Господь ничто не оставляет без воздаяния, отче, как вы нас учите. Так и тут. Перед вами блаженство.
Потерявший самообладание ксендз взвизгнул и выдавил: «Это не плата. Это вы свинья».
Помилуй бог, как же это. Быть может, вы совершили первое в жизни благое дело и тут же хотите его погубить. Я не могу допустить этого. Ну ладно, извините меня, отче.
Вы этого не сделаете. Я позову полицию.
Что вы, отче.
Вы не уйдете. Эй! Кто там есть?
Глаза Баги гневно сверкнули из-под бровей:
Ладно! Хватит чикаться. Если вы позовете кого-либо, я тоже знаю, что делать. Вы, святой отец, как посмотрите, ежели я, которого вы лаяли непотребно в храме перед образом Христа, доложу об этом епископу? Святой пастырь перед распятием обзывает женщину словом, которое Христос, как я помню, не применял к той блуднице, которую хотели побить камнями.
Вы, пастырь, торгуетесь, аки те торговцы, которых Он изгнал из храма. Вы произнесли «черт возьми»да простит меня Господь за повторение даже такого кощунства. Ах, вы Гадство какое. И еще, когда я говорю о вознаграждении в Эдеме, осмеливаетесь бросать: «Какая же это плата?» Вы сумасшедший, что ли? Ну плачет по вам монастырь, батька. Правда, тетка? Он же говорил все это?
Женщина, остановившаяся на пороге, чтобы подождать благодетеля, поспорившего с этим опасным ксендзом, простодушно подтвердила: «Да, говорил».
Тогда торжествующий Бага бросил:
Ну вот. А ругателя не уважают даже в епископстве. Понял, батька?
Ксендз, озлобившийся и напуганный одновременно, потер нервно руки, выбросил вперед жирный кулак, опять спрятал его и захихикал, заискивающе заглядывая Баге в глаза.
Я надеюсь, пан не сделает этого. Мы поладим с паном.
Ну, вот и хорошо. И запомните, если вы станете искать эту женщину, чтобы расплатилась, то Кстати, вы знаете, что такое студенты университета из квартала святого Доминика.
Как же, это мне известно, пан Сам был когда-то.
Сомневаюсь. Хотя по нынешним временам. Так вот это да вы знаете, самые буйные ребята Свайнвессена, и ежели вы попытаетесь притянуть эту бедную к суду, то скоро у вас в доме, не в храме, нет, не останется ни стекла в окне, ни бревна в стене. Понятно?
И Бага направился к выходу с женщиной. Ксендз испепелил их взглядом, но связываться с «доминиканами» было опасно.
* * *
Когда они вышли и женщина тщетно попыталась припасть к руке Баги, он спросил:
У тебя родные есть?
Есть. Да только далеко они, в Жинском краю. Не доехать, да и Михасика надо похоронить.
Бага вдруг вспомнил, что у него в кармане три золотых, которые собрала на книги братия из квартала Доминика и поручила ему купить. Черт с ними, подождут пихать в башку эту ересь. Лучше рассказать, как провел этого ксендзишку. Умный смех дороже книжек всех. Сначала он хотел дать два золотых, а один оставить, но когда полез в карман, рука, будто застеснявшись вдруг, достала все три монеты, и он, взяв руку женщины, положил их в сухую кисть: «Хватит на похороны и дорогу».
Хватит хватит. Господи, да как же это Господи Паночек миленький
Брось ты, дорогая.
Когда первые восторги прошли, он вспомнил, что у него осталось еще несколько монет за книгу, которую он отдал Яну. Плохо. Выходит, чужие деньги отдал, а свои оставил.
Ты сегодня ела?
Нет, не ела.
Ну так вотна еще, иди и поешь хорошенько.
За что? Панок!
Ты меня, тетка, панком не зови. Я со сволочью рядом даже в звании стоять не хочу.
Браток родненький. Да что же это Ведь мне ж никто помощи Нельзя мне, муж преступник Боже мой, браточек!
И она опять хотела поцеловать ему руку.
Ну ладно, ладно.
И передав ей гробик, он спросил:
Как звать-то тебя?
Агата.
Ну, хорошо Иди, иди. Да, еще вот что. Ведь отберут стражники деньги-то. Спрячь.
А дулю им. Спрячу так, что не найдут. Тебя-то, браточек любый, как звать-то, как?
Багой зовут.
Бага! Бага! повторила она. А им, сволочам, я ничего, так спрячу. Прощайте, па браток. Дай Бог вам счастья, здоровья, любви хорошей.
Когда растроганный Бага отошел шагов на десять и оглянулсяона стояла на перекрестке и грустно качала головой над гробиком. Потом встряхнула головой, отерла кулаком слезы и твердой походкой пошла, исчезла за углом.
