Нету у них лишка.
Вместе с уполномоченным были еще двое. Одинизвестный всей деревне милиционер Санько, другого, с усами и в гражданском сером костюме, Назар Евсеевич видел впервые. Они устроились возле печки, которая топилась в конторе по случаю приезда начальства. Оба ничего не ответили, только усатый кивнул головойпонятно, мол.
Потом уполномоченный спрашивал поочерёдно колхозниц про зерно, получали или нет? Бабы не отпирались. Давали, как же. Сколько? Дак мало совсем. А точнее? И кто распорядился? Писал у себя в бумагах.
Покончив с допросом, опять обратился к председателю:
Так что же получается, Назар Евсеевич, хлеб по домам растащили, а говорите, что сеять нечем будет. Нехорошо обманывать государство.
Почто обманывать? обиделся председатель. Нам это не годится, на вранье не проживешь. А хлеба дали немного за трудодни. Надо народ пожалеть, совсем-то без хлеба нельзя.
Ах, вон что! Пожалел, значит. Была такая директива? Не было? повернулся в сторону печки. Что будем делать с этим жалельщиком?
Тот, что в гражданском, проверил большим и указательным пальцами щеточку усов, сказал нехотя:
Пусть соберёт.
Нечего собирать! Назар Евсеевич приложил руки к груди. Ему казалось, что этот человек немного сочувствует ему. Сколько было той выдачи? Съели давно.
Ладно, уполномоченный решительно положил ладонь на лист бумаги, напиши, сколько пудов вы обязуетесь сдать ко дню нашей славной армии, идело с концом!
То есть как? Назар Евсеевич попытался заглянуть уполномоченному в глаза. А сеять чем станем?
Ты мне эти кулацкие штучки брось! окрысился тот. Нашёл, что раздать, найдёшь и сеять. Иначе побарабанил пальцами по столу.
Назар Евсеевич свесил голову низко-низко, худые плечи его торчали, как стропила, руки комкали шапку.
Ладно, сказал глухо, пишите документ, что распоряжаетесь сдать зерно, ясдам.
О! усатый первый раз взглянул на председателя с интересом. Свежая мысль! поднялся, прошёлся к окну и обратно; на ногах у него белые бурки, и ступает он ими по некрашеному полу мягко, неслышно, будто боится нарушить тишину, в которую он аккуратно укладывает неторопливые тяжёлые слова:
Придётся, товарищ председатель, поехать с нами. Поговорим обстоятельноты слишком умный.
Домой Назар Евсеевич не вернулся. Дней десять спустя, уже в марте, позвонили из района и сказали, что надо выбрать нового председателя. Кого выбратьне сказали. Пришлось решать самим, и новым председателем стал фронтовик Гриньков.
Первая встреча Серёжки с Семёном Тимофеевичем произошла в начале зимы, в тот день, когда он вышел после болезни на улицу. Был тогда Серёжка слабым, голова слегка кружилась, и когда он глянул наискосок через дорогу, то решил, что опять бредит. Над плетнём двора Гриньковых сам по себе гулял топор. Серёжка крепко зажмурился, постоял так немного, открыл глазавидение не пропало. Он пошёл потихоньку туда и увидел, что во дворе коротконогий человек, обутый в безносые кожаные самоделки, одетый в зелёную стёганку, мощными ударами крушит ограду. Оттого, что ноги у него заканчивались сразу ниже колен, руки казались несуразно длинными.
Сергей, что ли? мужчина опустил топор, опёрся на него, как на трость. Узлов? Ишь ты, вырос. Ну, заходи.
Здравствуйте, дядя Семён, Серёжка тоже узнал соседа. Что вы делаете?
Дрова заготовляю. Пока голова думает, как жить дальше, руки должны работать.
Первое время после возвращения домой Гриньков больше сидел в избе, в колхозе дела ему не находилось. Он мог бы, например, шить хомуты или гнуть дуги, да не было такой надобности. Так и просидел несколько месяцевдомохозяином. Потом, незадолго до того, как увезли Назара Евсеевича, по деревне новость прошла:
Безногий бабу свою обрюхатил, говорили с осуждением будто, но и с усмешкамичему-то радовались люди.
Когда встал вопрос о новом председателе, недолго думали и не спорилимужика надо ставитьвыбрали Гринькова.
