И тогда белые пошли в атаку. Жахнул со стороны столовки гранатомёт. Брызнули свинцом сразу несколько стволов. Полетели, звеня, стёкла; пули, чмокая и щёлкая, выводя невнятные вензеля, расковыряли салатово-белую штукатурку, затихли в толще, остывая, медленно отходя в сонную вечность.
10
И тут Иона проснулся.
Выспался? улыбнулся навстречу его пробуждению Антипод, дымя цибаркой.
Кажется, пробормотал Иона протирая глаза.
Хлебнёшь? вопросил Козлобород, протягивая пластиковую бутылку, в которой что-то плескалось.
Тебя же убили, Козлобород, сказал Иона, принимая бутылку и отхлёбывая. Он уже готов был сморщиться от спиртовой горечи, но в бутылке оказался вишнёвый кисель из концентратане кисель даже, не сваренный, а просто разбавленный водой порошок. И тебя тоже убили, Антипод, зря ты лыбишься.
Крепко же тебя придавило, усмехнулся Козлобород.
Долго жить будете, бросил «убитым» Чомба, сидевший тут же за чисткой «калаша».
Иона глотнул ещё из бутылки. Кисель облепил нёбо и зубы нехорошей кислой плёнкой. Захотелось сплюнуть. Он сунул бутылку Козлобороду и принялся озираться по сторонам.
Над территорией стелился рваным застиранным покрывалом то ли туман, то ли дым. В стороне горело что-то, догорало, и тошнотворно тянуло оттуда палёной резиной. Чёрными пятнами застыли на не стаявших лужах снега чёрные вороньи трупы. Одна из ворон, не окончательно превращённая в труп, но лишь в половину его, орала и трепыхалась в грязи, пытаясь подняться на крыло, оставшееся у неё в единственном числе. Вдалеке, за хозблоками выла собакаили Мохнатый, или Жук. Два яростных зоофила, не упускавшие возможности пристроиться к побратиму сзади.
Что, атака сорвалась у них? спросил Иона.
Атака? Козлобород отхлебнул из бутылки, крякнул. Да, вроде, не ходили ещё.
А Чиполлино? спохватился Иона. Чиполлино живой?
Как это? покривился Чомба. Ты, дружбан, просыпайся давай. Чиполлино уж два месяца как положили. На перевале.
Рассыпался мелким дробным смешком Слюнтяй, с задорной едкостью поглядывая на Иону.
Иона попытался вспомнить перевал и когда это было. Дурацкая, замутнённая коротким пересыпом после двух суток без сна память выворачивала всё шиворот-навыворот, и не понять было, есть ли что-то общее между Козлобородом, Чиполлино и перевалом. Перевал, вроде, был до санатория, в какой-то другой, прежней, жизни. И в той жизни не было ни Козлоборода, ни Чиполлино. Или были? Ошмётки воспоминаний метались под черепом, как вспугнутые выстрелом птицы, кричали, граяли, каркали, свиристели, ухали, мать их, и только ещё больше сбивали одурманенную память с толку.
Да, точно, перевалбыл. А Чиполлиноне было. А если был Чиполлино, то то, значит, не было перевала?
Тут вдруг отчётливо вспомнилось: «Уралы», застывшие на узком серпантине, разрывы фугасов, треск автоматных очередей, чей-то крик рядом. Иона повернул голову, чтобы увидеть, кто кричит. Но увидеть почему-то не получалось. Голос был знакомый, но определить его принадлежность тоже не выходило.
Иона замотал головой. «Ты никогда не был ни на какой войне, сказал он себе. Какой к чёрту перевал, какие «Уралы» и фугасы?.. Или был?.. Был, конечно, был. На том перевале остались Иштванвесёлый хохловенгр из Прикарпатья, братка Козлобород, Молчун, Кундри Стоп Какая Кундри? Кундри-то здесь при чём?»
И тут ухнуло совсем рядом. И Иона проснулся.
11
Белые приближались короткими перебежками, залегали, плевались автоматными очередями, кричали что-то, поднимались и сновабегом. Разрыв брошенной с той стороны гранаты превратил Дылду в шпигованного зайца с непонятным скошенным на сторону лицом. Заяц был худой и жилистый, вид имел неаппетитный, рваный какой-то, поломанный. Чуть подальше корчился и орал Слюнтяй, прижимая к животу остатки руки. Орал, пока залетевшая с той стороны жужжащая красная муха не уселась на голове его, возле самой скулы. Слюнтяй немного ещё похрипел тягостно, замерзая взглядом, уставившимся на тучи, и с облегчением отошёл.
Справа зарокотала Молчунова «базука» старенький «РПК».
Иона выловил в прицел белое пятно, присевшее за опрокинутым мусорным баком, жахнул по нему. Пятно не исчезло. Иона сделал ещё выстрел. Потом прицелился получше и саданул в третий раз. Пятно неподвижно маячило на том же месте, как навязчивая галлюцинация. Иона даже глаза протёр и всматривался до слезы, пытаясь понять, человек это в белом халате скорчился за баком или просто что-то белесое брошено там. Но зрение отказывалось конкретизировать. Труп это был, наверное, вот что.
