Раскатистый хохот сотряс залы. Мефодий приглушенно хихикал:
Вот ведь до чего непонятлив народ. Истинно идолопоклонники, кто ж их вразумит, если истинной вере не внемлют.
Вдруг говор и шум стихли. У стен стали расставлять столы. Тонко зазвенела посуда, донеслись чудные ароматы из фарфоровых мисок. Гости облегченно вздохнули. Давно пора. И так засиделись. Многие из прибывших нарочно с утра не ели, чтоб отведать побольше диковинных яств, всегда бывших в изобилии на столах у сенатора. Но опять заминка. Опять нет приглашений к трапезе.
Прошел через залу в свой кабинет Бекетов. Ухмылка играла на его губах. Ослепительно сверкал парчовый камзол, и искрился парик, осыпанный пудрой с блестками.
Зашушукались по углам модницы:
Сколько девиц он свел с ума. Счета нет. Какой красавец был в молодости! Говорят, сама императрица жаловала.
На мужской половине уныние. Ропот стал прорываться из уст даже самых терпеливых. А тут еще молодой лакей (это был Васятка Касьянов) приоткрыл крышку над каким-то блюдом, и удивительный аромат жаркого, сдобренного пряностями, разлился в воздухе.
Чего тянуть-то? Хоть бы червячка заморить.
Видно, губернатора поджидает его превосходительство господина Кречетникова Петра Никитича.
И тут за окном раздался заливистый перезвон колокольчиков.
Наконец-то! облегченно вздохнули гости. Прибыл, знать, сам Петр Никитич.
Все бросились к окнам. Некоторые выскочили на крыльцо. У деревянных приступок остановилась враз измученная тройка. Из крытой коляски выскочил фельдъегерь. Сильно шатаясь и бесцеремонно расталкивая столпившихся на крыльце гостей, он ввалился в залу. Фельдъегерь был пьян. Обведя собравшихся мутным взглядом, он прокричал:
Лошадей! Где смотритель?!
К нему подскочили, стали объяснять, что это не почтовый ям, а имение сенатора Бекетова.
Бекетова? Плевал я на Бекетова! Мне лошадей!..
Тут показался сам хозяин. Он слышал последние слова гонца и пришел в бешенство. С покривившихся губ сорвалось:
Меня ругать! Так я тебя проучу. Плетей! Арапником его!
Произошла страшная сумятица. Фельдъегерь кинулся с пистолем на сенатора. Преосвященный Мефодий, крестясь, бормотал:
Господи, помилуй! Господи, помилуй!
Гости в оцепенении замерли. Лишь Васятка ястребом метнулся от стола и тонким телом загородил Бекетова.
Фельдъегерь сплюнул, шагнул в сторону, пошатнулся и рванул со стола скатерть. Хрустальные вазы, супницы, бутылки с вином разлетелись вдребезги. Ужас гостей сменился яростью. За истребление желанного обеда они готовы были разорвать буйного фельдъегеря.
Но вдруг раздались звуки роговой музыки, и в стене справа раздвинулись огромные створки, а за ними предстала роскошная пиршественная зала.
Даже не верилось, что убранные бухарскими скатертями столы могут выдержать такое изобилие всяких кушаний и всевозможного хмельного пития.
Вот ведь какую шутку выкинул хозяин! Теперь всем стало ясно, что фельдъегерем был обряжен кто-то из дворовых и подослан самим Бекетовым.
Едва гости уселись за столы, музыка смолкла. Бекетов поднял над головой бокал с вином и задорно провозгласил:
Не обессудьте меня, дорогие гости, за долгое томление. То не в обиду вам учинил, а токмо с единой цельючтоб еще приятнее и желаннее был данный стол
Виват! Виват! прокатилось по залу.
Гости восторженно смотрели на Бекетова. Экий чудодей. Да разве упрекнешь за подобную метаморфозусделать своего кучера фельдъегерем.
Первый тост за ее императорское величество за самодержицу всероссийскую
Вновь грянула музыка. А Бекетов то и дело поглядывал на дверь. Он ждал губернатора, надеясь, что Кречетников все же посетит его. Не прибыть на такой званый обед, куда съехались почти все астраханское дворянство, именитые купцы, вызов для сенатора немалый.
