Все грехи, в принципе, простительны, люди не злопамятны, люди делятся на друзей и недругов; друзья не возражают, когда топчешь врагов, а когда и друзей топчешь, даже враги предпочитают записаться в друзья. И если нет никакой другой индульгенции, оправданием преступления вполне служит его масштаб.
И лишь бессилие нон-гратировано в человеческом сообществе, и лишь оно одно вызывает тотальное презрение и вовсе не находит извинений, и лишь оно одно способно сплотить против себя всех и вся, независимо от индивидуальных моральных кодексов. Единый монолитный фронт сильных и слабосильных противостоит бессильному.
Его не поставят к стенке, он не сядет в тюрьму, если кто и ударит его либо опрокинет, то ненароком, из-за того что не заметил, думалтут пустота. А так руки об такого марать никто не захочет. Тем более, конечно, не подаст руку.
Насилуй, предавай, воруй, толкайся локтямивсегда некая часть присяжных заседателей на суде человечьем найдёт смягчающие обстоятельства и навяжет оправдательный вердикт.
Но если ты расписался в своём всеобъемлющем бессилии, ты навсегда порвал с Традицией. То есть порвал с людьми. А если не расписался, но де-факто бессилен, люди порвут с тобой.
А суд небесный Все прогнозы о его вердикте сделаны в лоне Традиции, значит, не в твою пользу. Поживём, помрём, увидим
Улицы города, и без того не отличавшиеся благолепием, были испохаблены понатыканными тут и там коммерческими ларьками. Там продавалось, всё что угодноот питьевой мочи и вяленой крысятины, главного лакомства в этих краях, до наборов открыток, с лубочными слезоточивыми картинками, представлявшими царя Гороха и его августейшую семью в канун их преступного убиения.
Кроме того, к вящему своему изумлению Конрад обнаружил, что в Стране Сволочей по-прежнему пишутся, продаются и читаются книги. В автобусах и скверах люди глотали свежие пейпербеки с развалов и киосков, как уже сказано, натыканных на каждом углу. Всё то была жанровая литература отечественного производства: для молоднякафэнтэзи, для дяденекбоевички под видом детективов, для тётенекдетективы пожиже и лав-стори. А вот жанр «ужасов» почему-то представлен практически не был. Конрад долго кумекал, с какой вдруг радости, а потом понял: сволочи давно ничему не ужасаются, кушают ужасти под рубрикой «юмор».
Созерцание длинных рядов книжек-близнецов ин-октавопо тридцать, по сорок, отличавшихся лишь названиями, но не фамилией автораотвлекло Конрада от главного тома, составлявшего гордость киоска. Но, наконец, взгляд его остановился на шикарном, чуть ли не подарочном издании ин-фолио в бархатном переплёте и стоившем немалых денег:
«ЗЕМЛЕМЕР. БИОГРАФИЯ»
Это заглавие было выведено столь яркими и затейливыми буквицами, что не сразу бросалась в глаза фамилия автора. В принципе, для клиентуры было не так уж и важно, кто составил жизнеописание любимого народного героя. Куда важнее был его поясной фотопортрет, украшавший суперобложку. Конрад внимательно вгляделся в мудрые и лютые глаза персонажа книги и отметил, что как будто уже не раз видел эту грозную рожу. Но как истинный текстовед он не мог не заинтересоваться, чьему же перу принадлежит фундаментальное исследование. И вперился в мелкие буквы поверх заглавия:
«А. КЛИР».
Излишне говорить, что Конрад не пожалел чужих денег и недешёвую книжку про Землемера купил.
Над развороченной мостовой центральной улицы угрожающе нависло тяжеловесье монументальных построек эпохи Великой Бдительности. В таких жили «лучшие люди». Когда хозяином страны ещё был всеобщий Страх, специальные служители умудрялись сдувать с этих каменных страшилищ любую пылинку, но безалаберье последующих эпох обшарпало, обтерхало их не меньше, чем развалюшные хибары для трудящихся.
Вдоль пёстрых щербатых стен дефилировали давно не глаженые полицейские, рыскало озабоченное население. В его нестройные ряды незаметно внедрился гость с далёкого Острова. Смотрелся он как самый заурядный гражданин: мастер из металлоремонта или преподаватель черчения в ремесленной школе.
