А бумага чья?
Кажись, фряжская. Новгород ведь с Ганзой торгует.
Иван недовольно хмыкнул:
Что-то, Семён, у нас своего мало, больше иноземное. Сталь из Германии, зеркала и стекло из Венеции, бумазея из Ганзы, вино италийское. И бумага вот фряжская. Аль мы неумехи? Горько сие. Бумагу из чего делают?
Кажись, из деревов, государь.
Неуж леса у нас мало?
Дай срок, батюшка, всему научимся.
Иван покачал головой, вернул листок рыжему подьячему.
Чти, грамотей, вижу, горазд горло драть.
Дюжий писарь сконфузился, сломал печать, откашлялся и, стараясь, чтобы голос гудел потише, начал: «Боярину Семёну Васильевичу от Хоробрита низкий поклон и донесение...»
Когда письмо было окончено, Ряполовский выпроводил писарей из избы, сопя, открыл ключом громадный железный сундук, спрятал письмо. Иван одобрительно произнёс:
Знатно, Семён, ты дело повёл, знатно! Ай да Хоробрит! Учинил-таки бунт в городе. Смекалист! Значит, ежли прекратить подвоз хлеба в Новгород, чернь взбунтуется, ась? Может, тогда город без боя сдастся?
Так и я мыслю, государь. Хоробрит ныне купец-тверитянин, обживётся, осмотрится, за Тверь примется.
Писаря не болтливы?
Немые, государь, разговорчивее,успокоил Ивана глава Тайного приказа.Уже предупредил: хоть слово наружуу всех языки вон! Вместе с головой.
То добре.
Как с волхвом быть, которого Хоробрит зрел? Может, в Москву его привезть? На той седмице колдунов я соберу, как велено. Заодно и волхва?
Иван помрачнел, резко сказал:
Не надо. Забыл, меня Геронтий в ереси обвинял облыжно?
Молчу, князюшко, молчу.
Геронтийбывший митрополит, пожелавший поставить власть церкви выше власти великого князя. Долго пришлось с ним бороться. Много спорили. Иван тайно лелеял мечту изъять часть церковных земель, чтоб было чем наделять новых служилых людей, Геронтий воспротивился, объявил церковные земли «убежищем для бедных и сирых». Пришлось собирать Стоглавый собор, чтобы свалить Геронтия, уговаривать архиереев. Новый митрополит Зосима, приверженец Бахуса, теперь сам еретик. Во хмелю однажды вопросил: «А что то царствие небесное? Что то второе пришествие? А что то воскресение мёртвым? Ничего того несть! Умер кто ин, то умер». Правда, подобное вольнодумство трезвым он не высказывает, службу справляет добросовестно, а главноеИвана поддерживает. И то добро. Но от церковных земель пришлось отказаться. Собор архиереевсила немалая, с ней не считаться нельзя. Зосима говорит, что своё добро священнослужители не отдадут, многие из них настроены к государю и его делам враждебно, а если сведают, что великий князь колдунов да волхвов у себя собирает«пря» наступит, раздрая не миновать. Ох, трудно быть государем! Тяжела шапка Мономахова, ох тяжела. Вчера смотрелся в зеркало, седину в волосах обнаружил. На двадцать восьмом годочке!
Иван тяжело поднялся со скамьи.
Покажь-ка, Семён, подземный ход к реке.
Они прошли к задней бревенчатой стене, примыкающей к кремлёвской кирпичной. Ряполовский в углу поднял войлок, открыл крышку, нажал что-то в потайном колодце. Часть бревенчатой стены отошла, обнажая тёмное отверстие хода. Крутые ступеньки вели вниз, в сырую темноту.
Пять саженей, государь, под стену и поболе десятка прямотак ещё дверь. Откроешь еёвот и река. А на лей паузок с мачтой и парусом. Еда и рухлядьв будке. Оружье, вёсла там же. Гребцыматёры, грести способны. Спустимся, государь?
Иван отказался. Ряполовский закрыл потайную дверь. Вернулись к столу. Из Кремля было несколько подземных ходов, один вёл в глухой овраг, другойв тайные палаты. Иван недавно осматривал их, убедился: жить можно хоть годи колодец есть, и продув добрый, съестное припасено. В случае чего туда можно казну упрятать. Там уже сейчас хранятся особо ценные украшения, рукописи из княжеской библиотеки.
Вот, государь, тое сказание!Ряполовский развернул перед Иваном рукописную книгу.Называется «Сказание об Индийском царстве». В Кирилло-Белозерском монастыре хранилось. Привезено при Дмитрии Донском.
