Напасть на меня! Гнев застлал сознание. Убейте их, прохрипел царь.
Они мертвы, повторил Альберих громче.
Вывесить на крепостной стене.
Телохранителя отстранила в сторону, появившаяся предсказательница, за которой ходила слава хорошей целительницы.
Открой глаза, Германарих.
Царь медленно раскрыл мутные, испуганные глаза. В туманной дымке увидел над собой плавающее морщинистое лицо вельвы. Старуха улыбнулась беззубым ртом.
Ты будешь жить, Германарих. Закрой глаза.
Целительница повернулась к Альбериху и явившемуся Икмору, скальд знал толк в травах и травяных настоях.
Освободите зал от посторонних. Икмор, мне нужна теплая вода.
Я принесу, вызвался телохранитель.
Очистить зал! отдал приказ Икмор.
Стража кинулась на протрезвевших готов, пораженных покушением на царя.
Все прочь! Прочь!!!
Икмор взял Германариха на руки. Царь раскрыл глаза. Круглая зала, статуи богов, длинные пиршественные столы, пламя факелов, кружились перед очами Германариха в багровых туманных всполохах. Предметы то приближались, то отступали, затягиваясь кровавой дымкой.
Я буду жить. Я буду жить, шептал царь.
Сплетатель песен осторожно опустил Германариха на расчищенный стол. Альберих принес бадью с тепловой водой. Вельва склонилась над раненым и принялась бережно освобождать от одежды.
Я буду жить. Я буду жить вечно.
Сейчас увидим, пробормотала старуха.
Германарих стиснул зубы, когда с него срезали трабею, снимали лоскутья ткани. В зал ворвался холодный степной ветер, принес запах чабреца и полыни.
Трон поставьте к морю, пробормотал Германарих, теряя сознание.
Ну что? спросил Икмор у вельвы, смывшей кровь с тела Германариха и рассматривающую раны.
Он будет жить. Раны глубоки, но не опасны, ответила прорицательница.
Икмор покосился на два изуродованных трупа, которые проносили мимо стражники, выполняя приказ царявывесить тела убийц на крепостной стене.
Росомоны оставляют нас.
Вельва насмешливо посмотрела на скальда.
Не только росомоны оставляют нас. Не много ли времени ты провел среди гуннов?
Я гот. И завтра уезжаю в Восточную Киммерию, сражаться с гуннами, запальчиво ответил скальд.
Я вижу, ответила вельва.
Гунны не встречали практически никакого сопротивления. Произошло несколько незначительных стычек с готами на бывшей территории Боспорского царстваготы отступили.
Вскоре часть готов, не видя иного выхода, покорились Баламберу. Винитар с небольшим войском, сумел пробиться к венедам и объявить себя новым царем готов. Но это было не надолго. Большая часть готов спешно переправлялась за Данувий, прося защиты у Рима
На историческую арену выходил новый народ, неизвестный цивилизованному миру, но который скоро заставит содрогнуться этот мир от ужаса грядущих кровавых битв и разорений. Римская империя переживала закатный век. Скоро родится Бич Божий
X
Бросили! Предали! Своего царя Последние слова старик прохрипел, неистово круша хрустящую под ногами глину. Ниша, в которой стояла статуя проводника и пастыря Одина, была пуста.
Старик сухо закашлялся. Эхо загуляло по залу. Налетевший ветер принес запах моря, раздул в камине угли, разметал по залу желтые листья. Тяжело волоча ноги, плотнее запахиваясь в старый, грязный плащ, от сырости и холода царившего в зале, старик направился к тяжелому золотому креслу, придвинутому к камину.
Германарих тяжело сел, немигающе уставился на рыжее пламя.
Всеми покинут. Одни спасают жизнь среди гуннов, другие, прозвавшись вестготами, ушли за Данувий, просить службы у Рима. Какой позор! Нет империи готов. Скоро и имя нашего племени исчезнет. Нет народа, нет и Германариха, старик рассмеялся. О, Один, одноглазый слепец.
В углу зала, смех подхватили непонятным карканьем. В багровом отсвете камина показалась согбенная, карикатурная фигурка вельвы.
Я тебя не покинула, прокаркала вельва.
А, прорицательница, протянул Германарих. Пошла прочь!
