Думаю, да.
Значит, вы говорите по-французски?
Нет.
«Иметь» и «быть» вечно я путаюсь в этих понятиях. Мне казалось, на Тринидаде говорят по-французски?
Я помедлила с ответом.
Лишь немногие из наших предков жили в домах и могли общаться с французами.
Глаза Квик широко раскрылись. Изумлена? Оскорблена? Понять было невозможно. Я не на шутку встревожилась, что преподала ей слишком крутой урок истории, тем самым провалив свой испытательный срок.
Конечно, сказала Квик. Как интересно. Она сделала еще глоток джина. Сейчас работы не так много, но, полагаю, мистер Рид полностью загрузил вас бесконечным потоком своей корреспонденции. Я беспокоюсь, вдруг вы заскучаете.
Что вы, я вовсе не скучаю. Я вспомнила «Дольчиз», как они там заваливали нас с подругой работой. Как мужья пялились на наши задницы, пока их жены примеряли туфли. Я так рада, что я здесь.
Наверное, за один день в магазине «Дольчиз» можно узнать жизнь лучше, чем за целую неделю в Скелтоне. Вам нравилось там работать? спросила Квик. Прикасаться к ногам всех этих женщин?
В ее вопросе было нечто шокирующее, особенно в сочетании с его острой сексуальностью, пронзившей меня, несмотря на всю мою девственность. Но я не позволила себя смутить.
По правде говоря, ответила я, тридцать пар ног в деньэто чудовищно.
Она расхохоталась, запрокинув голову.
Да уж, прямо-таки все сыры Франции!
Услышав ее заразительный смех, я тоже прыснула. Возможно, это звучит нелепо, но смех ослабил напряжение у меня внутри.
Некоторым эта работа по нутру, сказала я, подумав о Синт и о том, как походя унизила ее ради этого разговора, ради этой странной игры, правила которой оставались для меня загадкой. Она требует умения.
Надо полагать. И все жетакая уйма незнакомых пальцев ног. Квик передернулась. Можно сколько угодно любоваться прекрасными портретами, собранными у нас в Скелтоне, но, в сущности, мы, люди, лишь скопище несуразных конечностей, урчащих кишок. Прибавьте еще жар в печени. Она пристально посмотрела на меня и глотнула еще. У меня было гораздо больше времени, чем у вас, мисс Бастьен, чтобы прийти к такому выводу. Пальцы ног, согнутые локти. Помните об их достоинствах, пока у вас есть такая возможность.
Хорошо, попробую, сказала я, снова почувствовав себя не в своей тарелке. У моей собеседницы что-то явно не ладилось; казалось, она разыгрывает для меня какой-то спектакль, и я не могла понять зачем.
В дверь постучали. Квик сказала, чтобы вошли, и тут явился наш ланчна тележке, которую толкал старый портье, невысокий и однорукий. Корзинка с круглыми булочками, две плоские рыбины, жизнерадостного вида салат, бутылка вина в кулере и нечто спрятанное под стальным куполом. Портье покосился на меня, испуганный, словно кролик. Потом его влажные глаза снова устремились на Квик.
На сегодня все, Харрис. Спасибо, поблагодарила она старика.
Всю неделю вас не было, мисс, ответил он.
Э очередной отпуск.
Отдыхали где-то в хорошем месте?
Нет. Квик на мгновение пришла в замешательство. Просто была дома.
Внимание портье переключилось на меня.
Что-то не похожа на ту, прежнюю, сказал он, склонив голову набок. А мистер Рид знает, что у вас тут черномазая?
Это все, Харрис, сдавленным голосом проговорила Квик.
Портье пронзил ее недовольным взглядом, оставил тележку и попятился к выходу, напоследок уставившись на меня.
Харрис, сказала Квик, когда он ушел, причем с такой интонацией, словно само его имя служило достаточным объяснением. Потерял руку в битве при Пашендейле. Отказывается уходить на пенсию, а ни у кого не хватает духу его выгнать.
Слово, произнесенное портье, повисло в воздухе. Квик встала и подала мне тарелку с тележки.
Если не возражаете, можно поставить ее на письменный стол.
Другую тарелку Квик отнесла на свою сторону стола. Она обладала стройной маленькой спиной, с торчащими, словно пара плавников, лопатками. Бутылка была открыта, и Квик налила нам по бокалу.
Очень хорошее вино. Совсем не то, которым мы потчуем посетителей.
Вино забулькало громко, празднично и по-бунтарски, как будто Квик среди бела дня наливала мне чудодейственный эликсир.
Ваше здоровье, быстро сказала она, поднимая бокал. Надеюсь, вы любите камбалу.