Для него больше и затею с фельдъегерем придумал, для него и залу расписать велел. Бекетов самодовольно ловил завистливый говор, раздававшийся после первых кубков. Гости растерянно глазели на стены, обтянутые крашеным холстом. На холстахопаловое, мерцающее небо, экзотические пальмы, серебристые аметистовые воды ручья. Все написано с какой-то детской упрощенностью, но с неизгладимой печатью свежести, радости, любования прекрасным, диковинным миром. Необычными казались и плещущаяся рыба, и острая морда собаки, и лань, убегающая в чащу леса.
Что и говорить, изрядная живопись.
Видно, знатных рисовальщиков заполучил Никита Афанасьевич из Петербурга.
Денег-то, поди, стоит немалых
Да уж нам не тягаться
Бекетов, откинув в кресле дородное тело, слушал завистливый шепоток, радовался этому шепоту и сожалел лишь об одномне слышит этого говора губернатор Кречетников. Гордо вскинув голову, хозяин обвел взглядом захмелевших гостей и спросил в упор:
Думаете, заморских живописцев нанял? Думаете, деньги платил?
Притихло застолье.
А сенатор, повернувшись назад, подозвал стоявшего у дверей мальчишку, того самого, который заслонил Бекетова от «фельдъегерского» пистоля.
Васятка писал! По немецким гравюрам делал, а краски сам подбирал! почти выкрикивал сенатор.
Тонкокостный, тонколицый Васятка наклонил рыжекудрую голову. Уши пылали маковым цветом, руки в растерянности теребили края бархатной куртки. Гости недоверчиво воззрились на мальчишку. Неужто этот неокрепыш мог расписать стены, да так, как и не всякий изограф умудрится!
Никита Афанасьевич тронул рукой стыдливо склоненную голову, приказал:
А ты лик не опускай. Не каждый и из господ сделал бы то же, что и ты. Я не об этом говорю, сенатор кивнул на изукрашенные стены, я о том веду речь, что ты хоть и молод, дитя еще, а не устрашился, бросился прямо под пистоль. Хоть и не заряжен он был, да кто о том ведал А потому при всех обещаю: пошлю тебя учиться живописному мастерству В Петербург пошлю, а может, и в Италию Хоть и подлого ты звания, но таланты людские чту превыше всего.
Вскинутая голова сенатора слегка тряслась, глаза по-молодому блестели задором и восторгом.
Гости, вначале слушавшие Бекетова с некоторой растерянностью, теперь захлопали в ладоши. Иметь редкостного крепостного художника или музыканта стало среди вельмож признаком особой причастности к музам. Грянул хор, составленный из крепостных девиц. Для увеселения гостей придумал сенатор представлениемузыкальную драму «Никанор» собственного сочинения. Никанор был византийский мученик, который долго томился в заточении на острове Патмосе, бросали его и к диким зверям, истязали в темнице. Бекетов хотел показать в его облике стойкость и непреклонную волю. Но гости без особого интереса наблюдали, как мечется по сцене худой, изможденный человек в рубище. Представление несколько оживлял прекрасный женский хор.
Перебивая хор, от дверей громко прокричали:
Его превосходительство генерал-майор, Астраханской губернии губернатор, российских орденов кавалер Петр Никитич Кречетников!..
Девичьи голоса будто поперхнулись, пошли вразнобой. А Бекетов уже легко скользил по паркетному полу навстречу губернатору. Он подхватил Кречетникова под руку, горячо зашептал:
Ну, спасибо, Петр Никитич, уважил меня. А то уж думал, побрезговал моим застольем
Бекетов действительно был рад, что наконец и сам губернатор пожаловал. Теперь подожмут хвост те, которые слышали о распрях двух сановников и считали, что Кречетников вряд ли когда-либо запросто навестит старого сенатора.
Дорогого гостя усадили на почетное место, по правую руку от хозяина. Вскинулись тосты за прибывшего, за императрицу российскую Губернатор благодарил Бекетова, ласково кивал, но губы растягивались в улыбку с великим трудом, движения были угловаты и рассеянны. Бекетов пытался развеселить гостя, и после драмы закружили по залу наяды и эльфы, появилось много ряженых в домино и в одеждах пилигримов. Затем Никита Афанасьевич подвел губернатора к стене, где красками изображалась охотничья сцена. Егерь в красном кафтане и гренадерке длинным копьем закалывал затравленного собаками кабана. У поваленного дерева охотник заряжает ружье. И видно, как искажено страхом его желтое лицо и треуголка съехала на самый затылок