Сперва я что-то заподозрил, а потом получил доказательство.
Когда?
Он пожал плечами и с саркастическим видом ткнул пальцем в темнеющие пятна:
Да сразу.
И ты не остановился?
Как и ты
В растерянности она повернулась к Фабьену. Он, прищурившись, расхохотался во все горло:
Можем повторить, когда захочешь.
Моисетта сжалась. Ей совсем не нравился такой поворот. Все пошло наперекосяк.
Вскочив на ноги, она сгребла одежду и принялась поспешно одеваться. Фабьен, обнаженный, продолжал невозмутимо лежать.
Но когда она уже собралась уходить, он вдруг резко ухватил ее за щиколотки и рывком опустил на пол, подмяв под себя. Он заявил железным тоном:
Я серьезно: можем повторить, когда захочешь.
Но как? Ты ведь занимаешься этим с моей сестрой!
Чтокак?
Как ты можешь ее обманывать?
Да я-то смогу. Ты ведь смогла же.
Моисетта принялась отбиваться, пытаясь пнуть Фабьена.
Ну ты и говнюк Подонок! Пусти меня.
Восхищенный ее сопротивлением, он навалился на нее, зажал руки, лишив возможности двинуться. Его глаза в нескольких сантиметрах от лица Моисетты дико сверкали.
Да вы только посмотрите на нее! И она будет учить меня морали! Уводит парня у сестры, да еще и возмущается!
Пусти!
Меня-то, по крайней мере, извиняет то, что я мог вас перепутать.
Она отвернула лицо, он резко разжал руки, скользнул вбок и с невозмутимым видом принялся одеваться.
Моисетта растирала запястья, заново переживая свое унижение.
Приведя себя в порядок, Фабьен, казалось, удивился, что она все еще лежит. Он протянул ей руку и любезно помог подняться, повторив:
Где захочешь и когда захочешь.
Она выпрямилась, оставив реплику без ответа. Он с насмешкой добавил:
И даже вместе с сестрой, если вас это заводит.
Моисетта поспешно выбралась из амбара. Он последовал за ней, закуривая на ходу.
Мопед мчался сквозь враждебную холодную ночь, а до Моисетты постепенно доходило, в какую ловушку она угодила. Что сказать сестре? Разумеется, ничего. Но Фабьенчто, если завтра он ей все откроет? Или проговорится? И как она будет оправдываться? Что
Моисетта дрожала.
Какая несправедливость! Она испытала невероятные, фантастические ощущения, достигла вершин женственности и при этом не имела права наслаждаться пережитым из-за этой чертовой сестрицы! Сестра, вредина, помеха радости, вечное препятствие, кайфоломщица!
Пакостница Лили!
На въезде в деревню, где маячила цепочка фонарей, Фабьен заглушил мотор и ссадил Моисетту. Она встала перед ним. Ни взгляд, ни голос не выдавали ни малейшего колебания.
Ты не скажешь ни слова моей сестре.
Вот как?
Ты не скажешь ей ни слова, или я тебя заложу.
Что?
Я объясню, мол, спустилась предупредить тебя, что Лили не сможет прийти на свидание из-за болезни бабушки, а ты схватил меня, увез и изнасиловал.
О-ля-ля, как это правдоподобно звучит!
Вполне, ведь ты сам признал, что тебе нравятся сестрички Барбарен. Так что тебе без разницы, та или другая
Он поморщился.
Моисетта с ядовитой усмешкой продолжала:
И как по-твоему, кому поверит Лили? Той, с кем неразлучна с первого мига жизни, ведь мы близнецы и тут ничего не изменишь, или дружку, о котором по осени забудет?
Ну ты и
Он побледнел.
Чувствуя, что победа близка, Моисетта нанесла завершающий удар:
Впрочем, зачем тебе вообще ей рассказывать об этой ночи? Если она поверит твоим словам, то проникнется к тебе отвращением. Если поверит мнепроклянет. В любом случае для тебя все кончено, можешь не сомневаться.
Он опустил голову.
Моисетта победила.
Минуту они стояли неподвижно. Моисетта с пренебрежением смотрела на него, он стоял потупившись. Их тела еще хранили тепло объятий, а кожазапах любовного возбуждения, их вновь тянуло друг к другу Чудовищная жажда.
Он хрипло пробормотал:
Ну ты и шлюха.
Она выдохнула:
А ты тот еще подонок.