Молви кратко, о чём в нём речь.
В сём писании сказывается, как греческий царь Мануил послал к индийскому царю Ивану посольство со многими дарами, велел расспросить о богатстве его царства и мощи. Государь индийский так ответил греческим послам: «Не описать вам со всеми вашими книжниками моего царства до исхода души своей. Если бы православный брат мой Мануил был в десять раз богаче, то цены его царства не хватило бы даже на харатье, чтобы описать всё, чем я владею! Земли мои простираются на десять месяцев пути и кончаются там, где небо с землёй сходится. Имею я под собой три тысячи царей да ещё триста. Дворец мой серебряный, а столбы в нём из чистого золота и украшены сапфирами, алмазами, топазами, карбункулами. Когда иду я на войну, везут передо мной стяги и хоругви на двадцати колесницах и ещё на шесть. За каждой колесницей идут сто тысяч пешей рати и конной сто тысяч...»Князь Семён перестал читать, сказал:Столько рати, государь, ни у турок, ни у татаровей нет!
Говоришь, православной веры Индийское царство?
Православной, государь. Ежли индияне нам помощь окажут,то подспорье великое! Тогда побьём наших ворогов!
Иван помолчал некоторое время, осмысливая услышанное. Пусть даже его индийский тёзка и прихвастнул, всё равно сила его несметная. Правда, далеко Индия, за пустынями и горами, за лесами дремучими, никто из росских там ещё не бывал. Но союзников искать надобно. Рыцарь фон Поппель открыл для германцев Русь Московскую, а теперь император готов сватов к Ивану заслать. Вдруг и в Индии невестушку для Ванюшки отыскать можно, принцессу, а в приданое войско попросить. У Ивана вспыхнула надежда.
Сколько войску у хромого Тимура было, когда он Тохтамыша воевал?спросил он.
Семён Ряполовских почесал седой затылок, припоминая, подошёл к полке, где аккуратно высились книги, достал одну в кожаном переплёте и прошнурованную.
Тут, государь, все сведения имеются, кто с кем воевал и сколько рати у него было. «В годе 6904 от сотворения мира ходил хан чагатайский Тимур воевати Тохтамыша, имая конной рати двести тыщ и двадцать».
Вон сколько имел! В тот год умер прадед Дмитрий. От трудов тяжких умер молодым, ещё сорока годков не было. А кто из московских великих князей доживал до преклонного возраста? У Ивана вдруг мелькнула догадка, что, возможно, по наущению тайному Дмитрия хан Тимур-Аксак на Тохтамыша ударил? Ведь хитёр был великий прадед, своих врагов старался побеждать тайным умыслом.
Вызывай Хоробрита!решительно произнёс Иван.Тверь подождёт. Пусть сведает об Индийском царстве!
ХОРОБРИТ
етство своё он помнил отчётливо, как страшный сон. Его родитель Никитин «держал» восьмое место среди воевод московской ратичин немалый, за усердие в службе был жалован поместьем за Окойсельцом в два десятка дворов почти на границе нового Зарайского уезда, соседствовавшего с Рязанским княжеством. Неподалёку начинались дивные Мещёрские леса. Вольные были места, благодатные. Сельцо стояло на реке Осётр, но в ней не только осётры водились, рыбы всякой было неисчислимо, сюда из полноводной Оки даже стопудовые белуги захаживали икру метать. Шестилетний Афанасий однажды видел, как одна такая рыбина тони порвала и чёлн с рыбаками перевернула, махнув саженным хвостом. Великий князь Василий Тёмный с дальним прицелом наделял своих воевод сёлами вблизи Рязани. По соседству жалован был поместьем и Степан Дмитрия Квашнин, тогда воевода десятой руки. Родитель Афанасия и Степан Дмитрия были большими друзьями. А к ним часто наезжал рязанский боярин Рогозин. О чём они беседовалиоб том Афанасию неведомо. После Квашнин скажет, что рязанский боярин держал сторону московского князя. Однажды в очередной свой приезд Рогозин привёз Никитиным в подарок татарского мальчонку, худого, смуглого, диковатого, лет четырнадцати, и сказал, что зовут татарчонка Муртаз-мирза. Захватил он Муртаза, отбив нападение «прибеглой» орды.
Малый орду сопровождал, при старшом ихнем состоял, говорит, мол, присматривал за ним,пояснил рязанский боярин.