Эва снова отхлебнула виски, глаза ее под нависшими веками смотрели немигающе. Я глубоко затянулась сигаретой.
Приходили письма. У Розиного отца, видного промышленника, были связи, поэтому иногда удавалось перекинуться весточкой. Роза ничуть не унывала, все говорила о том, когда мы снова увидимся. Но мы-то знали, что там творится: свастики над Парижем, людей увозят в грузовиках, и никто их больше не видит. В письмах я спрашивала, вправду ли с ней все хорошо, и она отвечала, да, полный порядок, однако
Весной сорок третьего мы обменялись фотографиями ведь столько не виделись. Семнадцатилетняя Роза, такая красивая, стояла в зазывной позе и ухмылялась в объектив. Эту фотографию, потрескавшуюся, с измятыми уголками, я носила в своем портмоне.
В последнем письме Роза поведала, что втихомолку встречается с парнем. Это ужасно здорово, написала она. Я судорожно вздохнула. Письмо пришло в начале сорок третьего, и потом уже не было никаких вестей ни о Розе, ни о ее семье.
Эва меня разглядывала, ее истрепанное жизнью лицо казалось маской, не выражавшей ни сочувствия, ни презрения, ни даже безразличия.
Сигарета моя почти догорела. Напоследок затянувшись, я загасила ее в блюдце, полном окурков.
Я понимала, что отсутствие писем ни о чем не говорит. В военное время почта работает скверно. Нужно дождаться конца войны, и переписка возобновится. Но война закончилась и ничего.
Молчание. Вот уж не думала, что будет так тяжело об этом говорить.
Мы навели справки. Через целую вечность пришел ответ. Дядя погиб в сорок четвертом его застрелили, когда на черном рынке он пытался достать лекарство для больной жены. Два Розиных брата погибли под бомбежкой в конце сорок третьего. Тетушка уцелела, мать звала ее жить с нами, но она отказалась и заточила себя в руанском доме. А Роза
Я сглотнула. Вот она пробирается сквозь зеленое марево листвы. Бранится по-французски, расчесывает щеткой непослушные кудри. Вот она в прованском кафе в тот самый счастливый день моей жизни
Роза исчезла. В сорок третьем она ушла от родных. Почему, я так и не знаю. С тех пор о ней ни слуху ни духу. Мой отец делал запросы, но ничего. Тупик.
В войну это не редкость, сказала Эва. Я так долго говорила одна, что уже подзабыла, какой у нее скрипучий голос. Куча народу сгинула. Неужели ты думаешь, она жива? Уж два года, как закончилась с-сволочная война.
Я стиснула зубы. Мои родители давно решили, что военное лихолетье вычеркнуло Розу из числа живых, и, скорее всего, были правы, но
Мы не знаем наверняка.
Эва закатила глаза:
Только не говори, что ты бы почувствовала, если б ее не было в живых.
Можете не верить. Просто помогите.
Чем? Я-то здесь каким б-боком?
Последний запрос отец направил в Лондон вдруг Роза перебралась сюда? Тут был отдел, занимавшийся поиском беженцев. Я глубоко вдохнула. Вы в нем работали.
В сорок пятом и сорок шестом. Эва плеснула виски в чашку. В прошлое Рождество меня оттуда поперли.
За что?
Наверное, за то, что на работу приходила поддатая. Или за то, что начальницу обозвала «злобной старой мандой».
Я невольно поежилась, поскольку не привыкла к грязной брани, тем более из уст женщины.
Вот так Эва погоняла виски в чашке. Думаешь, папка с делом твоей кузины попала ко мне? Не п-помню. Говорю, на работе я часто была косая.
Пьющая женщина мне тоже была внове. Мать пила только херес, не больше двух рюмочек. У Эвы, глушившей виски как воду, уже заплетался язык. Наверное, причиной заикания была все-таки выпивка.
У меня есть копия справки по Розе. Я заторопилась, испугавшись, что безразличие, помноженное на виски, лишит меня внимания собеседницы окончательно. Там стоит ваша подпись. Так я узнала ваше имя. Я позвонила в отдел, назвавшись вашей американской племянницей. Мне дали ваш адрес. Я хотела вам написать, но (Как раз тогда в моем животе поселилась Маленькая Неурядица.) Может, вы вспомните еще какие-нибудь данные о Розе?
Слушай, девочка, я не смогу тебе помочь.
