Олив посмотрела ей в глаза:
Ты это всерьез или так, к слову?
Сеньорита, я всерьез. И она не лукавила, хотя за этим стояло желание, чтобы девушка открыла перед ней душу, а уж ради этого она, Тереза, скажет нужные слова.
Олив смотрела в сад, и со стороны казалось, что она как-то расслабилась. Ей шла эта одежка, необычная, мальчишеская, и даже эта неукротимая копна волос по-своему гармонировала с ее обликом. Жизнь в Арасуэло, похоже, помогла ей раскрыться.
Тяжело, подтвердила Олив. Папа называет это ее «грозовыми тучами», такое завуалированное признание, что она нас волочит за собой. Ее мозг, считает врач, похож на соты: ячейка на ячейке, поврежденные, восстановленные. Боли для нее окрашены в разные цвета, представляешь? Синеватая сталь, пожелтевший синяк, коревая краснуха. Она мрачно расхохоталась, пока Тереза пыталась для себя уяснить малознакомые слова. Это болезнь по женской линии. Мою прабабку закопали в неосвященной могиле, а теткуо ней предпочитают не говоритьзаперли в психушке. А еще есть кузен Джонни, который ненавидел школу-интернат и пытался утопиться в Узе. История малоприятная, и я, эгоистка, в страхе жду своей очереди.
Тереза поймала короткий выдох, прежде чем Олив глубоко затянулась отцовской сигаретой.
Иногда я позвоночником чую, как легко подхватить от нее эту заразу. Олив встретилась с ней взглядом. Как думаешь, Тере, такое возможно? Промелькнуло беспокойствов темно-карих глазах, в открытом рту, даже в россыпи веснушек на носу.
Я не думаю, что вы сойдете с ума, честно ответила та, и Олив со смехом поддала ее плечом, что вызвало у Терезы настоящую оторопь.
Вот и отлично. Если ты так не думаешь, значит, я не сойду с ума. Только моя мать. Олив помолчала. Ты считаешь ее красивой?
Да.
Ну конечно! По-моему, она помешана на сексе.
Олив захохотала, но тут же себя одернула, ибо это больше смахивало на нарушение врачебной тайны, чем на шутку, как было задумано. Какое-то время девушки сидели молча, наблюдая за коршунами, кружащими в отдалении. У Терезы было одно желание: чтобы время остановилось и не существовало ничего, кроме этой странной близости без слов. Иметь такую подругувсе равно что владеть миром.
Я уже должна была бы выйти замуж, нарушила молчание Олив.
У вас есть жених?
Нет, нет. Просто все, кого я знаю в Лондонея не назвала бы их подружками, уже «разобраны». А янет. Каждый раз, когда я видела их с обручальным кольцом, мне становилось грустно. Они так рвутся сбежать из дома, взять другую фамилию. Как под копирку. Может, им нравится быть такими, как все.
Казалось, Олив говорит уже сама с собой, и Тереза была не властна заткнуть бутылку, из которой бесконечным потоком вылетали английские словаслишком долго их там держали закупоренными.
А женихи! Олив презрительно погудела. Это такая периферия. Смысл понятен?
Нет.
Обочина. Пустые люди. Они могли бы меняться именами: Филип, Эрнест, Дэвид. Неразличимое лицо без подбородка. Когда я сказала, что не выйду замуж, одна из этих девиц отреагировала: «Олив, тебе не понять. Ты была в Париже, а я дальше Портсмута не выезжала». Совсем без мозгов! В ее представлении замужествоэто синоним путешествий!
А если и так?
Олив метнула взгляд в ее сторону.
В Париже хватает своих несчастных жен. В том числе среди друзей моих родителей. Не говоря уже о моей матери.
Правда?
Бракэто игра на выживание, прозвучало как цитата.
Как ваши родители познакомились?
На вечеринке. В Париже. Маме семнадцать. «Английская крапива», ее слова. Папе двадцать два. Поначалу был шокбрак с венским евреем! Ее семья не сразу это приняла, но потом они его полюбили.
Тереза кивнула, посчитав это упрощением. Полюбить Гарольда не так-то просто. Он ей напоминал жука, прячущегося в стене финки, под слоем штукатурки, в глубокой деревянной щели. Его жесткие крылышки надо натирать до блеска, его усики полировать фланелькой, его тельце холить и нежить, а то укусит.