Откуда-то от водонапорной башни хлестнул одиночный выстрел. Слышно его было хорошо, потому что звук пришёл сверху. Иона посмотрел в ту сторону. Башня торчала на окраине, за женскими корпусами, на территории, которая сейчас была ничейной и лежала в стороне от линии фронта.
Иона ещё и глаз не отвёл, а оттуда прилетел звук нового выстрела.
Снайпер бьёт, определил Дефлоратор и растерянно поскрёб заросший щетиной квадратный подбородок.
Только по ком? задался вопросом Тощий.
Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол, заржал Чомба.
По ним, Ездра кивнул в сторону противника.
И он был прав, потому что белые тут же саданули по башне с нескольких стволов, а кто-то ещё и шарахнул из гранатомёта.
Ишь, как осерчали, усмехнулся Ездра. Должно, Вильгельм этот Телль прижмурил у них одного-двух.
Из наших в той стороне никого нет, сказал Дефлоратор, кивнув на башню. У них в рядах измена, что ли? Хорошо бы.
Разберёмся, Харя-Кришна выпустил клуб самокруточного дыма. Главное, что не по нам бьёт меткострел, а по ним.
Белые медленно приближались. Суетливо забрасывали наши позиции гранатами, которые, однако не доставляли особых хлопот, поскольку бросались неумелыми руками.
Уж не в рукопашную ли собрались эскулапы? предположил Андроид.
Это их ошибка, ухмыльнулся Харя-Кришна. У нас и бойцы для такого дела попригоднее и численный перевес имеется.
Командование у них дурни, добавил Дефлоратор, вот и весь сказ.
Погля́, заржал Пузо, они в перчатках, вояки.
И действительно, если присмотреться, можно было различить на многих руках обычные медицинские перчатки. А на шее терапевта якобы разглядели даже стетоскоп. Но то была, скорей, шуткаведь это ж надо совсем быть идиотом, чтобы в такой амуниции идти в бой, а в терапевте Поливанове ничего не было ни идиотского, ни клоунского. Так что, в общем, это шутка была.
Подпустив белых до столовской линии, Ездра вдруг скомандовал атаку.
Поднялись резво и с готовностью. Белые дали рассеянный залп. Повалился Дефлораторфуфайка на груди у него взлохматилась, будто по ней провели граблями. Снесло половину черепа Клопомору, так что и опознать его нельзя было бы после боя. Молчуну перебило колено и он повалился обратно в окоп, исторгая вечное своё молчание в злостной хуле небесам.
Те, кого не положили на подъёме, с рёвом ринулись в рукопашную, готовые раздавить, смять, растерзать, воздеть на штыки. И ведь смяли бы, вне всякого сомнения растерзали бы этих хилых интеллигентишек, которые сроду не держали в руках ничего тяжелей спринцовки и ничего же страшней скальпеля. Раздавили бы их как попавший под ногу помидор, если бы не санитары, среди которых была пара-тройка весьма дюжих.
Иона, вдруг оказавшийся в самом центре бурлящей, как забытый на плите суп, заварухи, отмахнулся от чьёго-то штыка, врубил кому-то прикладом и отошёл в сторонку, чтобы согнуться там, исходя желчной рвотой.
Металась в толпе дерущихся смерть, плясала, кривлялась и била в бубен, как сумасшедшая шаманка. Мелькали над полем битвы, подобно валькириям, вороны. Воины кричали, разрывая животы, матерились, загоняя в горла штык-ножи, хакали, дробя прикладом вражеский лоб. Издавая неожиданно по-бабски визгливый боевой клич, махал невесть откуда взявшейся саблей Виннету. Выползал из битвы на коленях Тошнот, волоча за собой красную гирлянду кишок. Дрыгался на земле Чомба, тяжело и неохотно прощаясь с жизнью, зажимая ладонью дырку на груди, будто надеясь перекрыть дорогу душе, что рвалась отлететь. Но душа, как вода, которая всегда найдёт себе дорогу, прорвалась через глотку и вышла из разверстого в последнем стоне рта, и так и остался лежать Чомба с раскрытым широко ртом. Валялся неподалёку с перерезанным горлом еврей в третьем поколении Исаак Рафаилович Фельдман. Здоровенный детина-санитар, известный под позывным Бугай, сидел в грязи и смотрел удивлённо на отрубленную шуйцу свою, которую держал в деснице. Видать, мозговал, смогут ли её пришить здесь, в санатории, или придётся ехать в область, а то и куда подальше. Пришлось куда подальше: Пузо походя ткнул его штыком под затылок, из милосердия, должно, а может, в отличие от санитара, не питал никаких надежд на способности отечественной медицины.