Хоть что-то! В сорок третьем она уехала из Парижа, следующей весной перебралась в Лимож. Вот что мы узнали от ее матери
Сказано же, я не сумею помочь.
Вы обязаны! Не помню, когда я вскочила на ноги. Отчаяние, сгустившееся в твердый комок, было гораздо ощутимее невесомой тени моего ребенка. Должны помочь! Просто так я не уйду! В жизни своей я ни на кого не кричала, но сейчас буквально орала: Роза Фурнье, семнадцати лет, из Лиможа
Эва тоже встала и, высясь каланчой, изуродованным пальцем ткнула меня в грудь.
Не ори на меня в моем доме. Голос ее был устрашающе тих.
сейчас ей двадцать один, она блондинка, красивая, веселая
Плевать я хотела, будь она самой Жанной дАрк! Мне дела нет до вас обеих!
работала в ресторане «Лета», которым владел мсье Рене, и других сведений
И вот тут с лицом Эвы что-то произошло. Ни одна жилка в нем не дрогнула, но что-то изменилось. Как будто на дне глубокого озера шевельнулось нечто, чуть-чуть взбаламутившее поверхность. Даже рябь не появилась, но ты знаешь под водой что-то есть. В глазах Эвы вспыхнул огонек.
Что? Грудь моя вздымалась, словно я пробежала целую милю, щеки пылали, ребра изнемогали в тисках корсета.
«Лета», тихо проговорила Эва. Знакомое название. Кто, г-говоришь, хозяин?
Я раскрыла баул и, откинув смену белья, передала ей два сложенных листка, которые достала из бокового кармашка.
Эва глянула на реквизиты в верхнем углу и свою подпись внизу листа.
Тут ничего не сказано о ресторане.
Я узнала о нем позже посмотрите вторую страницу, там мои заметки. Я позвонила в отдел, надеясь поговорить с вами, но вас там уже не было. Я уговорила сотрудницу отыскать в картотеке оригинал документа, на основе которого составлялась справка. Вот тогда и появились название ресторана и имя хозяина, но без фамилии. Документ был в плачевном состоянии, оттого-то, наверное, не все его сведения вошли в справку. Но я подумала: раз вы ее подписали, значит, видели оригинал.
Не видела. Иначе не подписала бы. Эва рассматривала вторую страницу. «Лета» Я знаю этот ресторан.
Надежда резанула больнее злости.
Откуда?
Эва налила себе виски, выпила залпом и, вновь наполнив чашку, уставилась в пустоту.
Пошла вон.
Но
Ладно, можешь переночевать, если тебе н-н-некуда идти. Но чтоб утром, америкашка, тебя здесь не было.
Но вы что-то знаете
Эва взяла со столика пистолет и шагнула к двери. Я ухватила ее за костлявую руку:
Прошу вас!
Движение ее изувеченной лапы было молниеносным, и второй раз за вечер на меня уставился зрачок пистолетного дула. Я отпрянула, но Эва, сделав полшага, уперла ствол мне в переносицу. Твердый кружок холодил кожу.
Чокнутая старая корова, шепнула я.
Верно, проскрипела Эва. И я тебя шлепну, если застану здесь утром.
Пошатываясь, она зашагала по голым половицам коридора.
Глава втораяЭва
Май 1915
Лондон
Шанс, появившийся в жизни Эвы Гардинер, был облачен в твидовый костюм.
В тот день Эва опоздала на работу, но хозяин не заметил, что она проскользнула в дверь юридической конторы уже четверть десятого. Сэр Фрэнсис Голборо, вечно поглощенный газетным отчетом о скачках, вообще редко что замечал.
Вот ваши папки, дорогуша, сказал он, когда Эва вошла в его кабинет.
Рослая шатенка, обладательница нежной кожи, обманчиво наивных глаз и красивых изящных рук, Эва приняла стопку скоросшивателей.
Хорошо, с-с-сэр. Одолеть трудный звук лишь с двумя осечками было удачей.
Да еще нужно перевести на французский и отпечатать письмо для капитана Кэмерона. Сэр Фрэнсис обратился к долговязому военному, сидевшему напротив него: Слышали бы вы, как она стрекочет по-лягушачьи! Мисс Гардинер наша драгоценность. Наполовину француженка. Сам-то я ни слова не проквакаю.
Я тоже. Капитан улыбнулся, вертя в руках трубку. Это выше моего разумения. Спасибо, что одолжили свою работницу, Фрэнсис.