Во время войны он был интернирован, продолжила Олив. Когда его выпустили, он стал сотрудничать с британским правительством. Эта тема для него закрыта. Он олицетворял собой все то, что не имело к маминой жизни никакого отношения, я бы так сказала. Она чуть что начинает скучать, ей надо постоянно взбивать пену. Владычица острых специй, кокаиновая баловница, эскапады с конюхом-немцем и все такое показное.
Последнее слово Тереза не поняла, но уловила оттенок ревности.
Поразительно, как легко она умеет одурачить всех, притворяясь здоровой, при том что внутри от нее остались одни черепки. Интересно, будет у нас хоть когда-нибудь стабильная жизнь: папа в своем котелке уходит в Форин офис, а потомв клуб на Сент-Джеймс, мама вышивает дома У меня большие сомнения. А у тебя?
Тереза не знала, что отвечать этой фонтанирующей девушке с печальным открытым лицом. Шлоссы в общении друг с другом отличались немногословностью, а уж докопаться до их прошлой жизни было и вовсе нереально. Они вели себя в доме как актеры на сцене, а их единственным зрителем была Тереза. Ей ужасно хотелось увидеть, как они будут выглядеть без театральных костюмов, за кулисами, в темных углах, где всплывают воспоминания. Только что Олив чуть-чуть приподняла задник и показала ей скрытые силуэты и конфигурации. Сейчас, не дай бог, Тереза что-то не то ляпнети задник снова упадет, и магия их совместного уединения рассеется.
Ты выйдешь замуж, как тебе кажется? задала ей Олив вопрос в лоб, желая прервать молчание.
Нет, ответила Тереза, веря в то, что говорит.
Если я выйду, то исключительно по любви, а не чтобы досадить родителям, как поступила моя мать. А Исаак?
Откуда мне знать.
Олив улыбнулась.
Если это произойдет, ты останешься одна. Придется тебе перебраться к нам с мужем. Я не хочу, чтобы ты страдала от одиночества.
Вы про какого мужа говорите?
Назовем его Борис. Борис Монамур. Олив засмеялась и давай приплясывать, воздев руки к небу. О, Борис, иди ко мне, возьми меня! кричала она, пока не выдохлась. Потом повернулась к Терезе, вся сияя. Давненько я не испытывала ничего подобного.
И что это? последовал вопрос.
Счастье.
Служанка жадно глотала образ этой девушки в аранском свитере и поношенных коричневых туфлях, которая не хотела, чтобы она, Тереза, осталась одинокой, придумала себе дурацкого возлюбленного Бориса и приехала в испанскую глухомань, чтобы понять, как она счастлива. И тут она вдруг заметила засохшую кровь под ногтями у молодой хозяйки, сразу вспомнила топорик в руках у брата и помогавшую ему Олив. Ее охватила паника, и она схватила Олив за руку.
Что это?
От такого грубого жеста та застыла посреди танца.
Ваши пальцы!
Олив опустила глаза на полоски цвета ржавчины. Ее пальцы были зажаты в цепкой Терезиной лапке.
Все хорошо.
Это кровь. Он вас
Да ты что? Тереза, это не кровь. Она помедлила. Это охра.
Мокрое дело?
Да не мокро, а охра. Просто до конца не отмыла.
Я не понимаю.
Олив подумала.
Тереза, если я тебе кое-что расскажу, ты обещаешь хранить это в тайне?
Вопрос вызывающий, со многими неизвестными, но на другой чаше весовпотерять Олив, а об этом даже думать нельзя.
Конечно, последовал ответ.
Олив задрала мизинец.
Хватайся и поклянись.
Они сцепились мизинцами, и Тереза почувствовала на себе пронзающий взгляд.
Lo juro, прошептала она. Я клянусь.
Олив приложила скрещенные пальцы к сердцу Терезы, и та, словно под гипнозом, ответила тем же, ощущая через свитер идущий от груди жар.
1
Район на юго-западе Лондона.
2
Американ Джеймс Макги (р. 1972) геймдизайнер из США, прославившийся благодаря разработке компьютерных игр American McGees Alice и Alice: Madness Returns. В данном случае Страшилаперсонаж игры.
3
Искусство побеждает все (лат).