Эрнст, пошли! мой одноклассник снова потянул меня за рукав. Я их знаю, эти ребята постоянно устраивают драки! К тому же, ты всё равно не справишься с ними тремя! Идем же!
Я хмурился, обдумывая ситуацию. Ханнес был прав, без сомнения, и единственным логичным решением было развернуться и идти по своим делам. Однако, меня воспитали в семье, где мужчины всегда уважительно относились к женщинам и защищали их, может потому, что все мужчины в нашей семье были такими большими и сильными и считали это каким-то их особым рыцарским кодексом, может потому, что эта традиция передавалась от отца к сыну, я не знаю. Но что я точно знаю, так это то, что никто и никогда не смел даже подумать о том, чтобы ударить женщину в нашей семье, или даже оскорбить её грубым словом. И вот так решение, неважно насколько нелогичным оно казалось Ханнесу, пришло ко мне ясным, как день. Я решительным шагом направился прямиком к трем задирам и схватил их вожака за пиджак, как раз когда он снова попытался задрать девочке юбку в поисках какого-то мифического «золота».
Ты что, оглох? Я крикнул ему в лицо так громко, как только мог, хотя на моей родной ферме я никогда даже не видел драки, и уж тем более никогда ни в одной не участвовал. Начальная школе здесь, в Линце, тоже была относительно спокойным местом, и самое, пожалуй, отдалённо напоминающее драку у меня случилось с Ханнесом, когда я шлепнул его по руке, поймав его за воровством моего бутерброда из моего портфеля. Она же сказала тебе оставить её в покое!
Предводитель группы выдернул пиджак из моих рук и, окатив меня презрительным взглядом с головы до ног, подступил вплотную ко мне, почти касаясь носом моего.
Гляньте-ка, кто пожаловал! прошипел он с издевательской ухмылкой на прыщавом лице. Мы что, побеспокоили твою подружку? Может, и ты золото прячешь вместе с ней?
Нет у меня никакого золота, ответил я, никак не в силах взять в толк, о каком таком золоте он говорил, и почему он вдруг решил, что девочка была моей подружкой. Но с этими вопросами я мог разобраться и позже, сейчас главное было не отступать. Я состроил самое страшное лицо, какое только мог и продолжил, Она мне не подружка, но ты всё равно сейчас же её отпустишь, а не то
А не то «что?»
Вся троица уже окружила меня, но по крайней мере девочка теперь была свободна, и она быстро воспользовалась ситуацией, подобрала длинную юбку и побежала подальше от двора школы для девочек, соседствующей с нашей школой для мальчиков.
А не то я тебя побью хорошенько! Я вздернул подбородок в подтверждение своих намерений, хотя в реальности понятия не имел, как нужно правильно наносить удар.
Ты меня побьешь, малолетний ты засранец? с этими словами он пихнул меня в грудь, и я невольно шагнул назад, едва сохранив равновесие.
Правильно, покажи ему, Барни!
Двое его дружков начали свистеть и подначивать своего вожака, отступая по сторонам и давая ему пространство для движения. Небольшая группа школьников уже начала собираться вокруг нас, предчувствуя скорую драку.
Ты меня побьешь?! старший снова пихнул меня в грудь, но в этот раз я не только не отступил, но еще и пихнул его в ответ, да с такой силой, что он пошатнулся, отступая назад, споткнулся о камень и упал на землю.
Тогда-то я впервые и испытал это, то, о чем моя мать и бабушка всегда говорили с таким осуждением, как будто это было своего рода проклятьем на нашем кланезнаменитый приступ бешенства Кальтенбруннеров. Именно это самое «проклятье» и заставляло всех окружающих бояться мужчин нашей семьи и быстро ретироваться при первых же признаках приближающегося шторма. Как я выяснил позже в тот день, это была явно не приятная картина.
Я ничего уже вокруг не слышал кроме собственной крови, бешено пульсирующей в ушах. Ослепленный необузданным гневом, я набросился на свою жертву, все еще распростертую на земле и глядящую на меня во все глаза, полные ужаса. В тот момент никаких других мыслей больше не осталось, кроме одной: я хотел его убить. Физически уничтожить. Заставить его перестать дышать.
