В один из таких поздних вечеров ко мне подошёл мужчина. Я видела его на палубе и раньше, когда он, сидя в шезлонге, со скучающим видом листал журналы и курил.
Вам не скучно всё время смотреть на воду? обратился он ко мне по-французски.
К тому времени мои познания в языке были уже настолько прочными, что я могла ему вполне сносно ответить:
Что вы, месье, море такое красивое.
Вы путешествуете с родителями?
Этот вопрос застал меня врасплох. Мои отношения с опекуном и его любовницей были настолько странными, что я даже не пыталась их анализировать.
Да, месье, замявшись, ответила я.
Не стоит задерживаться на палубе, мадмуазель. Становится прохладно. Простудитесь.
Поклонившись, он удалился.
На следующий день мы снова встретились в ресторане. Он кивнул мне, как старой знакомой. Маргарет, перехватив мой взгляд, взглянула за соседний столик. Из её рук выпала вилка.
Дон Амаро заметил её внезапную бледность:
Тебе нездоровится?
Да мне нездоровится пробормотала Маргарет и выскочила из-за стола.
Опустив голову, я лениво поковыряла в тарелке. Дон Амаро сделал мне замечание:
Нет-нет, дорогая, для этого блюда есть специальный нож
В эту минуту за соседним столом кто-то громко воскликнул: «Господа, последние новости! В Сараево застрелен эрцгерцог Франц Фердинанд!». Все глаза обратились к пожилому джентльмену с газетой. Кто-то даже подошёл к нему, заглянул через плечо и тут же отшатнулся: «Боже правый, какое зверство!.. Убита и супруга эрцгерцога». Известие на первой полосе вызвало всеобщий переполох, со всех сторон послышался сдержанный шёпот: «Какой ужас!».
Я прислушалась к словам пожилого мужчины, читавшего вслух передовицу.
А кто это такие террористы? спросила я у дона Амаро.
Бездельники, отрезал он. Его задумчивый взгляд был устремлён куда-то вдаль. Я вижу начало большой игры Нам нужно увеличить производство каучука
В тот же день он объявил нам с Маргарет, что мы возвращаемся в Баию. Ни одна из нас не показала виду, но мы обе были расстроены.
Маргарет вообще вела себя странно: то впадала в какую-то прострацию и по несколько часов не произносила ни слова, то принималась смеяться без всякого повода. Она много курила. Подолгу крутилась перед зеркалом, примеряя то одно, то другое платье. На её губах появилась ярко-красная помада. Как только дон Амаро отправился на палубу подышать свежим воздухом, она кинулась ко мне.
Ну же, говори, он расспрашивал обо мне? Что он тебе сказал? Ты не наболтала глупостей?
Кто? я не могла взять в толк, о ком она говорит.
Джованна, не мучь меня! Говори как есть!
Я вас не понимаю, сеньора.
Прекрати надо мной издеваться!.. я, опасаясь пощёчины, попятилась в угол: мне часто доставалось от Маргарет, когда они с опекуном ругались, всё своё раздражение женщина вымещала на мне. О, боже мой!.. Извини Скажи мне правду, крошка Вы говорили обо мне с тем господином?.. Ты поздоровалась с ним за завтраком
Нет, сеньора, мы о вас не говорили.
Не лги мне, Джованна!
Я не лгу. Мы познакомились с ним вчера. Он спросил, нравится ли мне море, и я сказала да. Больше ничего.
И всё? в широко распахнутых глазах Маргарет было столько напряжения, что я испугалась.
Он спросил, с кем я путешествую, я сказала с родителями.
С какими родителями?! Что за чушь! Ты нарочно это выдумала?
А что я должна была сказать? ощутив неожиданный приступ злости, бросила с вызовом я. Что мне вообще следует отвечать в таких случаях?
Ну да конечно всё правильно растерянно согласилась Маргарет и без всякого перехода с кокетливой улыбкой. Как я выгляжу? Не слишком бледная? Может, добавить румян?
Нет, не нужно, вы выглядите чудесно, сеньора.
Этот ответ её устроил. Подхватив белый газовый шарф, она выскользнула из каюты.
После ужина я вышла на палубу, чтобы в последний раз взглянуть на море. Дон Амаро уже сообщил нам, что рано утром мы сойдём с корабля в ближайшем порту и отправимся домой.
