали приятелями. Тогда и обсудили, как осуществить давнее стремление купцов. Денис, как самый молодой и нетерпеливый, заявил, что надо «взбунтить» народ.
Всё готово,отозвался степенный густобровый Алексей.Самые отчаюги подобрались. Вооружились кто чем мог. Даже два знамени приготовили.
Как только бояре переберутся на Торговую сторонуначинайте! А вечером уезжайте в Москву. Будто вас здесь не было. Письмо я с Ваняткой передам, отдадите князю Семёну Ряполовскому. Если его нет, то Степану Дмитричу Квашнину. Боле никому. Если тати аль ещё кто вас схватят, письмо уничтожьте!
Добро,решительно произнёс Алексей.
Они разошлись. Афанасий вновь кинулся к мосту, где всё ещё толпился народ. Недаром говорится: куй железо, пока горячо. Люди не остыли, азартно обсуждали случившееся. Между тем Михалчич выбрался на том берегу из лодки, стал что-то объяснять сбежавшим к нему боярам. Там слышался сильный шум. Бояре гневно размахивали руками, плевали в сторону народа.
Тучи на небе разошлись, показалось солнце, осветило нарядную густеющую толпу на Софийской стороне. Там блестели начищенные доспехи, шлемы, сверкали лезвия бердышей. Афанасий велел Ванятке и Степану кричать, чтобы народ шёл на вече. И как бы предупреждая его слова, на Ярославовом Дворище бухнул басистый колокол. Люди кинулись туда. И это спасло их, потому что с Софийского берега на мост уже вступили бояре со своими холопами.
Безоружные люди бежали к вечевой площади. Сотни ног шаркали по брёвнам мостовых. Новгородцынарод справныйпочти все были в кожаных сапогах или поршнях. Лапти здесь не носят, считают за позор. Афанасий прикидывал, что молодшие более многочисленны, чем бояре, но из оружия у них сейчас только ножи засапожные, а у бояр доспехи добрые, мечи, бердыши. Если бой затеется, много молодших ляжет.
Не переставая бухал колокол. Вот и Дворище. В лучах солнца горели свинцовые купола церкви Параскевы Пятницы, храма Николая Угодника. В белых стенах Грановитой палаты отсверкивали стеклянные окна. Стекло дорогое, заказал его в Ганзе Михалчич. Но зато сверкание видно за две версты. Баско и лепотно.
Колокол звонил, подогревая страсти. Чернь расположилась вдоль храма Николы, заняв треть площади. Вскоре на Дворище вступила толпа бояр. Встала напротив черни. Принялись лаяться. На помосте показался посадский Андриян Захарьинич, призвал к тишине. Его хоть и уважали, но злобные выкрики не сразу стихли. Некоторые из черни уже хватались за ножи. В руках у особенно горячих другой стороны появились мечи.
Блудники! Лихоимцы!обзывали бояр молодите.За деньгу свою мать продадите!
Пьянчуги, воры, попрошайки!кричали «лутчие».Почто доброго боярина в реку кинули?
Пусть ваш добрый боярин не шкодит! Мало ему! Надо было голову оторвать!
Михалчич, в мокром полукафтанье, босой (в спешке на это никто из его родичей не обратил внимания, тоже пытался что-то выкрикнуть, но, лишившись половины зубов, лишь шамкал невнятное и, заприметив в первом ряду черни виновника своего несчастья Стёпку, кинулся к нему со своими холопами, выволок из толпы. Чернь попробовала отбить своего. Замелькали ножи. Помешал побоищу Андриян с несколькими стражниками. Разъединили дерущихся, принялись уговаривать. В это время среди бояр появился всадник и крикнул, что отряд шарпальников разграбил хоромы Михалчича и принялся грабить усадьбы других бояр. Всадник метался в толпе, крича:
Тати идут к храму святого Николая, где наша житница!