Он посмотрел на нее, и вдругони даже не поняли, как это произошло, принялись страстно целоваться. Их языки сплетались и отталкивались, выскальзывали и вновь искали соприкосновения в яростном упоении. Он сжал ее ягодицы, и она испустила хриплый стон наслаждения. Пальцы Моисетты пытались нащупать сквозь ткань брюк его окрепший член.
Откуда-то с обочины дороги донеслось противное мяуканье. Ощутив, что теряет контроль над ситуацией, Моисетта, прервав поцелуй, уставилась на Фабьена и плюнула ему в лицо. Он ответил тем же.
Плевок попал ей на скулу, слюна стекла по щеке на шею, отдавшись спазмом где-то в животе. Внутренности Моисетты мгновенно скрутил сладостный спазм, как недавно в амбаре. Обезумев от этого ощущения, она развернулась и пустилась бегом, боясь, что сейчас, посреди шоссе, ее настигнет второй оргазм.
Уже у своего дома, заслышав звук удаляющегося мопеда, она замедлила бег и, прислонившись к стене, расплакалась, совершенно обескураженная. Моисетта пришла в отчаяние, не в силах понять, то ли она непоправимо несчастна, то ли невероятно счастлива.
* * *
В здании городского суда в Бург-ан-Бресс в понедельник народу было немного.
Фабьен Жербье нахмурился. Обычно убийство собирает на галерее целую толпу.
Сам он за восемьдесят лет жизни побывал здесь на нескольких таких слушаниях: дело черной вдовы Мари Морестье, дело Пусье, убившего своих троих сыновей, дело шофера-дальнобойщика, расчленявшего официанток. И каждый раз людское любопытство торжествовало. Победно. Что же на сей раз? Одна сестра прикончила другую. Дело редкое, запоминающееся, пикантное, оно вполне заслуживало стечения публики и волнительной дрожи великих дней А тут в холодном зале хмурая уборщица елозила по полу тряпкой, полдюжины зевак совали под стул мокрые зонтики, снаружи город накрыло вялой моросью.
Это из-за прессы! пробормотал Жербье.
Так как в ежедневные газеты, на радио и телевидение не просочилось даже отзвуков, публика понятия не имела о предъявленном обвинении в убийстве, и никто из репортеров не рвался освещать событие.
Фабьен Жербье уселся против стола вишневого дерева, где вскоре появится обвиняемая.
«Она должна меня видеть, с усмешкой подумал он. Я стану воплощением совести, раз у нее таковая отсутствует».
В зал с непринужденным видом вошел адвокат, держа в руке чашку кофе.
По-моему, сегодня же и закончимдоказательств никаких, заявил он коллеге.
Фабьен Жербье подскочил от удивления. Как? Неужто полиция так ничего и не нашла? Эти бездари недооценили то, что он твердил им в последние месяцы: Лили Барбарен убила свою сестру Моисетту; последняя скончалась вовсе не в результате несчастного случая. Разозленный, он вспомнил, сколько пришлось положить сил, чтобы убедить власти начать расследование, ведь поначалу полицейские, как и все в деревне, решили, что произошла случайностьсмерть по неосторожности. Фабьен неустанно указывал на подозрительные обстоятельства. Тщетно! Устав бороться, он пригрозил собрать толпу журналистов и заявить, что следствие велось кое-как.
Но, господин Жербье, твердили следователи, с чего вы решили, что восьмидесятилетней даме зачем-то приспичило прикончить собственную сестру-близнеца?
Да что вы знаете о близнецах? отвечал Фабьен Жербье.
Но сестры были неразлучны восемьдесят с лишним лет!
И что? Разве существует крайний возраст для убийства? Что, в восемьдесят лет человек уже не способен кого-то убить? К примеру, если я завтра укокошу жандарма, разве меня не арестуют?
Господин Жербье, у вас нет улик. Только рассуждения и подозрения.
Этого было достаточно, чтобы привести множество подозреваемых сначала на скамью подсудимых, а затем в тюрьму. А ее, значит, никак?
Ответчица вошла в зал заседаний в сопровождении двух полицейских. Лили Барбарен, розовая, симпатичная, хрупкая, изящная, как фарфоровая статуэтка, с лицом, на котором солнце высветило морщинки, просеменила к своему месту, этакое воплощение приветливости и заботы, воскрешающее давние воспоминания о бабушкиных пирогах.
«Ее вид способен провести этих недееспособных кретинов», подумал Фабьен. Нахмурив лоб и выпятив подбородок, он с неприязнью уставился на старушку. В отличие от всех, он был убежден в ее виновности, ведь он был связан с ней с тех пор, как ему стукнуло восемнадцать.