Ночь была тёмная, облачная. Шёл холодный косой дождь. Я прижалась к стене рубки, чтобы не замочило. В это время до меня донёсся тихий, похожий на всхлипывание, вздох. Повернув голову, я увидела Маргарет. Она стояла у борта, слегка поддавшись вперёд и подставив лицо мелким солёным брызгам. Её шёлковое платье было влажным. В волосах крошечным бисером блестели капли. Ветер терзал на плечах газовый шарф, трепетавший в сумрачном свете, точно призывный белый стяг.
Джованна не оглядываясь, негромко позвала она.
Мне не хотелось к ней подходить я боялась, что меня тут же зальёт водой.
Он не узнал меня она рассмеялась страшным полубезумным смехом. Господи, Джованна, он даже не смог меня вспомнить!..
Я хочу вернуться в каюту, здесь прохладно.
Она не отвечала. По её вздрагивающим плечам я не могла понять ей холодно, или она плачет.
Я принесу вам плащ, сеньора.
Когда я вернулась, её на прежнем месте уже не было. Лишь белый шарф, зацепившийся за поручень, рвался в море. Сердце сжалось от недоброго предчувствия. Я бросилась к дону Амаро и начала сбивчиво объяснять ему, что произошло. Его глаза потемнели. Он, схватив меня за плечи, затряс, закричал что-то невнятное Они с боцманом обшарили весь корабль, заглянули в каждый закуток. Даже спускали на воду спасательную шлюпку. Маргарет найти не удалось На следующий день мы с доном Амаро отправились в Баию. Вдвоём. Ни о Маргарет, ни о том, что произошло, мы по негласному сговору больше разговор не заводили, точно она и не существовала вовсе.
Жизнь снова потекла своим чередом. Дон Амаро целыми днями пропадал на плантациях. У него заметно прибавилось хозяйственных забот. Война, в которую ввязалось полмира, заставила и моего опекуна, и всех его работников вращаться в каком-то бешеном ритме. Но он не жаловался на усталость, напротив, говорил, что чувствует необычайный подъём: никогда ещё каучук не стоил так дорого, а рабочая сила, благодаря эмигрантам, не была такой дешёвой.
Беженцы потоком ехали со всей Европы. Очень скоро их стало негде размешать, но они собственноручно возводили посёлки по окраинам наших земель и селились там, а к нам нанимались работать за сущие гроши.
Он приехал вместе с другими переселенцами. Управляющий определил его на конюшню чистить навоз. Но не прошло и пары дней, как случилось одно происшествие, которое мгновенно подняло его не только в глазах Перейры, но и самого дона Амаро.
Дело было так. Опекун, намереваясь осмотреть купленных недавно лошадей, взял и меня с собой для компании. Мы стояли у загона, ожидая, когда конюх отопрёт нам ворота. И тут раздалось дикое ржание, и на нас понеслась густая туча пыли. Приоткрытый было вольер тут же заложили толстыми жердями, чтобы жеребец не вырвался на волю. Он промчался мимо нас, сотрясая копытами землю. И начал выписывать по загону бешеные круги. К нему с арканом устремился конюх. Но петля лишь просвистела мимо его шеи. Другие попытки были такими же неудачными.
В эту минуту из-под навеса выбежал новый работник. Перехватив у конюха аркан, он ловко, в первого же раза накинул его на взмыленную шею коня. Тот с гневным хрипением взмыл на дыбы и начал рваться изо всех сил. Но мужчина крепко держал натянутую верёвку. Непокорное животное, задыхаясь, делало отчаянные попытки высвободиться. И, наконец, в изнеможении рухнуло наземь. Новый работник поднял его ударами хлыста, а потом невозмутимо надел на него шоры и седло. Покорённый жеребец дрожал мелкой дрожью.
Дон Амаро зааплодировал.
Хорошая работа, парень! он жестом велел ему подойти. Как тебя зовут?
Оттирая со лба пот, к нам приблизился высокий темноволосый мужчина. На нём были стоптанные сапоги, рваные штаны и пожульканная фетровая шляпа, но держался он с завидным достоинством, а зелёный шейный платок, вздыбившийся из-под ворота белой холщовой рубахи с широкими рукавами, завязанной узлом на поясе, и вовсе придавал ему щеголеватый вид. Прищурив глаз от слепящего солнца, он с сильным нездешним акцентом проговорил: