Константин Константинович Сергиенко - Ксения

Сергиенко Константин - "Ксения" 1987

ПРОЛОГ (1582 г.)

В лето 7090 от сотворения мира ноября месяца на тринадцатый день случилось в Александровой слободе великое несчастье. Сначала среди ясного, не осеннего вовсе дня явилась над царевым двором черная тучка. На тучку на эту никто не глядел, пока она не метнула в землю яркую молнию и не грохнула, как царь-пушка. Тут все и задрали головы. Только один юродивый Васька Большой Колпак, царский любимец, на небо не посмотрел, а бормотнул себе под нос:

Знаю, что будет.

Молчал бы ты, Вася,укорила его одна из сенных боярышень, но сама не смолчала, подругам проговорилась, а по цепочке, обсылкой и до царя Васькино слово дошло.

В тот день, как и во все последние, царь Иоанн Васильевич проснулся не в духе. Про тучку ему рассказали, да и про Ваську. Царь велел кликнуть юродивого к себе. Сказал сурово:

Говори, что будет.

А что будет, тому не миновать, ответил Васька Большой Колпак.

Куда туча-то метила?

А пойдем покажу, сказал Васька.

Вышли на двор. Здесь у резного столба с павлином показал Васька горелую ямку, метку от молнии.

Царь сначала не понял.

Что мыслишь?

А Васька тут же потыкал в след сапога, что виднелся на слякотной, не мерзлой еще земле.

Аль ты забыл, Ваня?

Царь насупился.

Чего еще помнить?

Ты, Ваня, вчера тут стоял, думу думал, а потом еще говорил: «Чтоб мне тут деревом врость». Говорил али нет?

Царь вспомнил, лицом потемнел. Тут он и вправду вчера остановился посреди быстрого шага, это случалось с ним чаще и чаще, потому что поражала вдруг некая мысль и что-то рвалось в сердце, он словно спотыкался, не мог долго двинуться с места.

Да, след был его.

Меня хотело поразить небо?спросил он юродивого.

Если б хотело, то поразило. Пока упреждает, ответил Большой Колпак, Знаешь ведь, как прозвали тебя в народе?

Ну, говори. Еще раз послушаю.

Иваном Мучителем.

Царь засмеялся:

Гусеница тоже воробья мучителем кличет, а кто прав?

Васька громыхнул веригами.

Я тебе разъяснил, Ваня. Всевышний огненным пальцем показал в то Место, куда врость пожелал. А не смиришься, пальцем тем по головке погладит.

Царь задумчиво оглядел юродивого.

Ступай, Василий, слова твои я обмыслю и впредь прошу говорить все, что думаешь. Тем ты мне и мил, тем я и велик, что всякую мошку слушаю.

Повернулся и пошел в палаты. Однако, пока дошел, стиснутый волей гнев все превозмог и вырвался наружу. Царь тяжело задышал, стиснул зубы и метал по сторонам дикие взгляды, ища жертвы.

Не видя перед собой ничего, ошибся переходом и уперся в палаты Олены, великого князя Ивана жены. Ворвался туда, разметав обомлевших мамок и сенных боярышень. Царевна, сидевшая в исподнем на лавке, встретила его расширенными от испуга глазами. Поднялась, придерживая руками округленный живот, пробормотала:

Батюшка государь, не чаяла...

Не чаяла?тяжело дыша, сказал царь. Аль не хозяин я здесь? Аль не могу, где желаю, ходить? В каком пребываешь виде? Чему учишь девок? Не знаешь, что надо царевне носить, иль голышом скоро пойдешь по двору?

Не мочно мне, батюшка государь, залепетала Олена. Страдаю. Чадо во мне колыхается.

Не мочно? Колыхается чадо? Еще на свет не явилось, а туда же, бунтует! Окаянные! Чтоб вмиг золотные одела шубы да явилась перед мои очи достойно одетой.

Батюшка, невмоготу мне, возразила Олена.

Сгною!крикнул царь и посохом хлопнул царевну по плечу. Делай, как я говорю! Чтоб сей час явилась ко мне в цветном да чистом!

Повернулся и быстрым шагом ушел с царевниной половины. По дороге еще двоих огрел посохом, а стольника оттаскал за бороду неизвестно за что. На том стал успокаиваться. В своей палате начал уже мыслить о государственных делах, а про царевну и вовсе забыл.

