Ах, конёк, конёк, что за чудо-конёк!ласково забормотал один из оборванцев, провожая глазами Орлика, которого сторож вёл в конюшню.Сто рублёв стоит на купите, ась?
Его сосед, лохматый верзила в разорванной на плече косоворотке, с заплывшим чернотой правым глазом, сплюнул, лениво отозвался:
Ха, дурный ты, право, Ванька, цена его полтора ста рублёв, не меньше!
Ой, лепота, лепота!восторженно пропел Ванька, жилистый и кудрявый, обличьем напоминающий цыгана, на его левое плечо щегольски был наброшен рваный армяк.Ой, баско, Степ! А ворота в конюшне крепки ль? Запоры надежды? Замок-от нерушим ли? Ась?
Двась! Чаго спрашивать? Подь проверь.
Ой, право, обояльник ты, Стёп, проверитьне напасть, как бы под ножичек не попасть! Эх-ма, уж не сподобить ли на самом деле?
Оборванцы тесно сдвинули головы, принялись шептаться, потом отодвинулись, и лохматый Стенка, подмигивая заплывшим глазом вернувшемуся сторожу, состроил из двух пальцев многозначительную фигуру, постучал ею по своему грязному кадыкужест, понятный для всех пьяниц от Москвы до украин. Сторож лишь руками развёл.
Дак, робятки, на службе я.
А сменят тебя когда?Стёпка придвинулся к сторожу.А то у нас «ганзеюшка» припасена, винцо доброе, фряжское, ух ты! У тебя когда смена-то?
Рослый сторож зачем-то поглядел на низкое предвечернее солнце, подкрутил вислый ус, с досадой отозвался:
Дак утром, язви тя...
А мы вечерком придём, ась?откликнулся цыганистый Ванька.Как Ярило зайдёт, темнота падёт, мы и явимся.
Ну, приходите, мне веселей...
В это время во двор начат въезжать длинный обоз, телега за телегой, усталые лошади едва плелись. Сторож кинулся к воротам. Оборванцы степенно удалились.
Явились они поздним вечером. Сторож открыл им калитку в тыну. Ворота были заперты, гостей в столь позднее время не ожидалось. Приезжий двор, поместному «амбар», состоял из двух изб, соединённых с сенями. За избами к тыну примыкали длинные приземистые склады. Возле них чернели пустые телеги. Конюшня находилась правее, шагах в сорока от сторожки, и со стороны гостевых изб была прикрыта сеновалом, между сторожкой и сеновалом стояла мыльня, возле неё бревенчатый сруб колодца с длинным журавлём. Крохотное оконце мыльни, затянутое бычьим пузырём, несмотря на время, было освещено, и оттуда доносились глухие мужские голоса.
Возчики помывкой занялись,объяснил сторож парням.
Шли бы на реку,недовольно отозвался Стёпка.
Из бани вывалилась толстая баба в подоткнутом сарафане с двумя деревянными бадейками в руках, зацепила одну из них за крюк, опустила журавель к колодцу. Набрав воды, легко неся двухпудовые бадейки, она влезла в дверь мыльниспины возчикам тереть. Ванятка завистливо хохотнул, почесал кудрявый затылок.
Ух, бой-баба Василиса! Аль потти помыться?
Што, мякка?спросил Стёпка.
Горяча,кратко объяснил сторож, посмотрел на парня, подумал, решил:Тебя скинет, ты лёгкой. Поперва пузо наешь.
Все трое исчезли в сторожке. Стёпка держал в руке берестяное лукошко. Вскоре из мыльни вывалились распаренные весёлые возчики, возбуждённо похохатывая, побрели к избе. За ними выбралась богатырша Василиса, напевая:
Подымалась туча грозная
Со громами, с молоньями,
Со частыми со дождями,
Со крупными со градами.
С теремов верхи посбивала,
С молодцев шляпы посрывала...
Теперь двор обезлюдел. На небе густо высыпали пушистые звёзды. Где-то в отдалении брехали собаки, гремя цепями. Дверь сторожки тихо приоткрылась, из неё вышли двое. В душной темноте крохотного помещения слышался заливистый храп сторожа.
Эк развезло недреманное око!недовольно шепнул Ванька, закрывая дверь.Пошли, что ль?
Чтой-то мне, Вань, рожа того приезжего не понравилась,нерешительно проговорил его спутник.Какая-то она у него...поднатужился, чтобы точно определить, что ему не понравилось, не смог.Когда мы на его жеребца пялились, он на нас зыркнул...
Ты ножик припас?перебил его Ванятка.
А во.Стёпка высунул из рукава армяка блестящее лезвие в добрую пядь.
Чаго ж тоды пятишься?
Ванятка решительно зашагал к конюшне. Пристыженный Стёпка спешил следом.
