Бессмысленно было таить от себя, что он влюбился. После той встречи на кухне привычные заботы потеряли для Генё былое значение. История с Рошаром и будущее коммунизма в Блемоне интересовали его сейчас куда меньше, и ему приходилось делать над собой усилие, чтобы сосредоточиться на этом. Мысли его рождались теперь, как ему казалось, не в голове, а в груди, где-то между сердцем и горлом, в области зыбкого томления, которую омывали и распирали волны нежности. В этих волнах отражались белокурые волосы, желтое платье, улыбки, голубые глаза, золотисто-розовая плоть, и все это под аккомпанемент барабанной дроби дождя по железной крыше пропитывал неприятный запах водостока. Генё был уверен, что не испытывал ничего даже приблизительно похожего, когда познакомился со своей будущей женой. И вопрос тут был не просто в большем или меньшем обаянии. Генё признавал за Мари-Анн качественное превосходство над всеми женщинами, которых он знал до сих пор. Несмотря на укоры совести, он был готов приписать это превосходство социальному положению девушки. В конце концов, полноценное питание, учеба, культурный досуг, спортивные игры, занятия музыкой, комфорт и буржуазная привычка смотреть на некоторые вещи сквозь туманную дымку вполне способны наделить девушек особыми притягательными свойствами. Хорошо ухоженное дерево всегда приносит плоды более сочные, чем то, что предоставлено самому себе.
Что же касается Ватрена, то на его счет Генё все еще до конца не успокоился. Несмотря на свои седины и вид человека, витающего в облаках, учитель внушал ему опасения. К тому же трудно было отмахнуться от доводов, приведенных Журданом. К примеру, фактор близости иной раз мог решить все. Эти старики на шестом десятке часто бывают не в меру прытки, а Ватрен вдобавок вдовец. В уцелевших перенаселенных кварталах города, где все квартиры были поделены на три, где жили буквально друг на друге, завести интригу вне собственного дома было не так-то легко. Учитель, которого вдовство и профессия обязывали вести скромный образ жизни, был лишен и возможности посещать профессионалок. Первая волна бомбардировки уничтожила дом 17 по улице Уазель, убив сводницу, семь шлюх и девятерых клиентов, в числе которых оказались, в частности, мэтр Фревьер, здешний нотариус, и господин Ришмон, директор сберегательной кассы. Печальной участи избежал лишь хозяин заведения, который в ту самую минуту спустился в погреб за эльзасским вином. Кончина мэтра Фревьера слегка скрасила скорбь блемонцев: пробежал слушок, будто бы причиндалы нотариуса были обнаружены на диске проигрывателя и его супруга на следующий день приходила их опознавать. Таким образом, было вполне вероятно, что учитель, мучимый воздержанием, отважился предпринять поиски среди своего непосредственного окружения. Конечно, он мог бы остановить свой выбор на госпоже Аршамбо, что было бы куда благородней, а главноесовершенно безразлично ему, Генё. В свои сорок восемь пышнотелая инженерша еще оставалась впол-I io аппетитной, и уж, во всяком случае, старику большего нечего и желать. Но этот хрыч Ватрен предпочел молодую. Как же Мари-Анн приняла его ухаживания? Физическое влечение отпадарт сразу. Сегодняшним девушкам, поклонницам спорта, подавай широкие плечи, мускулатуру, крепкие зубы. Исли такой, как Генё, еще мог понравиться малышке Ар-шамбр, то уж Ватренни в коем случае. Но старикан исхитрился подавить ее авторитетом, околпачить, незаметно при-брать к рукам. С невинной улыбкой рассуждая о математике, он, должно быть, представил ей любовь просто как еще один школьный предмет, этакое упражнение для вступающих во взрослую жизнь, и малышка привычно и старательно подчинилась. Свою ошибку она поняла, видимо, уже потом, на кухне, ощутив на себе взгляд и дыхание молодою мужчины, досюйного ее любви, вот тогда-то и пролила слезы.