Мои кулаки делали работу сами по себе, в то время как мой мозг при этом вряд ли осознавал, что происходит. А как только я почуял металлический запах крови из его разбитого носа и губ, моя злость только утроилась, и теперь даже его друзья не могли оттащить меня от стонущего школьника. Только когда директор выбежал на крики и оттащил меня, все еще размахивающего кулаками направо и налево, от моего избитого соперника, тот был спасен.
Не осознавая, кто держал меня за шиворот, я замахнулся и на директора тоже, едва не попав ему в челюсть. После этого я немедленно получил пару хороших пинков и подзатыльников, а когда он притащил меня наконец в свой кабинет за ухо, директор решил проучить меня еще и указкой вдоль спины, чтобы впредь знал, как замахиваться на старших.
Я совершенно не чувствовал боли, когда он меня бил. По правде говоря, я даже улыбался при мысли, что я только что победил в своей самой первой драке, впервые осознавая, какую недетскую силу я имел с своих еще маленьких руках. Я вдруг почувствовал себя сильным и непобедимым, и это было крайне приятное чувство.
Ты что, смеешься?! Ты смеешь смеяться надо мной?! голос директора звучал где-то очень далеко, пока я парил где-то над своим телом, купаясь в какой-то необъяснимой эйфории. Ты хоть видел, что ты сотворил с лицом бедного мальчика?! Да его собственная мать теперь не узнает! Вот подожди, сейчас придёт твой отец, он тебе задаст трепку!
Однако, мой отец, который почти бежал всю дорогу от своей адвокатской конторы после того, как один из школьников, посланный директором, передал ему его сообщение, не спешил встать на сторону главы школы.
Мой сын прекрасно воспитан. Я сам могу ручаться, что вырастил его хорошим, послушным и уважительным молодым человеком. Он бы никогда не начал драки без веской на то причины. Отец повернулся ко мне, сидящему на одном из скрипучих венских стульев. Эрнст, почему ты развязал драку?
Я ничего не развязывал, честно ответил я. Это он первый начал. Он и его друзья приставали к одной из девочек из соседней школы, задирали ей юбку и дергали за кофту, ну я им и сказал, чтобы оставили её в покое. Тогда он меня пихнул. Ну я и пихнул его в ответ. Он упал А потом
Я едва помнил, что было потом, и только взглянул на свои руки, все еще покрытые тонким слоем засохшей крови.
Значит, мой сын вступается за девочку, бьет зачинщика, и вы хотите его за это исключить?! За то, что он помог защитить слабую, беззащитную девочку от хулигана? Но это же единственно правильное, что он мог сделать в этой ситуации! И, простите за сравнение, но что если мы представим, что ваша дочь или жена оказывается окруженной на улице какими-нибудь подонками с Бог знает какими намерениями, разве вы бы не пожелали, чтобы кто-то защитил их и проучил их обидчиков? Или вы бы предпочли отпустить преступников безнаказанными?
Я ухмыльнулся при виде того, как у директора невольно открылся рот. Он явно не принял в расчет, что мой отец был адвокатом, да причем еще и очень хорошим, так что произносить речи и приводить аргументы, которые никак не могли быть опровергнуты, было одним из его неоспоримых талантов. К тому же, отец был прав: я действительно поступил правильно, ну или по крайней мере мне так казалось. Виноватым я себя не чувствовал, это уж точно.
Вопрос о моем исключении больше не стоял, особенно после того, как мой отец упомянул директора одной из местных газет, и какую сочную историю тот сделал бы из всего этого. Закончилось все тем, что директор еще и извинился перед отцом за то, что не разобрался толком в произошедшем.
По дороге домой отец вдруг пожал мне руку, крепко, как взрослому, и сказал:
Я горжусь тобой, сын. Ты все сделал правильно, ты не побоялся пойти против врага, который был больше и сильнее тебя. В этом-то и заключается суть того, чтобы быть настоящим мужчиной, Эрнст, когда ты идешь против сильных, а не слабых. Всегда защищай слабых, и особенно женщин. Мы в ответе за них, потому как сами они себя защитить не могут. Тебе понятно?
Да, отец.
Хорошо. И никогда не сдавайся, всегда дерись до последнего и не отступай, не важно насколько сильнее твой враг.
Хорошо, отец.
Молодец. Я иногда бываю строг с тобой, но это для твоего же блага. Я хочу, чтобы ты вырос сильным и бесстрашным, как все мужчины в нашей семье.