Да, ответила я, хотя никогда этой рыбы не пробовала.
Итак. Как отреагировали ваши родители, узнав, где вы теперь работаете?
Мои родители?
Они вами гордятся?
Я пошевелила пальцами ног, сдавленными обувным заточением.
Мой отец умер.
Ох.
Моя мать так и живет в Порт-оф-Спейн. Я единственный ребенок. Возможно, она еще не получила моего письма.
Вот как. Должно быть, вам обеим приходится нелегко.
Я подумала о матери, о ее вере в Англиюместо, которое ей так и не суждено было увидеть. Подумала об отце, призванном в ВВС Великобритании и сгоревшем в облаке пламени где-то над Германией. Когда мне было пятнадцать, премьер-министр Тобаго провозгласил, что будущее детей с островов находится в их школьных ранцах. Моя мать, готовая на все, чтобы моя жизнь сложилась иначе, чем у них с отцом, поощряла меня к самосовершенствованию. Однако к чему были эти усилия, если после обретения страной независимости всю нашу землю распродали иностранным компаниям, вкладывавшим прибыль в экономику своих стран? Что нужно было делать нам, молодым, если, запустив руку в свои ранцы, мы не обнаруживали там ничего, кроме шва, расходящегося под тяжестью наших учебников? Нам только и оставалось, что уезжать.
С вами все в порядке, мисс Бастьен? спросила Квик.
Да, я приехала сюда с подругой, Синт, ответила я.
Мне вовсе не хотелось в подробностях вспоминать о Порт-оф-Спейн, о доске с именами погибших, о пустом участке на кладбище Лаперуз, который мама все еще держала для отца, о католических монахинях, воспитывавших меня, росшую с непреходящим чувством скорби.
Синтия помолвлена, проговорила я. Скоро выйдет замуж.
Вот как.
Квик ножом приподняла небольшой кусок камбалы. У меня возникло странное чувство, что я сказала слишком много, хотя практически не проронила ни слова.
И когда же?
Через две недели. Я подружка невесты.
И что тогда?
В каком смысле?
Ну, вы останетесь одна, не так ли? Она ведь съедется с мужем.
Квик всегда избегала обсуждения фактов своей жизни, стараясь при этом докопаться до самого сокровенного в жизни собеседника. Она ничего не рассказывала мне о Скелтоновском институте, полностью сосредоточившись на выяснении моих обстоятельств, и вскоре выудила на свет самые мрачные мои опасения. Дело в том, что неизбежный отъезд Синт из нашей квартирки повис между мной и моей самой закадычной подругой, точно молчаливый вопрос, налитый предчувствиями. Мы обе знали, что Синт переедет к Сэмюэлу, но я и представить себе не могла, как буду жить с другой соседкой, поэтому не заводила об этом речь, да и она тоже. Я хвасталась новой работой, она суетилась насчет свадебных приглашений и делала мне сэндвичи, которые я, признаться, недооценивала. Утешало меня одно: зарплаты в Скелтоне должно было хватить и на освобождавшуюся комнату.
Меня вполне устраивает мое собственное общество, проговорила я, судорожно сглотнув. Будет неплохо иметь побольше личного пространства.
Квик потянулась за второй сигаретой, но потом, видимо, передумала.
«А в одиночестве вы бы уже выкурили на три сигареты больше», подумала я. Быстро взглянув на меня, Квик подняла с тарелки стальной купол, и под ним обнаружился пирог с лимонным безе.
Поешьте чего-нибудь, мисс Бастьен, предложила она. Смотрите, сколько тут еды.
Я принялась за свой кусок пирога, а вот Квик не проглотила ни крошки. Похоже, все это было у нее с рождениясигареты, заказы по телефону, поверхностные наблюдения. Я представила себе, как она, двадцатилетняя, вела разгульную жизнь в Лондоне в гламурном антураже, этакая кошечка в разгар бомбардировок. Я составляла себе ее образ по Митфорд и Во, окутывая ее фигуру пальто в стиле недавно открытой мною Мюриэл Спарк. Возможно, так проявлялось тщеславие, внедренное в меня моим обучением, которое слегка отличалось от модели, используемой в частных английских школах, где изучали латынь и греческий, а мальчики играли в крикет. Так или иначе, я страстно желала, чтобы эксцентричные, уверенные в себе люди обогатили мою жизнь; мне казалось, я заслуживаю общения с нимис людьми, как будто сошедшими с книжных страниц. Квик даже не нужно было что-либо делать, настолько я была готова к такому общению, так жаждала его. Поскольку прошлое представлялось мне скудным, я начала сочинять себе фантастическое настоящее.