Может, хватит на сегодня! Елизавета Платоновна бросила строгий взгляд в сторону мужа и продолжила вязать крючком.
Не обращая внимания на супругу, Владимир Иванович налил стопку коньяка, выпил и полез в большой портфель из крокодильей кожи. Достав оттуда обычную тетрадку в линейку, начал читать:
Колпашевский ярвысокий обрывистый берег реки Обь в черте города Колпашево. Известен стал, главным образом, как место массовых захоронений людей, расстрелянных или умерших в тюрьме НКВД по Нарымскому округу в 1930-е1940-е годы. Профессор посмотрел поверх очков на спокойное, красивое лицо жены, потом на коньяк, вздохнул и продолжил:Лизонька, представляешь, Варенцов планировал выяснить, сколько в этом яру было захоронено народа, цифры от трех до восьми тысяч под красным вопросом?
Я не думаю, дорогой, что ты продолжишь исследование темы. Зачем? Мученика все равно из тебя не получится, комфорт, коньяк и вкусно поесть из гэбэшных запасов любишь сильнее, согласись!
Не сметь! Запрещаю разговаривать таким тоном со мной!
А что такого, милый Вова? Почему кричим, не белая горячка ли у вас, товарищ профессор?! Елизавета Платоновна отложила вязанье, подошла к мужу и прижала его седую голову к крупным бедрам.
Лиза, согласись, что правду о реальных цифрах репрессий не скрыть в будущем. Принимал экзамен сегодня у одной заочницы из Колпашево, работает в идеологическом отделе райкома. Она-то и рассказала, что Иван очень интересовался весной семьдесят девятого года в их городе. Тогда по распоряжению первого секретаря Колпашевского горкома КПСС Шутова на подмытом берегу около могильника был установлен глухой забор и выставлено оцепление, чтобы люди не приносили цветы и свечи. Были сформированы отряды из сотрудников МВД, КГБ, а также созданы дружины добровольцев, которых посадили на моторные лодки и перегородили ими реку. С заводов им стали доставлять ненужный железный лом. Задача этих отрядов заключалась в том, чтобы подплыть к трупу, привязать груз лома к нему и утопить! Представляешь?
И что? Меркулова отстранила от себя мужа, налила себе коньяк в его стопку, выпила и спокойно продолжила:После проведения первомайской демонстрации об обнаружившемся захоронении Томский обком партии поставил в известность руководство страны, мне доподлинно известно, членов Политбюро Суслова и Андропова. В Москве и приняли решение о предотвращении огласки. С этой целью было указано уничтожить и останки, и признаки этого, и иных подобных колпашевских захоронений!
То есть ты хочешь сказать, что коммунисты, руководители нашей страны дали команду ликвидировать могилу с воды? Трясущейся рукой Меркулов налил коньяк и выцедил его словно горькое лекарство.
Да, размывать потоком от винтов теплоходов берег, при этом останки трупов утопить в реке. Операция по уничтожению захоронения проводилась силами сотрудников КГБ. Ты был в это время в Ленинграде на симпозиуме, а я в Колпашево. Всех подняли тогда по тревоге!
И ты принимала в этом участие? Профессор ошарашенно смотрел на жену, словно видел её впервые.
Нет, конечно, я не топила трупы! Моя задача была все оформить документально, поэтому съемки для доклада в Москву озвучены моим голосом.
Как ни в чем не бывало, Елизавета Платоновна продолжила вязание. Меркулов долго смотрел на неё, потом саданул кулаком об дверной косяк, наскоро оделся и вышел.
Пурга подгоняла в спину, ноги тонули в снегу, но Владимир Иванович брел через дворы к кочегарке, где можно было взять еще выпить. Пламя гудело в топке, легкий сквозняк от работающей вентиляции поднимал золу с тачки, которую пока не вывез истопник, усевшийся распивать за дощатый стол с этим седовласым, прилично одетым, но странным мужиком, к тому же непомерно щедрым. Разговор о сухом законе, который погубит страну, перешел к Колпашевскому яру.
Прожевывая кусок сала, кочегар начал рассказывать о весне 1979-го на Оби:
В это время на берегу мы бурили скважины, искали необнаруженные захоронения. Страху меня был, не скрою. Да и все мы, работяги, забздели страшно. Ну, сам прикинь, мил человек, кругом одни чекисты, да еще подписку со всех взяли! Думали, самих тоже потом в эту же реку!