А что плохо одетзнать на толкучку пошёл, не в театр. Театры закрыты, и одежонка пообносилась на всех поголовно. Власть предержащие и претенденты на онуюне в счёт.
А что небриттак ты поди достань хорошее лезвие в этом царстве-государстве, а если достал, жди гостей со стилетами да кастетами, они не ошиблись адресом, твои выскобленные щёки исчерпывающе характеризуют твой образ жизни.
А что с тележкой да с рюкзакомтак мало ли какой сюрприз ожидает среднестатистическую сволочь на улицах города. А вдруг приятный? Скажем, ящик самогона из-под полы?
А что задумчиввелика важность, в наше время есть о чём задуматься.
Время от времени он изучал замызганный клок бумаги и рассеянно озирался по сторонам. Вот это был немножко криминал: сограждане, повинуясь инерции, натыкались на оттопыренный горб и двигали кулачищами промеж кривых лопаток. К счастью, пустой рюкзачишка несколько амортизировал толчки и тычки.
У самого невзрачного из элитарных обиталищ Конрад опять затормозил и с особой тщательностью обнюхал бумажку с адресом.
Тут.
Ну и что теперь? Семь лет прошло, не семьдесят, Конрад не Лотта, этот дрянной городишконе Веймар, и вообще аналогия неправомочна.
Опять мазохизм, дружок? Повторение пройденного?
Да как сказать Перед доблестной чекисткой собрался предстать вестник из её кошмарного прошлого. Он всё взвесил, рассчитал, соответствующим образом настроился. Шанс удостоиться аудиенции, для обоих не обременительной, представится тогда, когда наступит кошмарное настоящее, в сравнении с которым кошмарное прошлое не столь кошмарно.
В прошлом этим приземлённым девочкам казалось, что только на страницах газет постреливают и взрываюта газеты можно не открывать. Странные были времена: соседу справа, пятидесятилетнему научному сотруднику вся страна казалась огромным митингом, соседям слева, сорокалетней супружеской чете пролетариевсплошным пустым магазином, детям соседа справа, выпускникам вузовсплошным полем чудес, где спеют колосья, налитые деньгами, а детям соседа слевасплошным полем боя.
Так что любой мог построить свою модель окружающего мирав зависимости от запросов и интересов. В частности, для очень большой категории женщин разного возраста и интеллекта мир представлялся водоёмом, где резвятся на свободе будущие доходные и надёжные спутники жизни, и надо без устали закидывать свою удочку, авось да клюнет. Авось клюнет такой, за спиной которого, как за бетонной стеной можно строить новую модель мира по своему вкусу, модель удобоваримую и безызъяннуюотныне ты защищена, обеспечена, устроена.
И вот настало время унификации индивидуальных представлений о мире, о родимом крае. Когда школы и улицы превратились в арены побоищне только дети мимолётных знакомых, но и твои собственные возвращаются домой с пробитыми черепами; когда свой дом перестал быть крепостью, грабители чистят не только соседские квартиры, но и твою собственную; когда, наконец, доходные и надёжные мужья приползают по вечерам с огнестрельными ранениями, стало ясно: туземные мужья, невзирая на доходность и надёжность, уже больше не стенка, не опора, не защита. Таковой может стать только зарубежный муж, но в нашем водоёме, как на грех, эта рыбка попадается всё реже.
И уж совсем не на что рассчитывать, когда мужофицер Безопасности. Он и дома почти не бывает, и всё время под Богом ходит. Воленс-ноленс помянешь добрым словом минувшие дни.
Поэтому больше всего занимал Конрада вопрос, где и как проявиться-объявиться. Заявиться, обвалиться как снег на голову не выйдетв партерах казённых жилых домов сидят бравые вооружённые вахтёры. Караулить человека во дворе, пока он с работы не придёт, нудно, томительно и тоже стрёмно: привлечёшь внимание пенсионеров на лавочках; стукнут, куда надо, а тебе туда вовсе не надо. К тому же, у человека может быть выходной или отпуск по второй беременности, хотя вряд ли, какие нынче в Органах выходные, какие беременности?
Всё же спокойней будет сперва позвонить вон телефон-автомат на углу. Конрад добрёл до него, снял трубку, начал, сверяясь с бумажкой, набирать номер ввв этого ещё не хватало.