16 мая
Юбилей. 1000 дней вместе. Говорит, сосчитал по календарю, допустим, я не проверяла, конечно; если так, топускай.
Это много.
Тысяча дней любви.
А я подумала: совместной работы. Или службы, точнее сказать.
Белые розы. Букет. Шампанское, виноград.
Стала мнительной. Знаю, что неспроста. Так и спросила:
Ты хочешь узнать что-то?
Ну зачем же ты так? Даже как будто задет. Поцеловал. И все же: Одно другому, сказал, не мешает.
В смыслеработа любви. Или любовьработе.
Вышли на балкон. Выпили по бокалу. У меня было скверное настроение, думала, не готова.
Но он так на меня посмотрел и так улыбнулся, что все во мне перевернулось вдруг. Я сказала:
Пошли.
Забавно. Послевсегда забавно.
Страница готова. Пишется вроде. Значит, пошел. (Дневник.) С четвертой попытки. Первые три: все тетрадкив огонь. Посмотрим, что дальше будет.
Ну-ну, красавица, изображай.
Сейчас мне кажется, я могла бы предсказать с точностью докак обнимети далее Но когда обнимал, волна в самом деле подкатывала, он знал, чего добивается Нет, я сама торопиладавай же, давай, давай, спрашивай он забубнилпро какую-то встречу, да еще и в Пекине, про секретную встречу, про конфиденциальную встречуя не хотела вдумываться чью, не хотела повторять за ним именаэтих чертовых китайцев-американцев или кто там они, да что мне до них, но бубнил, бубнил свое, спрашивал, обнимая, приедет ли тотвторойГенри, ах, Генри, милый наш Генри, дружокпотому что от этого будтоот того, поедет ли он или нет, будет что-то зависеть. Гнать, держать, дышать, зависетьненавидеть и вертеть. Я сознательная. Я очень сознательная. Ну, ты не комплексуй, говорил, ты расслабься, расслабься, ведь я же люблю тебя, понимаешь, люблю Ненавижу это «расслабься». Расслабляласьнаверное. Если так называетсяда. Он же любит, влюбленный. И я. Яего. Чтобы крепче, просила. И хрустнули косточки. Еще, еще!.. А потомкогда понеслосьтамтамтамтамтам лакуна, пробел, ничего не помню. Кричала. Не владела собой. Не могла не кричать. Все услышал, все, что хотел. Был испуг под конецо соседях, как раньшемелькнулокогда в стену стучат, но какое же тут общежитие, пора и привыкнутьприходила в себя, когда нет никого за стеной, никого кроме нас нет на свете нигде и никто не услышит. Устала.
И вот, открыв глаза, в потолок смотрю. Он же сразувлюбленный! бежит к телефонув прихожую. Шлеп, шлепбосиком по линолеуму.
Добрый вечер, Евгений Евгеньевич, и вполголоса, тихо: информация полностью подтвердилась Да, приедет Да, абсолютно точно В середине июля Уверяю вас, да Четвертый сценарий
Голенький стоял, без халата. Думал, я не услышу. Голенький и любимый. Дурачок.
25 мая
1001 день. 1001 ночь.
Это число мне больше нравится. Чем тысяча.
Тысяча и одна ночьв одной постели.
Не каждаяно все-таки
Все-таки в одной!
Удивительно. Не единого пропуска!.. нет, не вспомнить Нас даже в командировки посылали вместекак тогда, в декабре, в Серпухов!.. И когда я ложилась в клинику на обследованиедважды, его тоже укладывали со мной! В отдельной палате, в двуспальной кровати даже стихами выходит Фантастика! Вот за что надо выпить, Володька, за то, что без пропусков!.. под одним одеялом!..
Ладно спи, дорогой. А я пободрствую и тоже лягу. Зря кофе пила.
Тысяча и одна ночьпускай не каждаяно сказок Шехерезады!
28 мая
Мне не рекомендовано думать об ЭТОМ. О том, как происходит.
Объяснили: рефлексия разрушительна. А вдруг «исключительный дар» возьмет иисчезнет?..
Или они боятся, что, разгадав механизм ЭТОГО, я выдам тайну врагам?
Боже, но разве можно в ЭТОМ хоть что-то понять?
И какое мне дело
.
А дневник? О дневникени-ни.
30 мая
Хорошо бы устроить ремонт. Переклеить обои в мужниной комнате. Побелить потолок на кухне. Рамы покрасить.