Бага не чувствовал себя просветленно, это было для него дело довольно обычное, и с сожалением посмотрел на икону и пучок прутьев над дверями «Утоли моя печали». Потом крякнул, грустно подумав о сосисках, которые так искусно приготовляет хозяин, толстый Гавличек.
Но приключения Баги не были еще окончены в этот день. Едва он отошел на полсотню шагов, как вдруг его остановил какой-то сухой молодой человек с вегетарианской физиономией. Он был подчеркнуто изящно одет, шляпа сбита на затылок, в углу рта чудом держался слюнявый огрызок сигары
Разрешите прикурить.
Пожалуйста.
Мутный, табачного цвета глаз уставился на Багу, другой был прикрыт, словно человек, подмигнув, решил, что и с одним глазом красиво и удобно, так и оставил его в закрытом виде. Потом он промямлил, пуская носом дым.
Недурная погода, не правда ли?
Да ничего. Позвольте пройти.
А вы не возражаете против конфиден-сиаль-ного р-разговора?
Слушайте, не валяйте дурака, и Бага, отодвинув плечом человека, двинулся вперед Но человек, прыгая с правой стороны, устремился за ним.
А вы з-знаете, с кем вы сейчас были?
Бага остановился и сжал кулаки, но человечек не испугался. Он сунул руку в карман и промолвил:
Вы были с женой государственного преступника, с Агатой Жиннской были вы. Вот. Весьма подозрительно такое знакомство. А вы слышали, что по приказу Тайного Совета эти люди подлежат э-э отчуждению некоторому, так сказать, со стороны э-э общества? Им нельзя помощь оказывать.
Губы его извивались, как два розовых червяка, и Бага подумал, что хорошо бы дать этому парню, очевидно, переодетому полицейскому «дрозду», хорошего «раза» по морде, но благоразумно не сделал этого, а спросил:
Слушайте, подите к черту. Какое вам-то дело до этого?
Нам э-э, извините, до всего дело. Вы поговорили на улице с кем, а у нас уже все в бумажечке, вы с проституткой, а мы уже наутро все и знаем, вплоть до привычек ваших альковных. Вы-то, положим, к ним не ходите, но Вы вот сегодня к Яну Вару зашли, а уже мы и знаем. Ну так вот, знаете ли вы, что мужа этой женщины за бунт (он подчеркнул это слово значительно) бросили в тюрьму и ему э-э-э, казнь грозит. Ну-с, знаете
Багу поразило не это, его поразило, что и Ян под присмотром, его чистый Ян, надежды на спасение которого из лап Кaниса он лелеял. Вот пойдет он вечером к ней, а за нимлипкие глаза филера, сыщика. И он ответил, не подумав: «Знаю все знаю».
Знаете, а заговорили и мелочь сунули. Не много, а все же. Хорошо, что эти ваши гроши мы у ней отняли, и молодой человек протянул Баге ту мелочь, что он дал Агате на обед. Нехорошо, нехорошо, за нарушение постановления вы подлежите суду
Бага понял одно: Ян под сыском, женщина без обеда, хорошо, хоть три золотых спрятала, и еще он понял, что не может сдержаться. Этот человек внушал ему непреодолимое отвращение, и Бага сорвался. Он ударил «дрозда» по руке, и монетки звякнули о мостовую.
Тогда молодой человек, который, очевидно, и придрался к Баге, чтобы вынудить на что-нибудь незаконное этого студентишку, вежливо взял его за рукав и попросил следовать за ним в «э-э, сыскную канцелярию». Злой как черт, Бага расхохотался и, взяв «дрозда» за руку, предложил ему убираться восвояси. Но что-то блеснуло перед его глазами, и руке стало горячо: «дрозд» полоснул ножом. Бага вырвал нож, швырнул в сторону, взял филера за воротник и одним ударом свалил на мостовую. Тот встал и тут же полетел опять. В третий раз он кинулся, и Бага с наслаждением сунул кулаком в фатовское лицо, подумав: «Эх, ударил». В ту же минуту двое здоровенных стражников схватили его сзади за руки. Он вырвался, ударил одного ногой в пах и бросился бежать. Но одноглазый подставил ему ногу, и он тяжело брякнулся всем своим огромным телом на тротуар, а еще через минуту сыщик и второй полицейский уже крутили ему руки. Бага ревел, кричал, пытался рвать ремни, но его взвалили на телегу вместе с полицейским, которого он подбил, и повезли к серому зданию сыскной канцелярии. Бага плевался, ругался на всю улицу, дергал ногами. Возмущенные слова рвались с разбитых губ: «Проклятые! Проклятые!»