Дальше! Меркулов порылся в карманах и достал еще мятую трешку.
Ну, так вот. Мы на берегу, а суда с воды, значит, подмывают. Трупы из ям стали падать в воду. Мёрзлый верхний слой земли обваливался большими глыбами, когда размыли нижний, талый слой грунта Трупы были целые, разной величиныи бабы, мужики и детей много было. Ниже по течению работали катера, ловили тех, кто уплыл, кого не размолотило винтами от катеров у яра.
Хватит! Захрипел профессор, выпил целый стакан водки и рухнул на угольную яму.
Володя, Меркулов! Черным силуэтом распахнутой дохи настежь металась женщина во дворе, упирающемся в кочегарку.
Истопник, склонив голову, навалился на тачку и вывез золу в метель, крикнув женщине:
Гражданочка, заберите своего Вову отсюда, бухой он в хлам!
Глава 7
Автобус шел медленно, буксуя в снежных завалах и переметах из-за плотно наступающей на дорогу тайги. Мужикам приходилось выходить и толкать ПАЗик под натужные завывания и рев мотора. Слабость валила профессора Варенцова с ног, бил озноб, не хватало воздуха, но он толкал старую развалину вместе со всеми. Рядом с Варенцовым, упершись в помятый бок автобуса, пыхтел старик с окладистой бородой. Преодолев очередную снежную преграду, дед помог профессору подняться в салон. Усадив рядом с собой, потрогал лоб Варенцова и присвистнул:
Так ты горишь огнем, милый человек. Как звать-то тебя, сердешный, и куды с такой хворью путь держишь?
Иван Петрович! В Парбиг Надо по срочному делу! Кашель забивал так, что меркло в глазах.
Вон оно как, помер что ли кто из родственников, с такой лихорадкой, да едешь! Дед пододвинулся ближе, чтобы разобрать бормотания чудаковатого горожанина.
Нет Варенцов замотал головой и снова забился в кашле.
Дорога пошла под гору, водитель прибавил газу в крепко схваченной наледью неглубокой колее.
Через сельсовет Хочу родственников Ускова найти, слышали про такого?.. Едва отдышавшись, громко спросил Варенцов.
Наслышан, а почто они тебе? Дед погладил бороду и хитро прищурился.
Ученый я, из Томского университета, про переселенцев книгу пишу, материал собираю.
В глазах профессора поплыли разноцветные кольца, лицо рядом стало расползаться. Потеряв сознание, Варенцов свалился в проход между рядами автобуса. Женщины загалдели; малые заплакали; водитель, часто оборачиваясь, давил педаль газа в пол, выжимая из ПАЗика все возможное и невозможное. Старик хлопотал над телом, растирая виски и грудь больного самогоном. Солдатик-отпускник делал профессору искусственное дыхание рот в рот. Толстая баба, сняв с Варенцова ботинки, терла ему шерстяной рукавицей ступни, приговаривая: «Господи, помилуй!» Наконец автобус остановился перед крепким особнячком в резных наличниках. С крыльца навстречу солдатику, который на руках нес тело профессора, придерживаемое за ноги семенящим рядом стариком, выскочила девушка в белом халате.
Иван Петрович с трудом открыл глаза. Он лежал в темноте на узкой койке под ватным одеялом. Слабый свет тонкой полоской пробивался через приоткрытую дверь. Пытаясь приподняться, Варенцов рухнул на тощую перьевую подушку, пропахшую карболкой. Вошла медицинская сестра со шприцом в руках, из-за её плеча выглядывал старик с окладистой бородой.
Слава Богу! Очухался, сердешный!
На беленом потолке вспыхнула лампочка. Девушка умело ввела в вену лекарство, приговаривая с украинским акцентом: «Отец, усе буде сладно, завтра из Бакчара скорая придет и отвезет вас в районную больничку!»
Спасибо, дочка, но мне срочно в Парбиг надо по делу! Иван Петрович слабо улыбнулся.
Я же тебе давеча говорил, что товарищ ученый интересуется ссыльными, как дядья твои! Дед присел на корточки и подбросил дровишек в топку округлой угловой печи «атаманки».
Ему отдохнуть надо, Петр Дмитриевич, а не про ссыльных вспоминать!
Так пущай отдыхает, а ты можешь до дому сбегать, детишек проведать, а я пока помолюсь за его здоровье, да присмотрю тут за печкой.