В такие минуты, когда гнев и ревность туманили ему глаза, Генё не мог помешать себе думать, что ему было бы легко упечь в тюрьму Ватрена, человека, не состоящего ни в кикой партии и потому не могущего рассчитывать на чью-либо поддержку, и только совесть, к великой досаде Генё, не позволяла ему использовать свое влияние в личных целях. К гаму же нельзя было исключить и того, что учитель не виноват. Ведь все эти заключения основывались лишь на свидетельстве Журдаиа, а он моги ошибиться. Наконец, если вспомнить эти глаза, волосы, платье, груда под лифом платья и прочие совершенства, трудно было поверить, чтобы такая девушка согласилась упасть в объятия старика. С другой стороны, фактор близости
Генё в последний раз бросил взгляд на окна Аршамбо в надежде увидеть там силуэт Мари-Анн, но в них было пусто. Он поднялся и пошел по тропинке, которая спускалась между зарослей к подножию холма и выводила на обширный пустырь, где каждый первый четверг еще собиралась ярмарка и торговали скотом и мелкой живностью. Сразу за этой ярмарочной площадью некогда начинались первые городские дома.
По воскресеньям после полудня руины становились местом прогулок для множества блемонцев. Среди разрушенных домов бродили бывшие обитатели этих кварталов, пришедшие сюда за воспоминаниями. По большей части то были пожилые люди, тяжелее, чем молодые, переносившие изгнание с улицы, из дома, где они рассчитывали окончить свои дни. Медленно двигались они между рядами развалин, останавливались, узнавая место, где раньше была лавка или дом друзей, пробирались сквозь завалы, чтобы поближе рассмотреть остатки своего жилища на улице, исчезнувшей под грудами обломков. При виде этих нагромождений камня там, где протекало их скромное существование, даже самым бедным казалось, что их изгнали из земного рая, и они подолгу простаивали здесь, воскрешая в памяти уничтоженные катастрофой сокровища повседневной жизни. Спускаясь по тропинке, Генё видел, как то один, то другой из собравшихся в кучки людей протягивает руку, указывая точку в пространстве, где некогда стоял стол или шкаф. Он и сам высматривал на огромном поле развалины дома, дававшего приют его жене и детям, и самый дорогой его сердцу уголок, где он до женитьбы жил с матерью.
Улица Шеврбланш близ ярмарочной площади была раньше узкой и кривой улочкой с облупившимися, заплесневелыми фасадами. В подъездах гуляли холодные сквозняки и пахло сыростью. Последний раз Генё был здесь на следующий день после бомбардировкитогда разрушенные дома загромождали всю улицу от начала и до конца. Теперь тут уже не было хаоса первых дней. Все рассортировали: мусор вывехли, остатки каменной кладки сгребли в кучи, а балки, брусья, щиты, двери и деревянные обломки растащили на дрова бедняки. Но улица как таковая почти совершенно исчезла: никто не позаботился разгрести завалы хотя бы по ее оси, как это сделали на главных артериях. Остался лишь случайно расчищенный участок, который можно было узнать благодаря мостовой и водоразборной колонке. Как раз на этом отрезке улицы, где он, кстати, родился, Генё повстречал престарелую чету Шеньо. Он знал их с раннего детстваони жили на одной лестничной площадке с его матерью. Старика, длинного и тощего, слегка сутулого, с висячими седыми усами, держала под руку жена, сморщенная старушонка, усохшая до размеров девочки-подростка. Они застыли в молчании у груды камней, как подле могилы. Узнав Генё, старушка обуяла его и прослезилась.
Так это ты, малыш Рене! Сколько ж мы не виделись! Еще сегодня, в полдень, мы с Эмилем вспоминали твою матушку. Тут как посмотреть: бедняжке Анриетте, может, и повезло, что она не дожила до этого светопреставления. Боже мой, Рене, да разве такое мыслимо? Они что, с ума посходили, эти летчики? Мы жили себе тихо-мирно, никому не мешали. С самого девятьсот первого года. Адо того ютились на улице Алле в одной комнате: тут тебе и спальня, тут и кухня. Когда я вынашивала Адриену, сыночку шел уже восьмой годок, надо было подыскивать что-то другое. Эмиль в тот год получил место на фабрике, работал сдельно, прилично получал. Да и я приносила в дом деньги: ходила по домам служанкой. Здесь с нас запросили двести франков в год. Не скажешь, что пустяк, но и квартира того стоила. Кухня и две комнаты с настоящим полом. Можно сказать, целых три комнаты. Уж такая хорошая квартира, такая удобная. Колонка прямо напротив дома. Уборная почти что на нашем этаже. И все это Со всем, что было внутри. В голове не укладывается.