Весь день скучала.
Читала какой-то глупейший детектив, уже позабыла чей. А сходить посмотреть в другую комнатулень.
Володька обещал к семи.
Он у нас теперь аналитик.
1 июня
Подписала еще кое-что, сильно регламентирующее мою жизнь. Кроме понятной подписки не разглашать секреты (много ли я их знаю?), взяла на себя обязательства не вступать в контакт с иностранцами (в моем случае «контакт» звучит, пожалуй, слишком пикантно). И даже не посещать международных выставокбез мужа (или провожатого). Притом что я и так не выхожу из дома!..
Смешнее всего, что дала подписку сохранять верность супругу. Это мое персональное обязательство.
Таких, наверное, еще никто не давал.
По всему видно, ему доверяют на все 100.
А если я тебе изменю, Володя, меня посадят в тюрьму?
А как же, родная. Только я тут ни при чем. Они сами придумали.
3 июня
На дачу приехали после обеда. Когда свернули с шоссе, я только тогда и обнаружила, кто едет за нами. Володя сидел за рулем, я сказала: «Смотри» он улыбнулся: «А ты как думала».
Сопровождали нас только до первого поста, там они остановились, и далее, через бор, мы добирались одни, без охраны; причем милиционер у шлагбаума отдал честь Володе (а может быть, даже мнея рядом сидела); и документов никто не спрашивал.
Е. Е. вышел сам на дорогувстречать; открывал ворота; я почему-то ждала, что будет он при лампасах, ничего подобногообычный тренировочный костюм, наш, не импортный, трикотажный, и штанины засучены до колентакой дедушка-садовод. Меня он расцеловал, похвалил прическу, тут же по явился пудель по имени Риф, темно-рыжий, лизучий и, конечно, похожий нано не хозяина, а хозяйку; та со своей стороны на генеральшу совсем не похожамаленькая, вертлявая, лохматая. Представилась просто: Лариса.
Сразу же повели нас в усадьбуобедать. Усадьба большая, солидная. Ели окрошку на веранде, за столом сидели еще некоторые, Володя шутил, хохмил, анекдоты рассказывал. Е. Е. же рассказывал про огурцы со своего огорода, обещал нам показать, как растут. Угощал «Посольской», я не пила. Еще о живописи говорили, хвалили Илью Глазунова за смелость, он первый, кто решился проиллюстрировать «Яму» Куприна. Лариса меня тихо спросила: «Вам нравится Яма?» Я сказала: «Не очень».
Почему мне должна нравиться «Яма»?
После обеда Володя всем объявил, что не успокоится, пока не поймает четырех карасей, и пошел с удочкой на пруд. А меня Лариса повела смотреть достопримечательности. Пруд, беседка, оранжерея, грядки, на которых Е. Е. выращивает кабачки и огурцы хваленые, розарий Розы разных сортов. А еще какие-то невероятно редкие тюльпаныпо одномуодин фиолетовый тюльпан, другой черный. «Вы смотрели Черный тюльпан?» «Два раза, с Аленом Делоном». «С Жераром Филиппом». По-моему, с Аленом Делоном, но я не стала спорить. «Вот это дерево туя, показала на нечто пирамидальное. А это муж мой утверждает, что кедр, а на самом деле стелющаяся сосна, выше, чем по плечо не вырастает, вширь растет, и добавила: Дикобраз». Иголки действительно длинные, длиннее пальцев. Мы подошли к маленькой, довольно симпатичной елочке. «Голубая, похвасталась генеральша, таких больше нигде нет, только на Красной площади, у Мавзолея». Оказывается, возраст такой елочки определяется по числу ответвлений; на каждой ветке от ствола было по четыре, я сказала: «Молоденькая». А генеральша спросила, догадываюсь ли я откуда. Я не догадывалась. «Вот оттуда как раз, с Красной площади, муж сорвал шишку у Мавзолея четыре года назад и семечко посадил. Только не говорите никому», она засмеялась доверительно, как бы и меня приглашая быть откровенной. Я так поняла.
Зашли в оранжерею. Там росли среди овощей вполне заурядных еще и гвоздики, особенно много белых. «Ну-ка, как называется, должны знать вот эта» Показывала на белую с красным одним лепестком: «Редкость!» Я честно призналась: «Не знаю, а как?» «Грешница». «Почему грешница?» «А догадайтесь». Глупо, но я покраснела. Наверное, потому, что подошел Е. Е. Определенно, я дура.