Очень здорово! Людей не жалеете! возмущалась Нюся. Тут даже пригубить столько раз уже почки откажут.
Ривка с трудом увела из ветеринарного уголка Гедалю, который был в восторге от пользы и перспектив выставки, и повезла огорченных подруг домой.
Накормив семьи, они снова собрались во дворе. Сентябрь был такой теплый, золотой и тягучий, как мед из чабреца, которым дамы мазали сухарики, заедая холодное домашнее вино.
Нюся хохотала: Вы представляете! Пока вы там Гедалю ловили, я в винном ряду увидела симпатичного мужчину под вывеской «Страсбург»! Решилаиностранец! Но оказывается, что Страсбург теперь в Бессарабии! Вот умора! Цирк!
Цирк у мораэто, Нюсичка, твои клиенты, выступила с темной галереи Гордеева, напугав всех отдыхающих своим бесшумным появлением. Дура ты дремучая! Тот Страсбургнемецкая колония. Скажу больше: там еще рядом Баден, Зельц и Эльзас. Хотя думаюскоро их переименуют. Нынче это модно.
Слон на веревочке
Лидия Ивановна Ланге болтала в гостиной с Василием Петровичем по кличке Ирод. Тихим, безликим, бессменным и предупредительным королем доносов и пыток одесского НКВД.
Лидочка, а устроите здесь встречу жены и любовницы заведующего импортным отделом Внешторга?
Эдика Овадиса?! Василий Петрович у меня приличный салон. Вы хотите дворовых разборок?
Лидочка, нам ли не знать, что может в сердцах выпалить обиженная женщина!
Можно подумать, вы без нее чего-то не знаете об этом паскуднике.
Мне нужны мелкие подробности и публичный позор. Этот человек решительно не хочет сотрудничать.
Да вы же воплощение главы иезуитского ордена. Как там? Псы Господни? Это же буквально про вас. Стережете стадо Конечно, устрою, но
Ирод недоуменно приподнял бровь:
Лидия Ивановна, голубушка, что вы уже, прелестница моя, хотите взамен?
Лида вздохнула, отпила глоток крыжовенной наливки из серебряной стопки и довольно улыбнулась:
Вы читаете меня как открытую книгу Он опять приезжает в Одессу. И я хочу его видеть у себя в салоне.
Да кто ж там опять приезжает, что вы сами не можете заполучить?
Маяковский
Ну и вкусы у вас, Лидия Ивановна!
Лида откинулась на кресле:
А я считаю, что это идеально. Идеально, когда наши с вами вкусы не совпадают.
Ирод по-змеиному чуть раздвинул губы в улыбке и приподнял чайную чашку:
Ваше здоровье.
Лида была, наверное, первым живым существом после Дейча, которое Ирод ценил и не презирал. Дружить он не умел априори. В базовой комплектации этого божьего создания таких устаревших опций как любовь, дружба или сострадание не было. Но то, что происходило между виртуозом пыток и светской львицей, было очень похоже на нежную дружбу. Ирод ненавидел людей за слабость, за эмоции и истерики, за недальновидность и неумение видеть выгоду, за страсть гнаться только за ею, за предательство тех, кто рядом, и алогичную любовь вопреки инстинкту самосохранения. Но больше всего, до мурашек по коже, до дрожи омерзения его раздражали новые строители коммунизмавонь немытого тела, неряшливость в одежде, низкий интеллект, инстинкты толпы, стада. Его, выросшего в приличной семье, воспитанного в пажеском корпусе и там же умело растленного, вырвали из рая, растоптали буквально и переносно.
Ирод не просто выжил, а стал машиной, исследователем. И даже его врожденный и выпестованный до мании садизм стал инструментом познания. Лида была такой же холодной и железной. Она также презирала людей за их нелепые слабости. И была изощренно жестока и к ним, и к себе. Старшая Беззуб, пардон, мадам Ланге была почти безупречной, за исключением женского рода. Но если Ирод исследовал, то Лида коллекционировала. Всёантиквариат, живопись, напитки, впечатления, забавных людишек. Она играла. Сама и другими. Создавала роли и проживала их в своем шикарном салоне. Она сводила и разводила, подбрасывала в огонь сплетен, сама их создавала, потом пресекала и любовалась, как кругами на воде, силой умело вброшенного в нужной компании слова.
