Князь только мычал пустые фразы, а с ним любезничала за дядю красивая его племянница Браницкая, как бы стараясь сгладить дурное впечатление.
Mon souverain, говорил и повторял резидент внушительно и по-французски, тревожится и сомневается ввиду истинно загадочного образа действий князя Репнина, вашего заместителя в армии.
Ну, и Христос с вами. И сомневайтесь. И ты, и твой суверен! промычал наконец князь по-русски. А на переспрос резидента проговорил:Кранк! Ферштейн зи! Кранк. Ну, чего же? Аллес мне теперь ганц хоть трава не расти.
И князь прибавил по-турецки ругательство.
Резидент, однако, хотя недоумевая, все-таки поднялся и уехал, внутренно возмущенный, обиженный и злобный.
Варвары! бормотал он по дороге. Неодетый А тут сидит молодая женщина, родственница Племянница.
Болезнь князя изредка навещала его и была не болезнь, а состояние духа, не объяснимое ни ему самому, ни близким людям. Он сам не знал, что у него.
Подступает! Идет! говорил он угрюмо и боязливо, но еще на ногах.
Пришло! Захватило! говорил он тоскливо, лежа на диване.
И это подступавшее и хватавшее его за сердце и за голову была непреодолимая, глубокая, страстная полутоска, полузлоба.
Враги находили всегда причину простую и естественнуюэтого странного расположения духа и этих диких дней, проводимых в халате, наголо, в углу уборной. По их словам:
Князь злится на Зубова.
Его дурно приняла царица.
Он завидует новому графу, то есть Суворову, которого наконец на днях произведут в фельдмаршалы.
Он ломается. Ничего у него нет и не было. С жиру бесится.
Хворость эту сам князь не понимал, но это был очередной недуг, сильный, давнишнийс юношества И недуг чисто душевный, а не телесный. Иногда, но редко, примешивалось к тяжкому состоянию души физическое недомогание или слабость. Хворость эта приходила как лихорадка, время от времени, и держала его иногда три-четыре дня, иногда более недели. Припадок бывал слабый и очень сильный Как потрафится.
На этот раз князь чувствовал, что хворает сравнительно легче Меньше томит его и меньше за душу тянет. Все окружающее меньше постыло, сам он себе менее противен и гадок, чем иной раз.
Тем не менее князь послал за своим духовником и приятелем, бедным священником в Коломне.
Отец Лаврентий был любимец князя, именно за то, чтопри их давнишней дружбесвященник, имея возможность пойти в гору, отказывался ото всего, что князь ему предлагал. Даже свой приход на другой, более богатый, не хотел он переменить
Все тщета Умрешьвсе останется.
А детям? говорил князь.
Да ведь и они не бессмертные! отвечал священник.
Князь видел в душе отца Лаврентия то же чувство презрения ко всем благам земным, которое было и у него Но у него оно только являлось сильно во время его странной хворости, а священник был всегда таков и на деле доказывал это.
Отец Лаврентий отслужил в церкви дворца всенощную, при которой присутствовал один князь
А затем они вдвоем ушли в спальню князя и долго, целый вечер пробеседовали Начав «с самодельной» философии, как называл князь, окончили историей церкви.
И в том и в другом оба были доки. В философствовании священник уступал князю, говоря: «Служителю алтаря и не подобает в сии помыслы уходить!..»
Но в истории церкви он знал не менее князя. История схизмы была любимым коньком фельдмаршала, как если бы он был игуменом или архиереем.
Человек, «власть имеющий», он мечтал когда-нибудь, хотя вот после разгрома Порты Оттоманской, заняться специально Чем?.. Ни более и ни менее как воссоединением церквей.
Беседа князя с священником хорошо подействовала на него. Он оживился, унылость сбежала с лица.
Вселенские соборы привели к спору о пресловутом «filioque», символа веры западной церкви. Князь незаметно отступил от принятого направления в беседе
Нет, князь Это опять филозофия у вас пошла Домой пора Десятый час. Мне до Коломныне ближний свет.
Мои кони скоро домчат тебя, отец Лаврентий. Посиди. Ах да, я забыл, что ты ездить грехом почитаешь
Не грехом А баловством, князь. За что зря скотинку гонять. На то ноги даны человеку, чтобы он пешком ходил.