Вдоль прохода длинной конюшни в денниках стояли лошади. Ванятка вынул из-под полы армяка потайную плошку, осветил проход. Полумрак помещения, настоенный на чудесных запахах трав, цветов, конского пота, кож, седел и сбруй, шумно дышал, всхрапывал, взвизгивал, стучал копытами. Лошадей было много, они косились на чужаков, фыркали. На дешёвом гостином дворе конюхов не держат. Ванятка осторожно поднимал плошку, осматривая каждый денник. Его лицо было вымазано сажей. Вдруг в углу, там, где было свалено сено, послышался шорох, мелькнуло что-то чёрное, пушистое и скрылось.
Чтой-то пробежало?испугался Стёпка.
Домовой,равнодушно пояснил его спутник.Нас испужался, под пол побег прятаться. А вот и тот конёк!
Освещённые тусклым светом плошки, на них глядели огненные глаза Орлика. Жеребец стоял неподвижно и напоминал изваяние. Вход в его денник был перегорожен тремя жердями, просунутыми в кованые крюки.
Тпрусеньки, тпрусеньки!ласково забормотал Ванятка, осторожно снимая верхнюю жердь.
Вдруг гремящий голос за их спинами насмешливо спросил:
Отпрукал или мне пособить?
Конокрады вздрогнули, оглянулись. Из угла, там, где было сено, выступила тёмная фигура; по стати и мощному телосложению нетрудно было узнать хозяина жеребца. Ванятка толкнул в бок своего напарника, мол, вынимай нож, сам же, подняв повыше плошку, чтобы темнота скрыла блеск клинка, стал вкрадчиво придвигаться к купцу, с ласковой напевностью поясняя:
Ой, мил человек, ночевать нам негде, вот и решили в конюшне ночь подремать, сторож нас пустил, утречком уйдём подобру...
Что за обычай в Новгороде такой странный: перед сном рожи углём мазать?столь же насмешливо спросил гость.
Ой, да не обычай, мил человек, а надобность...Ванятка вдруг шагнул в сторону, крикнул:Давай, Стёпка!
Лохматый верзила ринулся на Афанасия, норовя всадить ему клинок в живот. И сам не понял, как оказался брошен на пол, словно вихрь его опрокинул. Нож отлетел к ногам Ванятки. Тот проворно подхватил его, по-бычьи угнув голову, прыжком метнулся к купцу. И тоже оказался на полу, рядом с недоумевающим Стёпкой. Оба разом вскочили, но опять были повергнуты непонятным образом. А нож очутился в руке приезжего. Кажется, он не сделал ни единого движения.
Чтой-то ты, мил человек, дересся?прохныкал Ванятка.Ай мы тебе чем не угодили? Аль обидели чем?
Приезжий подобрал плошку, затоптал загоревшие от неё травинки, повелительно произнёс:
Поднимайтесь, ишь развалились! И не вздумайте шутить, убью!В свете ночника лицо его было сдержанно-грозным.
Конокрады нехотя поднялись, уныло опустили головы; оба решили, что их немедленно отведут к посаднику. У посадника Андрияна Захарьинича рука тяжёлая. Стёпка вдруг всхлипнул. Афанасий цепко оглядел понурившихся оборванных парней.
Что, ушкуйники, аль жрать хотите?
Хоти-им,провыл Ванятка, уловив в голосе купца странное дружелюбие.Третий день не жрамши, мил человек, ой хотим!
В руках купца вдруг возник увесистый кожаный кошель, он раскрыл его, протянул несколько серебряных монет кудрявому парню.
Зло хотели мне содеять, но я вам добром отплачу, берите.
Ошалелые оборванцы переглянулись, бухнули Афанасию в ноги. Ванятка прокричал:
Век будем за тебя Бога молить. По-божески ты с нами поступил, и мы с тобой по-божески! Што хоть для тебя сделаем! Хрест святой на том кладём, скажи только!
Добро. Вы мне понадобитесь. Завтра утром приходите сюда, тогда и поговорим. А пока ступайте с Богом.
Парни удалились, оглядываясь и перешёптываясь. Афанасий не сомневался, что они придут, по опыту зная, что из таких выходят самые преданные друзья. Или слуги.
Утром они и на самом деле явились. С умытыми лицами и даже в новых косоворотках,видать, денег Афанасия хватило на еду и на рубахи. У Степана кровоподтёк под глазом почти зажил, а целый глаз бойко сверкал. Лицо Ванятки выглядело смышлёным, он производил впечатление человека бывалого. Пожалуй, им можно было довериться. Афанасий повёл парней в едальню, велел могучей краснощекой Василисе накормить. Та оборванцев знала, с удивлением посмотрела на внушительного купца, недоумевая, что между ним и этими бродягами общего.