На самом деле я хотела, но не могла сказать, что скучаю по тому времени, когда мы жили вместе. Это при том, что из нас двоих именно я считалась человеком, хорошо владеющим словом.
6
Лори нашел меня пятнадцатого августа в семь часов утра. У меня как раз было раннее дежурство в приемной. Магазины еще не открылись, автобусы на Чаринг-Кросс попадались реже. Я направилась к Пэлл-Мэллтогда эта длинная улица, как правило оживленная, являла собой пустынную дорогу в зеленоватом освещении. Уже целую неделю шел дождь, и булыжники мостовой были мокрыми от рассветного ливня, а ветви деревьев колыхались на легком ветру, точно побеги водорослей под водой.
Видала я дожди и посильнее, чем тот, поэтому особого значения ему не придаларазве что засунула купленную для Памелы «Дейли экспресс» поглубже в сумку, чтобы уберечь ее от капель, и проследовала сначала по Карлтон-гарденз, а затем и через круглый центр Скелтон-сквер. Прошла мимо постамента, на котором, украшая центр площади, высился один давно умерший государственный деятель, человек с пустыми глазами, чей сюртук был совершенно изгваздан голубями. Раньше я бы непременно выяснила, кто он такой, однако пять лет, проведенных в Лондоне, напрочь отбили у меня желание интересоваться викторианскими стариками. Устремленные в бесконечность глаза статуи вызвали у меня чувство еще большего утомления.
Я взглянула на институт. У его дверей стоял молодой человек, высокий и худой, одетый в слегка потертую кожаную куртку. У него было узкое лицо и темно-каштановые волосы. Подойдя ближе, я поняла: это он. Горло у меня сжалось, в животе екнуло, а сердце отчаянно забилось о грудную клетку. Доставая из сумки ключ от дверей института, я подошла к крыльцу. На этот раз Лори был в очках, их стекла поблескивали в свете, казалось, шедшем из-под земли. Под мышкой он держал сверток, завернутый в коричневую бумагу, в такую обычно мясники заворачивают куски мяса.
Привет, с улыбкой сказал Лори.
Что значило для меня увидеть улыбку Лори? Попробую сформулировать: было такое чувство, словно целитель положил руки мне на грудь. Мои колени превратились в желе, челюсть задрожала, в горле встал ком. Хотелось обхватить его руками и крикнуть: «Это ты! Ты пришел!»
Привет, вместо этого выдавила я. Чем могу помочь?
Его улыбка померкла.
Разве ты не помнишь? Мы познакомились на свадьбе. Я пришел вместе с бандой Барбары. Ты читала стихи и отказалась пойти со мной танцевать.
Я помню, насупившись, сказала я. Как поживаешь?
Как я поживаю? И ты даже не спросишь, почему я здесь?
Сейчас семь часов утра, мистер
Скотт, проговорил он. Лицо его больше не сияло. Лори Скотт.
Я прошла мимо него и стала возиться с ключом, пытаясь вставить его в замок. Что со мной не так? Несмотря на все мои фантазии о развитии этого сюжета, теперь, когда мечты стали воплощаться в жизнь, я, как и раньше, старалась забаррикадироваться от Лори. Я прошмыгнула внутрь, и он последовал за мной.
Ты здесь, чтобы с кем-то увидеться? спросила я.
Лори пристально посмотрел на меня.
Оделль, я побывал во всех художественных галереях, во всех музеях этого гребаного города, чтобы тебя найти.
Найти меня?
Да.
И вы, ой, ты пять недель не мог меня найти? Тебе ведь ничего не стоило спросить Патрика Майнамора.
Лори рассмеялся.
Ага, значит, ты считала.
Залившись краской, я отвела глаза и постаралась сосредоточиться на корреспонденции. Он протянул мне сверток в коричневой бумаге и сказал:
Я принес девушек со львом.
Мне было трудно скрыть подозрение, звучавшее в голосе.
Что это?
Лори улыбнулся.
Картина моей матери. Я последовал твоему совету. Как думаешь, найдется ли кто-то, кто сделает для меня оценку картины?
Конечно найдется.
Я навел справки об инициалах, на которые ты мне указала, «И. Р.». Увы, не нашел ни одного художника с такими инициалами. Наверное, картина ничего не стоит.
Ты планируешь ее продать? спросила я.