А теперь ей нужен Маяковский. На здоровье. Благодаря ей Ирод познакомился в том году с Сереженькой. Сереженькой Эйзенштейном. Гением и очень чутким любовником.
Да будет вам этот зверь. На веревочке. С бантиком.
1927
25 октября возле русского театра был аншлаг. Первую пятилетку революции решили отметить премьерой. Шутка ли, одесский автор, на одесской сцене. Да и пьеса-то совсем свежая«Закат». Говорят, режиссер постоянно консультировался с Бабелем!
Мне та-ак интересно! раскланиваясь в партере со знакомыми, продолжала Лидочка. Ты себе, Николя, не представляешь!
Никогда не думал, что тебя интересует жизнь биндюжников. Или ты хочешь сравнить достоверность?
Лида метнула короткий не взглядбулыжник во внезапно расшалившегося супруга:
Ты мне хочешь напомнить мое происхождение, товарищ Ланге? Так я его отлично помню. И только благодаря ему тебя и твоего папу не поставили к стенке как буржуев. Наша пролетарская Мельницкая и папино железнодорожное депо стали единственным аргументом.
Несчастный Николенька поперхнулся:
Ну Лидочка, ну что ты! Ты же знаешь! Такой цветок, в таких ужасных условиях рос. У вас же были биндюжники во дворе. Ты сама говорила. Пьяницы ка- кие-то. Так что тебе интересно?
Уже ничего! отрезала Лида и вышла в фойе.
А интересовал ее один тонкий нюанскак обойдут так называемую «одесскую тему» в постановке. Она точно зналапостановление уже принято.
Новоиспеченная главная репертуарная комиссия издала специальное распоряжение о запрете акцентированных куплетов и песен. Акцент подразумевался национальный. В опалу попали популярные кавказские, цыганские, еврейские и даже одесские песни. В том числе «блатные» и «приблатненные». В театрах должна звучать классика, а не песни толпы. Борьба с «мещанскими» и простонародными вкусами велась еще с 1923 года, когда в Петрограде было издано строжайшее предписание запретить к исполнению «акцентированные» (читай, в первую очередьеврейские) куплеты, в результате чего многим эстрадникам срочно пришлось менять репертуар. Нарушать партийные циркуляры могли, как всегда, только последние и первыеили отребье из портовых кабаков, которых некуда было увольнять, или звезды первой величины. Русскому театру эта роскошь свободы была недоступна. Тем не менее режиссеру удалось найти грань между ожиданиями публики и запретами партии.
В фойе шло бурное обсуждение после спектакля.
Бабельэто одесский рубщик! Его текстыэто истекающая соком и кровью туша в пять утра на Привозе. Он до безобразия витален, ну и красочен на граникак жизнь под кокаином, захлебывался местный поэт и по совместительству заведующий заготконторой «Союзмясо».
Ох уж мне ваши производственные образы, скривила носик Лидка. Тогда уже не рубщик, а резник. Так кошерно пустить кровь мифу о свержении отца! Загнать Древнюю Грецию в одесский двор! А вот Алешагений! Она театрально похлопала в ладоши. Такая судьба! Такая воля! И талант! Талант несомненный!
АлешаАлексей Львович Грипичбыл действительно выдающимся молодым театральным режиссером. Оставшись в пять лет круглым сиротой, он воспитывался в Гатчинском сиротском институте. А потом получал второе образование в политехническом, где увлекся театром. В двадцать два Алешенька поступил в студию Мейерхольда и после перерыва на участие в Первой мировой продолжил обучение и работу. В Одессе московский гость поставит пять спектаклей. И самым обсуждаемым и популярным станет «Закат».
Лидочка, я так понимаю, он сегодня тоже у нас? Николя все пытался загладить оплошность, допущенную им в начале спектакля.
Господи, Николя, ты хоть что-нибудь дальше своего фужера видишь? Он же у нас был на прошлой неделе! Ты хоть понимаешь, откуда такие места? И не думаю, что стоит его еще раз приглашать, Лидочка обладала чутьем не только на сокровища и дамские моды, но и на тренды в политической жизни. «Закат» очень холодно приняли в Москве. Да и в Одессе через полгода убрали из репертуара. Тогда же в немилость впал Бабель. А вот Грипич благополучно ставил спектакли от Москвы до Баку еще лет пятьдесят.