Слушая эти речи, Н. удивлялся человечности старого прелата. Он знал, что Виссарионвеликолепный актер, но таким он его никогда не помнил. Видно, приближение смерти и вправду меняет людей. И тогда Н. пришло в голову: а почему бы не попытаться напоследок получить от Виссариона письменный документ, который бы на века свидетельствовал о поддержке им этого брака?
Положим, в своей родной Болонье Виссарион мог лично распорядиться, чтобы Зою, когда она будет направляться в Москву, встретили надлежащим образом. Что так и будет, Н. не сомневался. Для болонцев слово Виссариона имело силу закона. Хорошо, но тогда пусть Виссарион напишет другим, хотя бы основным городам, через которые будет пролегать путь Зои на север и на восток. Тогда дело получит надлежащую огласку.
Виссарион воспринял предложение Н. с улыбкой. Вероятно, он догадывался, что двигало его бывшим учеником. Но спорить не стал.
Я и сам об этом подумал. Делла Вольпе, конечно, очень ненадежный человек. Жаль, что мы связались с ним.
Кардинал подчеркнуто сделал акцент на слове «мы». Н. опустил глаза.
Здесь уже ничего не попишешь, ваше высокопреосвященство. Слишком поздно что-либо менять. Хотя, конечно, я бы предпочел, чтобы вы остались в Италии и смогли лично проследить, чтобы ничего не сорвалось.
Я и сам бы предпочел. Но у меня нет иного выхода. Сикст настаивает. Я и так медлил столько, сколько мог. Я должен ехать. А письма мы разошлем. Не думаю, что они тебе особенно помогут, но не повредят. Это точно. Мое слово еще что-то значит в этих краях.
Но даже если письма не потребуются, если все пойдет гладко, как я рассчитываю, лишняя демонстрация уважения к Зое в глазах посольства не помешает. Посольство должно видеть, что мы отправляем в Москву не бесприданницу и сироту, а наследницу великого престола, которая волею судеб оказалась на попечении нашей матери церкви. Пусть Иоанн помнит, что в крайнем случае за Зою есть кому заступиться.
По старой памяти Н. предложил Виссариону подготовить проекты писем. Виссарион отказался.
Не надо. У нас с тобой всегда останутся особые отношения. Но ты мне уже не секретарь. Зачем я тебе буду поручать эти вещи? Ты же знаешьЗоя мне не чужая. Я дружил с ее отцом. Любил ее как дочь. И искренне хотел ей счастья. Мой грех, что я не смог дать ей это счастье. Но я всегда буду молиться за нее, покуда я жив. Письма я напишу сам.
Это последнее общение с кардиналом оставило в душе Н. смутный след. Виссарион разговаривал непривычно прямо, почти откровенно. Таким Н. его не помнил. Он мучился сомнениями: то ли отнести это на счет приближавшейся смерти, то ли подозревать ловушку.
Однако Н. не мог позволить себе роскошь побыть человеком, даже недолго. Ему нужно было удостовериться, что все сделано чисто, без подлога. Н. удалось перехватить письмо, адресованное приору Сиены. Он аккуратно вскрыл конверт, не нарушив печати, и внимательно, цепляясь за каждое слово; прочитал текст, написанный знакомым, почти родным почерком Виссариона.
Сколько тысяч раз ему приходилось писать этим почерком, поскольку кардинал нередко поручал ему не только готовить проекты писем, но и отправлять их за его подписью. До сих пор, особенно в минуты эмоционального напряжения, нервной встряски, Н. случалось непроизвольно переходить на Виссарионов почерк. Сейчас он изучал письмо кардинала со смешанными чувствами мнительности и восхищения.
Виссарион писал: «Мы встретились в Болонье с посланником государя великой Руси, направлявшимся в Рим, чтобы заключить там от имени своего господина брак с племянницей византийского императора. Это дело составляет предмет наших забот и наших попечений, ибо мы всегда были воодушевлены чувством благорасположения и сострадания по отношению к принцам византийским, пережившим такое бедствие. И мы считали своим долгом помогать им постоянно ввиду общих связей наших с отечеством и народом. Теперь, если этот посол повезет невесту через ваши пределы, мы усердно просим вас ознаменовать ее прибытие каким-нибудь празднеством и позаботиться о достойном их приеме, чтобы, вернувшись к своему господину, они могли сообщить о расположении народов Италии к этой девице. Ей это доставит уважение в глазах ее супруга, вамславу, а для нас это такая услуга, что за нее мы постоянно будем вам обязаны».