Но царевич Иван напомнил. Вошел, не кланяясь, и стал у стены, скрестив на груди руки. Лицо бледное, глаза смотрят в пол.

Что врос столбом?вглядываясь подозрительно, спросил царь.

Царевич Иван молчал, только грудь вздымалась.

Аль не знаешь, как со мной говорить?вкрадчиво спросил отец.

Не знаю, как и говорить с тобой, батюшка, выдавил царевич. Весть хотел тебе донести.

Ну?

Жена моя царевна Елена только что разрешилась от бремени, младенца пяти месяцев из себя выкинула.

Царь молчал.

Вот я и думаю, батюшка, с чего бы ей разрешаться до времени? Все было ладно, все шло к тому, чтоб наследник явился.

Царь продолжал молчать.

А ведь ты виноват, батюшка, быстро проговорил царевич и метнул на отца ярый взор. Побил ты Оленку, испугалась она, от страху слова сказать не может...

Иоанн глубоко вдавился в тронное кресло, голову вобрал в плечи, руки сцепил вкруг посоха.

Неладно, батюшка-государь, неладно, бормотал царевич. Не овцы мы тебе, человеки. Я сын твой, она мне жена. Не то ты творишь, не дело. Гнев изливаешь свой понапрасну, мало что землю свою затравил, на немецкие кинулся. Кругом у тебя одни вороги, смута, измена, жить невозможно доле... И много еще говорил царевич слов жарких, обидных, каких доселе не слышал царь из уст родного сына.

Сунул было голову в дверь Годунов, любимый советник, но, увидев оцепеневшего в кресле царя, услышав страшные царевича речи, тотчас убрался обратно.

...ты первой жены меня лишил, братца лишил, теперь наследника. Может, и голову мою хочешь взять? Так бери, она сыновняя...

*

Страшный звериный крик всполошил все палаты. То царь Иоанн, выпрыгнув из кресла, бороду разметав, рукава, полы, с воздетым посохом кинулся на царевича. Схватил его, покатился с ним по полу, молотя чем попало, руками, посохом, серебряным кубком. Распахнув двери, вбежал Годунов, закричал:

Помилуй! Батюшка государь,, помилуй!

Но и его бил царь чем ни попадя. Когда решились вмешаться ближние люди, окровавленный царевич пластом лежал на коврах, а Годунов, тоже в крови перемазанный, все бормотал:

Помилуй, государь, помилуй...

*

Четыре дня метался царевич в жару. Пользовали его иноземные лекаря и простые знахари. Васька Большой Колпак не выходил из горницы, тоненьким голоском распевая песенку:

Деревце ивушку сила гнетет,

к землице гнетет,

молодцу Иванушке спасенье идет,

спасенье идет,

ты побереги, господь, ивушку,

ты пожалей Иванушку,

ты уйми силушку,

вспомни про Оленушку.

Царь беспрестанно молился в соседней палате, не спал, не ел, жег себе руки свечкой. В одну из ненастных ночей вышел на крыльцо, смотрел в небо, а потом рухнул без памяти и чуть не помер на холоде.

Оделяли нищих милостыней, голубей кормили освященным пшеном, в темное время жгли костры, молились, молились...

Но все было тщетно. Царевич Иван, старший сын, наследник российского престола, скончался. В ту ночь подошла к слободе невесть откуда взявшаяся стая волков, но не выла, а в молчанье просидела до самого рассвета и, не тронутая никем, молча ушла в леса...

*

Борис Годунов целый месяц не появлялся при дворе. Тяжко болел от ран, полученных в страшный день. Царь и не помнил о нем. В простой монашеской рясе бродил по дальним углам дворца, ни с кем не вступал в разговор, ел только хлеб, пил воду.

Через месяц, бледный, осунувшийся, спросил:

Где Годунов?

Ответили, что недужен.

Подать коней.

И поехал к Годунову.

Годунов, упрежденный, в тревоге ждал у дверей. Весь в целебных повязках, ходил еще плохо, еле стоял на крыльце.

Чем недужен?строго спросил царь.

Хворость нашла, государь, слабо проговорил Годунов, С коня пал, под копытом побился.

Ну-ка раскройся, приказал царь.

Осмотрел воспаленные раны, поморщился.

Узнаю, узнаю копыто... Жалую тебе сто золотых на леченье.

Не заслужил, государь, сказал Годунов. Одно то, что ты в гости, великое нам лечение.

Какой же я гость?Царь с усмешкой оглядел свое монашеское облачение. Я странник.