Гляди веселей, друг Ионушка, ухмыльнулся Ездра, размахивая руками. Чего приуныл, дружок? Всё нормально, это же только сон.
Сон? недоверчиво переспросил Иона.
Конечно, кивнул Ездра, не прекращая нелепых своих упражнений. Вон и наука тебе подтверждает, он кивнул на психологиню, которая стояла, сдвинув брови, погрузясь в раздумья. Эй, наука, это ведь сон? окликнул её Ездра.
Что? Таилиэта подняла на него взгляд. И, словно не слышала вопроса, произнесла: Кажется, я понимаю Да, я знаю, кажется Дело в том, что
Не мямли, прикрикнула Кундри. И если ты хотела что-то нам сказать, то говори.
И где-то хлопнет дверь, и дрогнут провода, прошептал Иона.
Чего? перевела Кундри взгляд на него.
Привет! Мы будем счастливы теперь, и навсегда, ответил он.
Ты хочешь сказать, это конец? спросила Кундри. И снова посмотрела на психолога: А? Конец, да?
Она так крепко сжала в руках винтовку, что побелели пальцы.
Всё когда-нибудь кончается, пожала плечами психолог. Сон, жизнь, война, мир, песня, любовь, свет, тьма, ожидание, надежда, прошлое, насто
К чёрту! оборвала Кундри.
К чёрту! К чёрту! радостно забубнил Чиполлино. Самсон! К чёрту!
А Иона вспоминал: хочу быть незлобным ягненком, ребенком, которого взрослые люди дразнили и злили, а жизнь за чьи-то чужие грехи лишила третьего блюда.
Ррраз-два!.. Ррраз-два! жизнерадостно командовал ведущий. Остановились, опустили руки, отдыхаем
Ладно, сухо сказала Кундри. Что-то мы здесь зависли. Надо двигать дальше.
И подойдя, ударом приклада размозжила приёмник, только полетели вокруг чёрные пластиковые лохмотья. Диктор поперхнулся последним своим жизнерадостным «раз-два!» и обиженно умолк.
О чём вы думаете? спросил Иона психологиню, задумчиво созерцавшую обломки.
Я думаю о том, что происходящее всё больше и больше похоже на сон.
А сначала было меньше?
Меньше. Сон становится всё более бессвязным. Бредовым.
Вас это беспокоит?
Близка смена фазы. Спящий в любое мгновенье может проснуться. Как только происходящее дойдёт до вершины невероятия, до чьей-нибудь смерти, он наверняка проснётся.
Кто проснётся? Ездра перестал махать руками. Кто?
Самсон, улыбнулся Чиполлино.
25
«Цех первичной обработки» представлял собой здоровый простуженный ангар с огроменной печью непонятного назначения, со множеством боковых помещений и закоулков, куч мусора и стылой металлической вони с тошнотворной примесью то ли медной гари, то ли чего-то химического.
Этот цех проглотил их как-то внезапно и сразу. Едва ступив в него, они тут же потеряли друг друга из виду в вязком сумраке и как ни окликала их потом Кундри, они не могли выйти на её голосто натыкались на стены, то падали, запнувшись о кучу железного хлама, то голос Кундри обманывал их, эхом отражаясь от стен, перекликаясь сам с собою и заводя совсем не в нужную сторону. Кундри хотела посветить им, но только шипела и материлась, уничтожая одну не желавшую гореть спичку за другой, пока не извела весь жалкий их остаток. Не хотели они гореть, и всё тут. Может, атмосфера в этом цехе была такой. А может, и к лучшему, что ни одна спичка не загорелась, а то ведь чёрт его знает, что тут разлито в воздухе, чем это так тошно воняетвозьмёт да ухнет так, что и маму помянуть не успеешь.
Иона слепым котёнком тыкался то в одну стену, то в другую. Сначала он делал это с поспешной суетливостью, торопясь немедленно найти выход, словно вот-вот должен был случиться с ним приступ клаустрофобии. Потом взял себя в руки и принялся медленно поворачиваться на одном месте, пядь за пядью исследуя пространство. И выход нашёлся. И оказалось, что он всего лишь забился в какой-то закуток, в котором пахло сыростью и размеренно шлёпали о цеметный пол падающие ниоткуда капли.
Выбравшись из этой ловушки, он услышал неясный шелест голосов неподалёку, но непонятно в каком направлении, потому что звуки здесь имели способность многократно отражаться и преломляться в загогулинах переходов и капканах стен.