Н. успокоился.
Тогда же в Болонье Делла Вольпе спросил у Н., какое имя лучше дать Зое по ее приезде в Москву. Наверное, это был последний раз, когда монетчик по доброй воле и по собственной инициативе советовался с Н. о чем-то серьезном.
В каком смысле какое имя?
В простом. По московским обычаям, даже при том, что Зояправославная, ей все равно придется принять новое имя. Ее старое осквернено долгим ее проживанием в латинских землях. А кроме того, теперь она станет женой великого князя.
Н. не ждал этого вопроса. Тем не менее ответил сразу.
Подскажи, чтобы деспине дали имя София.
София?
Красивое старинное византийское имя. Почему бы и нет? Это имя должно понравиться русским. Оно будет напоминать им об их заветной мечтевернуть Константинополь с его Святой Софиейглавным храмом православной веры.
Делла Вольпе принял это разъяснение за чистую монету и послушно исполнил, когда посольство с Зоей вернулось в московские земли. Великий князь и митрополит согласились.
Фактически, однако, при этом экспромте Н. руководили и другие побуждения. Ему было стыдно перед Зоей. И ему очень хотелось, чтобы Зоя поняла и простила его. Поэтому Н. и предложил наречь девушку Софией. Ибо надеялся на ее мудрость.
Н. была очень близка византийская концепция Софии«премудрости Божией». Ради того, чтобы сохранилась и восторжествовала традиция византийской православной мудрости, учености и духовности, Н. и отдал душу дьяволу. Страстно желая быть прощенным Зоей, на прощение Господа Бога Н. уже не рассчитывал.
В конце мая 1472 года посольство прибыло в Рим. Послы остановились на папском постоялом дворе на высотах Монте Марио, ожидая, когда им будет дарована аудиенция.
Тем временем 24 мая папа собрал консисторию. Обсуждался только один вопросо браке Зои с Иоанном. Н. тоже присутствовал, секретарем для записи. Он чувствовал себя достаточно спокойно, не предвидя никаких осложнений.
В делах внешней политики папы не любили отклоняться от обязательств, взятых на себя их предшественниками. А в данном случае имелась четкая договоренность Павла II с Иоанном III. Сыграла свою роль и подготовительная работа, проведенная Виссарионом. Кардинал знал, как работает машина курии, знал, где и как требовалось подмазать ее шестеренки, чтобы они проворачивались глаже и быстрее, где подтолкнуть.
Наконец, поспособствовал сам Делла Вольпе со своим беззастенчивым враньем. С его легкой руки папа и большинство кардиналов наивно считали, что русские остаются верными Флорентийскому Собору и просят направить к ним посла, который бы разузнал их веру, изучил их положение, исправил бы все ошибочное и получил от них обещание повиновения Святому престолу. Таким образом, политическая комбинация, поначалу официально подававшаяся как закрепление антитурецкого союза с Москвой посредством брака Зои с великим князем Московским, превращалась в богоугодное предприятие, в операцию по возвращению в лоно Святой матери церкви ее заблудших детей.
В поддержку брака высказались все, что Сикст воспринял с нескрываемым одобрением. Затем без особых прений согласовали технические вопросы. Постановили, что обручение, согласно выраженному желанию, состоится в базилике Святого апостола Петра с участием прелатов. Решили, что кардиналы выйдут навстречу послам.
Консистория повторно собралась на следующий день, 25 мая, в положенное время. Для торжественности присутствовали послы Неаполя, Венеции, Милана, Флоренции и Феррары. Сикст велел приглашать русских. Н., стоявший на своем обычном месте у стола с чернильницей, почувствовал, как ногти впились в ладонь. Наступал критический момент.
Н. кожей сознавал слабость имевшихся у посольства полномочий. Еще хорошо, что умер Павел, поскольку никого из сановных бояр в состав посольства не включили. Делла Вольпе не собирался делиться славой ни с кем. Для сурового Сикста это, слава Богу, не имело значения.
Крайне неубедительно выглядела и верительная грамота, исполненная на русском языке. Хотя имя там и подчистили, все равно своей краткостью грамота наводила на невольные подозрения. Вместо традиционного, принятого в таких случаях велеречивого и торжественного описания существа вопроса грамота состояла из одной-единственной фразы: «Великому Сиксту, первосвященнику римскому, князь Белой Руси Иоанн челом бьет и просит, чтобы верили его послам».