Друзья простились, и князь напомнил духовнику про его обещанье прийти опять чрез несколько дней, захватив сочинение о Никейском соборе
VI
На четвертый день, утром, выспавшись за ночь на постели, князь перешел опять в уборную, не умываясь и не одеваясь, и также в халате и туфлях на босу ногу Ему было легче
Что ж. Света не переделаешь. Людей другими существами не заменишь. Глупости и зла не одолеешь. Глупостьсила великая, и с ней даже сатана не справится. С злыми он совладал и от начала века командует ими, а с дураками давно дал себе свою дьяволову клятвуне связываться.
И смеется князь, стоя у окна и оглядывая свежую зелень густого сада.
В полдень явился молоденький чиновник в дверях с кипой бумаг в руках и стал у дверей. Лицо знакомое князю, но мало Где-то видал.
Что тебе? добродушно вымолвил он.
К вашей светлости, робко, заикаясь, отозвался чиновник.
Ты кто таков?
При канцелярии вашей светлости состою.
Как звать?
Петушков.
Что же тебе от меня?
А вот Вот Простите Вот
И, оробев совсем, чиновник запнулся и замолчал. Взялся он за пагубное дело по природной дерзости, да не сообразил своих сил. Там-то, в канцелярии, казалось не страшно, а тут сразу душа в пятки ушла.
Ну Что? Бумаги? Для подписи?
То чно та-ак-с! заикается Петушков и, как назло, вспомнил вдруг рассказ, что одного такого коллежского регистратора, как он вот, князь на Дунае расстрелять велел за несвоевременное появление в палатке с бумагами.
Тебя кто послал? Правитель канцелярии приказал идти ко мне?
Никак нет-с. Простите. Виноват. Сам вызвался. Бумаги самонужнейшие, а третий день без движенья лежат.
Важность! Для бумаги. Бывают люди добрые и вельможипо годам без движенья лежат. И без ног, и без языка. Это много хуже! рассмеялся князь. Ну, давай чернильницу и перо Да что уж Так и быть. Пойдем к столу.
И князь перешел в кабинет, где не был уже несколько дней.
Вишь, прыток, молокосос, ворчит князь, ухмыляясь. Дерзость какая Лезет сам, ради похвальбы Что ему дела! А похвастать! Либо на чай заработать от тех, кому эти дела любопытны да близки к сердцу.
Петушков положил дела на письменный стол и отошел к дубовым дверям, ведущим в залу. Потемкин сел, обмакнул перо и быстро, узорчатым почерком начал подписывать одну за другой четко и красиво написанные бумаги Подписывая, он все-таки искоса проглядывал каждую. Были и приказы, и разрешения спешные и важные Было дело об отпуске сумм на устройство порта в его любимом городе, новорожденном Николаеве; было дело об отдаче соляного откупа в Крыму графу Матюшкину, об уплате трехсот тысяч подрядчику и поставщику Дунайской армии Дело об освобождении из-под ареста офицера, сидящего уже два месяца по его просьбе, за невежливость относительно князя при проезде его по Невскому.
Ну, вот Бери Иди да похвалися. В смешливый час попал. А в другой раз не пробуй. Попадешь в лихой час, и от тебя только мокренько останется.
Молоденький чиновник, вне себя от восторга, собрал бумаги и выкатился из кабинета чуть не кубарем. И похвалиться есть чем во всем городе, да и на чай обещано было с трех сторон тому смельчаку, что решился пойти к князю с бумагами попробовать доложить.
По уходе чиновника князь рассмеялся и почувствовал себя совсем хорошо. Он посидел немного, потянулся, а там перешел к турецкому столику, придвинул его к себе и начал распечатывать и читать письма и донесения, давно ожидавшие его здесь.
В нижнем этаже дворца, где помещалась канцелярия светлейшего и где было, помимо чиновников, много и посторонних и важных лиц в гостях у директора, гудел неудержимый раскатистый хохот.
До кабинета князя было далеко и высоко, и поэтому здесь человек пятьдесят юных и старых хохотали во все горло до упаду. И всякий вновь пришедший или прибежавший на хохот подходил к делам, принесенным чиновником от князя, и тоже начинал хохотать.