Сам виноват, что тебя все оставили. Всех разогнал.
Стража! Анхельм! закричал Германарих. Гоните её прочь!
Никого нет, кроме нас с тобой.
А ты, почему осталась? Не дожидаясь ответа, Германарих закричал:
Фридигерн! Изменник, неужели ты думаешь, что у Валента снискаешь новую славу Амалам? Я прикажу разорвать тебя на части дикими конями!
Нет его, вельва присела, ссутулившись подле камина, положила на угли несколько поленьев. Рассыпала гадальные кости.
Что видишь?
Вижу, что на тебе слава готов не закончится, ответила гадалка.
Ложь!
Правда. На Одине-Одноглазом слава готов не закончилась и на Германарихе не закончится. Фридигерн выбрал правильный путьна запад. Восточные готы, что примкнули к гуннам, растворятся среди этого племени и вместе с ним со временем и сгинут.
Это я нашел Азгард. Наша одаль здесь.
Свитьод тоже когда-то была нашей Родиной. Земля не так важна, как народ, заселивший её. Вельва собрала косточки.
Ты спрашивал меня, почему я осталась? Чтобы воздать тебе царские почести, после кончины.
Германарих рассмеялся, смех превратился в кашель.
Я бессмертен, прохрипел старик. Меня пытались убить, но я выжил. Я не помню, сколько мне лет. Ни один смертный не прожил и не прошел столько дорог, сколько я. Знаешь, как росы прозвали меня? Кощеем Бессмертным.
И бессмертные умирают, пробормотала вещунья, протягивая к огню руки, больше не обращая внимание на невнятное бормотание старика.
Кощей, Германарих долго кашлял. Золотой обруч сорвался с головы, звякнул на каменных плитах, зазвенел кружась и покатился золотым кольцом к стене, в которой зияла пустая ниша.
Царь готов проводил его пустым взглядом. Откинул от глаз спутанную седую прядь. Взялся за рукоять меча и тяжело поднялся.
Мой меч, самый преданный товарищ, прохрипел Германарих. Как я люблю оружие, если умеешь им пользоваться, оно никогда не подведет. Старик улыбнулся, погладил рукоять.
Кажется, когда-то ты принадлежал одному росскому азу Боосу, или Бусу, не важно. Он был одним из первых, кто не побоялся и осмелился выступить против готов с оружием в руках. Германарих покачал головой. С этими росами никогда не было покоя. В последнее время анты, глядя на соседей, стали неохотно выплачивать дань. Некоторые кланы отказываются, покидают насиженные места и уходят в глухомань пущи. Германарих тяжело вытащил меч из ножен, занес над головой, грозя синему безоблачному небу.
Жаль, не успел выйти против вас в поход и вывести под корень. Я никогда не знал жалости и не ведал пощады. Только так можно вселить во врагов страх и покорность. Старик заковылял к золотому обручу. Замер, перед висящим на стене полированным щитом. Всмотрелся в незнакомого, изможденного старца, похожего на базарного бродягу-попрошайку.
Сильный порыв ветра влетел в зал, принес горький полынный запах вместе с дымом пожарищ. Осень выдалась сухой и знойной.
А может, это идут гунны? Тысячная конница степняков подняла над собой серое облако пыли и ветер гонит его сюда? Впереди на белой кобылице царь Баламбер, правнук царевича Модэ.
Германарих хищно раздул ноздри, открыл рот и посмотрел на отражение в щите. Там был совсем другой, старый человек, незнакомецлицо изрыто морщинами и шрамами, метками боевых годов. Серые волосы всклокочены, сальные пряди торчат по сторонам, давно забыли о гребне. Глаза выцвели, серый цвет растворился в бесцветии. Во взгляде не осталось былой твердости и сосредоточенностиблуждающий, неуверенный, в нем застыл страх.
Нет, это не я. Отражение покачало головой. Германарих хрипло рассмеялся, отворачиваясь.
Гунны! прохрипел старик. Один, ты оставил меня и в сердце поселил страх перед проклятыми степняками. Страх перед продолжением жизни Он вновь обернулся к щиту. На него смотрело бледное лицо, с трясущимися губами, затравленным взором. Германарих понял, что ни за что на свете, с таким двойником, не захочет встречаться с гуннами, видеть их ненавистные лица.