Потом, на пятом-шестом его шаге во мрак, потянуло вдруг откуда-то потоком душного спёртого воздуха и разговор стал явственней.
Вы поможете мне? услышал он за темнотой подрагивающий голос психолога.
В чём? отозвался голос Ездры. В нём слышалась напряжённая готовность бежать не глядя или бить не спрашивая.
Поможете мне справиться с этой женщиной? осторожно произнесла роза Шарона.
С Кундри?!
Тише! Да. Она очень опасна. Из-за неё могут погибнуть все.
Нет. Что за бред, девонька Ты, стало быть, хочешь, чтобы я, это, помог тебе грохнуть Кундри?.. А потом Иону, да? Он ведь тоже, это, край как опасен. Про Чиполлино я и не говорюэто сам дьявол, как пить. Ну а там ты уж как-нибудь со мной, стариком, управишься, так?..
Убить?! Господи Я не знаю, как убедить вас, как помочь вам поверить мне, растерянно отвечала психолог. Ну что же мне делать?
Наступила минутная тишина, которую Иона слушал, пытаясь разглядеть в сумраке силуэты и лица. Но увидеть их не удалось.
Я ведь тоже могу умереть, тихо произнесла наконец Таилиэта. Точно так же, как и вы, если вы не фантом, конечно, но вы не фантом, я знаю. Так же как и вы, я ему снюсь сейчас, а моё тело лежит в клинике.
В клинике? Какой клинике? отозвался встревоженный голос Ездры.
Что?
Ты сказала, дескать, тело твоё лежит в клинике.
Да?.. Не знаю. Это Не знаю, почему я это сказала. Поймите, Ездра это сон, а во сне во сне не всегда говоришь то, что думаешь
И не всегда, это, думаешь, что́ говоришь, ага?
Да.
Потом, после минутного молчания, Ездра что-то долго бормотал, но Иона уже не мог расслышать слов, бормотание Ездры походило на скороговорку монаха, быстро читающего молитву, на шум ветра, на шорох прибоя или гул дальнего-дальнего камнепада. Слушать его, не понимая, стало вдруг так невыносимо, что Иона закрыл ладонями уши и долго стоял уперевшись лбом в холодную пыльную стену.
Когда он отошёл от неё, всё уже, кажется, закончилось. Над цехом повисла тишина, наполенная скрипами, шорохами, неясным сопением и приглушённым лязгом, будто работал неподалёку некий механизм. Далеко в промзоне выла собака, и протяжный этот унылый вой вытягивал душу предчувствием или даже обещанием чего-то очень плохого. Потом на несколько секунд вырвался в небо и слился с собачим воем протяжный заводской гудок. В соседнем помещении перекликались Ездра и Чиполлино. Ни Таилиэту, ни Кундри слышно не было. И не видно было ни зги в этом сумраке, в этой почти космической тьме.
Ощупью он долго пробирался вдоль стены, не убирая от неё руки, осторожно переставляя ноги, до рези в глазах бессмысленно вглядываясь во мрак, пока за очередным поворотом вдруг не ударил в глаза взрывом сверхновой тусклый свет запылённой лампочки, болтающейся под потолком тесного помещения, похожего на закуток-слесарку.
Вынырнула из темноты откуда-то сбоку Кундри, остановилась в шаге, тяжело дыша и вглядываясь в лицо Ионы так, словно хотела или наоборот боялась увидеть в нём ответ на все вопросы мира, на которые если не сейчас, то никогда уже не будет отвечено.
Что? невольно произнёс Иона, тускнея под её занозящим взглядом.
Где все? вопросила она, пробегая глазами по фигуре Ионы сверху вниз и обратно, будто сомневалась, что это действительно он и сличала теперь с образом в памяти.
Не знаю. Собака выла, слышала?
Какая собака?
Не знаю, какая. И гудок заводской. Тоже не слышала?
Нет.
Странно
Кундри вдруг сделала шаг ближе, толкнула в грудь, прижала спиной к шершавой бетонной стене, приблизила своё лицо к Иониному. Он почувствовал запах давно не чищенных зубов, стянутого жаждой рта.
Чего? произнёс он. Ты чего, Кундри?
Она дышала часто, дыхание было неровным, подрагивающим, суетливым.
Только не ори, сказала она. Этим не нужно слышать.
Не орать? улыбнулся Иона. Бить будешь, что ли? Или насиловать?
Она ещё плотней прижалась к нему, прошептала в самое лицо:
Ты тоже думаешь, что я ненастоящая?
Нет, я так не думаю, опешил Иона. Ты настоящая, Кундри.