Я обогнула деревянный стол, чувствуя, как голова у меня идет кругом, а сердце тревожно колотится. Никогда в жизни мне не приходилось так откровенно говорить с мужчиной.
Возможно. Поглядим, что из этого выйдет.
Но я думала, что твоя мама больше всего на свете любила эту картину, не так ли?
Моя мама больше всего любила меня, ответил Лори, с мрачной улыбкой положив сверток на стол. Я просто пошутил. Не хочу продавать ее, но если она чего-то стоит, это будет для меня хорошим стартом. Понимаешь, в любую минуту Джерри-ублюдокпрости за мой французскийможет вышвырнуть меня на улицу.
А разве ты не работаешь?
Работаю?
Ну, разве у тебя нет работы?
Я работал. Раньше.
В далеком и смутном прошлом?
Лори скорчил рожу.
Видно, ты не одобряешь такого поведения.
По правде говоря, я не одобряла людей, которые не работают. Все, кого я знала со времени приезда в ЛондонСинт, девочки в обувном магазине, Сэм, Патрик, Памела, все мы работали. Весь смысл пребывания в Лондоне сводился к тому, чтобы иметь работу. Там, откуда я приехала, только собственная работа помогала человеку пробудиться от долгого сна, сопровождавшего жизнь целых поколений, которым приходилось надрываться в поле. Только так можно было вырваться из замкнутого круга. Трудно изменить принципам, которые тебе внушают всю твою жизнь, в особенности если они возникли задолго до твоего рождения.
Лори вперил взгляд в коричневую оберточную бумагу.
Это долгая история, промолвил он, чувствуя неодобрение с моей стороны. Я не закончил университет. Дело было пару лет назад. Моя мать не впрочем, не имеет значения. Но я хотел бы начать с нуля.
Ясно.
Он стоял, сунув руки глубоко в карманы кожаной куртки, и выглядел смущенным.
Понимаешь, Оделль, я ведь не тунеядец. Я действительно хочу что-то делать. И ты должна об этом знать. Я
Могу я предложить тебе чашку чая? перебила я его.
Он замолк, не закончив фразу.
Чай. Да. Боже мой, еще так рано, правда? со смехом выпалил он.
А что, ты бы так и стоял, дожидаясь меня?
Да, ответил Лори.
Ты ненормальный.
Это кто еще ненормальный? спросил он, и мы улыбнулись друг другу.
Я посмотрела на его бледное лицо и сказала:
Знаешь, хоть у тебя и нет работы, моя мама все равно бы подумала, что ты совершенство.
С чего бы ей так думать? поинтересовался он.
Я вздохнула. Было слишком раннее утро, чтобы объяснять.
Мы провели вдвоем в приемной около часа. Я заперла входную дверь, разобрала почту, заварила чай и кофев течение всего рабочего дня мы с Памелой должны были заботиться о свежести этих напитков. Надо сказать, Лори пришел в такой неописуемый восторг от чашки горячего чая, словно пил его впервые в жизни.
Он рассказал мне о похоронах матери.
Это было просто ужасно. Джерри прочитал стихи об умирающей розе.
Я поспешила прикрыть ладонью рот, чтобы Лори не заметил моей улыбки.
Что ты, смейся на здоровье, подбодрил меня он. Моя мать смеялась бы. Ей бы жутко не понравилось, к тому же она розы терпеть не могла. Вдобавок Джерри отвратительно читает стихи. В жизни не слышал, чтобы кто-то так плохо читал. Как будто у него затычка в заднице. А священник вообще маразматик. И пришло всего человек пять, не больше. В общем, это был гребаный кошмар, и мне противно, что ей пришлось через это пройти.
Мне жаль, промолвила я.
Он вздохнул, вытянув ноги.
Ты не виновата, Оделль. Так или иначе, все кончено. Да покоится она с миром и все такое. Он потер лицо, словно пытаясь стереть воспоминание. А ты? Как тебе живется без подруги?
Меня тронуло, что он помнит.
Нормально, сказала я. Разве что слишком тихо.
Я думал, ты любишь тишину.
Как ты догадался?
Ты не отказалась идти во «Фламинго».
Речь о другой тишине, ответила я.
Мы и сами тогда сидели тихо: яза столом, оннапротив меня, ожидающий решения коричневый свертокна деревянной поверхности стола. Мне нравилась такая тишина, теплая и наполненная, мне нравилось, как он сидитненавязчиво и в то же время искрясь особым светом, который я заметила еще при первой нашей встрече.