Гриньков тоже, как и Назар Евсеевич, человек хозяйственный и разумный; другое дело, что оказался нервным недавний солдат, вспыльчивым. Но на Серёжку он не шумел, может быть, потому, что сам в технике разбирался слабо, а точнееникак.
Первое время Семён Тимофеевич до правления на санках добирался, в которые жена впрягалась, однако этоне порядок, Антипыч стал Гнедого к председательскому двору по утрам подавать. Всё же, случается, когда недалеко, Гриньков и на своих двоих ковыляет, небольшой тросточкой-самоделкой помогает и идёт себе.
Снова приезжал уполномоченный, на этот раз с одним милиционером в сопровождающих, заставил проверить наличность семенного фонда. Вместе с Семёном Тимофеевичем два дня неотступно стоял в амбаре возле весов, рядом с Манефой; когда работу закончили, ничего не сказал, кривил губы и смотрел задумчиво и рассеянно.
Как там наш Назар Евсеевич? отважился и подступил к нему Антипыч, хотя, признаться, на ответ не надеялся.
Болеет, лаконично сказал уполномоченный.
Ага. Хворает, дело известное.
Потом Антипыч изловил за амбаром и милиционера и задал ему тот же вопрос.
Отправили туда, где похуже, Санько успел выменять в деревне на кусок материи добрый шмат сала и полкуля картошки и был настроен благодушно. Чтобы не умничал.
Гдей-то может быть хуже? поинтересовался Антипыч, но на этот вопрос ответа не получил.
В тот день, когда увезли Назара Евсеевича, Антипыч показал Серёжке, как главному теперь колхозному пахарю, где находится тайник с зерном.
Ежли что, ежли и меня заметут, Антипыч был готов к такому повороту дела, то знай: здесь семена. Ага. А наказ председателев такой: пустошку за овражком распахать и засеять. Землица там отдохнула, хороший урожай будет.
Но Антипыч остался вне подозрений уполномоченного: глаза у старика слезились, когда его о чем-нибудь спрашивали, он прижимал плечом здоровое ухо и выставлял другое, контуженное, не слыша того, о чём его спрашивали, вполне натурально отвечал невпопад; стар и глупясно было любому приезжему.
Ну и председатель в тех разговорах, для которых его пригласил в город человек в сером, про Антипыча, похоже, не упомянул.
Ждановка осиротела без Назара Евсеевича, оставался он в деревне как бы за отцавсем, от мала до велика. Свет померк для Серёжки и мир пошатнулся, когда тронулись от крыльца правления сани, в которых горбился, отворачиваясь от людей, председатель.
Серёжка решил написать письмо товарищу Сталину, попросить, чтобы защитил Назара Евсеевича, потому что председатель у них хороший и все силы кладет для народа и для всей страны. Он даже спрятал часть семенного зерна, чтобы по норме сеять, а то у них всегда семян не хватало; осенью большой урожай можно
Подзабыл за два года Серёжка грамоту, правда, и раньше в грамматике не слишком был силёнкак посылать дорогому вождю письмо с ошибками? Стыдно. И всё равно бы написал Серёжка письмо, но откладывал, потому что надеялся сперва, что Назара Евсеевича всё же отпустят домой. Разберутся и отпустят. Но вдруг по деревне стали шёпотом передавать друг другу новость, будто бы умер председатель в городе. Известно, мол, это от надёжного человека.
Так быстро всё свершилось Никакое письмо уже не поможет.
День догорал. Солнце укатилось далеко на запад и там опустилось на снег, снег заалел. Земля, перечёркнутая длинными тенями, готовилась к ночи, последней, может быть, перед окончательным наступлением весны.
Буркин спросил у Серёжки разрешения и ушёл домой. Серёжка, разогретый было вознёй с трактором, чувствовал, что скоро начнёт мёрзнуть, но не шевелился. Околееттак ему и надо! Плохой из него ремонтник, не сумел запустить трактор. Как теперь смотреть в глаза людям? Конечно, колхозники и без Серёжки справятся с весенней страдой, и если даже последние лошади передохнутна себе вспашут и засеют поля, без хлеба армию не оставят. Но какой ценой? И так уже, наверное, ни одного здорового человека в деревне не осталось. Когда все бабы надсадятся, что же тогда им делатьидти вслед за Петровной по миру? А кто милостыню будет подавать?
С недавних пор старуха деда Задорожного ходит по деревне с сумой. Горькая доля выпала Петровнегорше не придумаешь, но жизнь окаянная так повернулась, что ударила ещё сильнее.