Вдоволь натешившись, а потом накурившись какой-то отравы с желтым удушливым дымом, бандиты развалилиськто на кане, кто на полув самых разных позах и впали в спячку. Именно в спячку, а не в сон, потому что у многих были открыты глаза. Одни хихикали непонятно над чем, другие что-то бормотали, и все они были похожи на сумасшедших.
«Эх, пришли бы сейчас сюда папа и дядя Мирослав! Они бы и вдвоем расправились со всей шайкой!» И хотя они все не шли и не шли, мальчик верил: придут! Эта вера помогала ему держаться.
Очухавшись после полудня, разбойники сели играть в банковкусвою самую любимую и самую азартную игру.
На стол постелили скатерть, на которой черной тушью начертаны два квадрата, один внутри другого. Углы квадратоввнешнего и внутреннегосоединены диагональными линиями. На образовавшиеся трапеции игроки кладут свои ставкиденьги или условно их заменяющие фишки. В центр скатерти, на маленький квадрат, водружается банковка. Она представляет собой медную четырехугольную коробочку с крышкой. Внутри костяной вкладыш, на одной стороне которого белая пластинка. Тот игрок, на чьей стороне она оказывалась, считался выигравшим все ставки.
Игра началась. Банковщиком пожелал стать Ван Ювэй: даже не играя, он получал немалый процент от всех выигрышей. Толстяк сидел в дальнем углу фанзы, спиной к игрокам, манипулировал вкладышем и подавал закрытую коробочку своему помощнику, который подходил к столу и ставил банковку на скатерть. С нее снимали крышку, и сразу же становилось ясно, кто выиграл. И выигрыш и проигрыш встречался всеми хладнокровно, с бесстрастными лицами.
Впрочем, кривому Лю выдержка скоро перестала изменять: он крупно проигрывал. Лишившись наличных денег, он поставил на кон корни женьшеня, добытые им за последнее время, потом ружье, еще потом собаку, ту самую, сибирскую лайку Наконец обвел вокруг себя руками, словно сгребая все свое имущество в кучу и бросая его на стол. И вновь фортуна в виде банковки не пожелала обернуться к нему белой стороной, а может быть, на него прогневался Цзао-ванбог домашнего очага
В фанзе наступила напряженная тишина, все догадывались, что хозяин дома, теперь уже бывший, на этом не остановится. Но у него оставалась только свобода. Ее он и поставил против собственного же имущества. В случае неудачи он становился да-хула-цзырабом выигравшего.
Когда на стол водрузили банковку, кривой Лю уставился на нее своим единственным оком, не решаясь снять крышку. Это сделал бровастый бандит в шелковом, но рваном халате, тот, которому сегодня везло больше всех. Он открыл коробочку и не смог сдержать торжествующего смеха: белая пластинка указывала на его выигрыш. Бывший хозяин фанзы, а ныне раб, опустил голову и словно окаменел.
Ван Ювэй вышел из своего угла в знак того, что игра кончилась. Увидев это, кривой Лю стряхнул с себя оцепенелость и злобно крикнул, что имеет право отыграться. Банковщик нахмурился, подумал некоторое время и, пожав плечами, вернулся на свое место.
По тому, как встревоженно зашептались бандиты, Сергунька понял, что сейчас произойдет нечто страшное. И действительно, бывший хозяин вскочил из-за стола, обнажился по пояс, выхватил из ножен кинжал и попробовал на ногте его отточенность. Встал и бровастый, он уже не смеялся, лицо его стало серым.
Можно было подумать, что вот-вот Лю бросится на него с ножом. В ожидании этого Сергунька крепко зажмурился и потому не видел, что кривой повел себя самым странным образом. Сначала из его глази живого и мертвогохлынули слезы, потом он левой рукой оттянул у себя на животе брюшину и быстрым ударом кинжала отсек ее. Окровавленный кусок мяса он, согнувшись от боли, бросил на белую скатерть. Лю сделал ставку, цена которойсвобода!
Это была так называемая «игра на мясо»дикий и давний обычай маньчжурских бандитов. К ней прибегали нечасто, и многие проигравшиеся в пух и прах предпочитали рабство. В шайке Ван Ювэя было несколько да-хула-цзы, они так и назывались, только к их кличке прибавлялась фамилия.
Мужество кривого Лю произвело впечатление на хунхузов. Теперь они смотрели на бровастого: как тот поведет себя? Отказаться от дальнейшей игры он не мог: изобьют палками до смерти. Если кредитор проиграет, да-хула-цзы обретет свободу, если же выиграетсохранит при себе раба, но потеряет часть своей брюшины, обязанный вернуть «долг».
Игра продолжалась. Банковку понесли толстяку в угол. Кривой Лю с наскоро сделанной повязкой на животе и бровастый, низкий лоб которого покрылся испариной, с тревогой и надеждой смотрели в спину Ван Ювэя
Внезапно дверь распахнулась и в фанзу, сопровождаемый лаем собаки, вбежал вооруженный хунхуз, которого Сергунька раньше не видел, очевидно, дозорный. Он что-то сказал Ван Ювэю, тот бросил медную коробочку, схватил ружье и с необычайным для него проворством кинулся к выходу. Несколько бандитов последовало за ним.
Оставшиеся потеряли интерес к игре, собравшись в кружок, они принялись оживленно обсуждать новость, принесенную дозорным. Долго крепившийся Лю вдруг покачнулся и рухнул на пол, потеряв сознание. К нему подошел только бровастый. С видимым удовольствием он пнул ногой своего раба, так и не успевшего отыграться.
Сергунька снова взмолился богу об избавлении его от мук, и на сей раз молитвы мальчика были услышаны: прошло совсем немного времени, и в дверях показался дядя Мирослав! Маленький пленник вскочил на ноги и уже готов был разразиться радостными рыданиями, как вдруг замер, закрыв себе рот рукой. Яновский был один, без оружия, глаза его были завязаны, а руки крепко стянуты за спиной. Значит, он тоже пленник!
Мирослав подождал, когда с него снимут повязку, потом обежал глазами фанзу и, найдя Сергуньку, ободряюще улыбнулся ему.
Ничего, хлопчик, ничего. Все будет хорошо. Сейчас тебя отправят домой.
Ван Ювэй, стоя рядом, тоже улыбался, но его улыбка не предвещала ничего хорошего
Третьи сутки не спал капитан Хук. Первую ночь после приснопамятного рейса он провел в седле, пытаясь вместе с друзьями настичь бандитов по горячим следам, вторую провел на берегу бухты Сидеми, у своего разоренного гнезда, ожидая возвращения сына.
Сразу после разговора с Яновским, который, прочитав письмо хунхузов, уверил капитана, что Сергунька вот-вот будет возвращен отцу, Фабиан поспешил домой и с той минуты стал жить ожиданием.
Он долго и бездумно сидел в своем кабинете, у холодного камина, пока не очнулся в полной темноте: наступил вечер. У Фабиана было такое ощущение, что он находится в чужом пустом доме. Он стал ходить из комнаты в комнату, всюду зажигая свечи. Задержался в детской. Потрогал игрушки, которые, казалось, еще хранили тепло ладошек сына. «Ничего, шепотом сказал капитан плюшевому медвежонку и оловянным солдатикам, ничего, скоро Сергунька придет, не скучайте».
Он вышел под вечернее небо и долго стоял на берегу, наблюдая, как небо и море сливаются в один темно-синий цвет, последнее чуть темнее, как еще через несколько минут они стали совсем неразличимы, только слышались во мраке тяжкие вздохи волн
Несколько раз за ночь Фабиан оглядывался на свой дом, замечал в его окнах свет и, забывая, что сам зажег его, спешил к усадьбе, где, увы, никто его не ждал. Потом возвращался на берег и снова бесцельно бродил взад-вперед неверными шагами лунатика.
Когда рассвело, капитан Хук, так и не дождавшийся сына, отправился на ферму Яновского. Татьяна Ивановна на веранде накрывала на стол; увидев Фабиана, сбежала с крыльца.
Что Сергунька? Нашелся?
И тут же по лицу соседа поняла, что вопрос был лишним.
Нет Пока нет. Мирослав дома?
После разговора с вами ушел в тайгу, и вот до сих пор нету. Не знаю, что и думать
А что тут особенного? Насколько мне известно, Мирослав и раньше уходил в тайгу на два, на три дня, а то и больше.
Да, но то было раньше, а теперь Татьяна Ивановна запнулась, не решаясь напомнить о хунхузах. Накануне Мирослав вел себя как-то необычно, странно, мне показалось даже, что он волновался, хотя на него что не похоже Сказал, что идет ловить бабочек, но я ему не верю. И Андрейку, которого постоянно таскал с собой, наотрез отказался взять.
А может быть, он начал было Фабиан и замолчал, увидев подъезжающего к воротам ранчо верхового китайца. Он был в безрукавке со стоячим воротничком, надетой поверх халата, из-под темно-синей круглой шапочки на спину спускалась коса, из стремян торчали длинные узкие носы ичиг. По тому, как он слез с коня, было видно, что нечасто ездит верхом.