Дверь в комнату тихо отворилась, вошел Жером. Полностью одетый, даже в завязанном галстуке, но без сюртука, он держал в руках поднос, где стоял стакан с какой-то желтоватой эмульсией, кофейная чашка и тарелка с сэндвичем с беконом и жидким яйцом классический похмельный завтрак британского джентльмена
Доброе утро. говорил Буршье полностью внятно, но цвет его лица не сильно отличался от белого полотна рубашки.
Клэйтон открыл рот, чтобы произнести ответное приветствие, но пересохшее горло подвело, выдав какой-то не очень пристойный звук, похожий на воронье карканье, и он только сокрушенно кивнул Попытка смотреть на Жерома прямым взглядом стала настоящим испытанием мужества: от стыда хотелось провалиться сквозь паркетный пол, до самого подвала. Клэй ощутил, что лицо и уши начали гореть так, словно он все еще был мальчишкой, только что получившим от папаши несколько увесистых пощечин и оплеух
Как как ты себя чувствуешь? Жером поставил поднос на столик рядом с кроватью и, тоже избегая смотреть на будущего свояка, стал оглядываться в поисках сюртука. Искомый предмет гардероба обнаружился под стулом, в обнимку с брюками Клэйтона. Буршье вытащил его, осмотрел со всех сторон, вздохнул и натянул на плечи. Несмотря на двусмысленность их положения и вопиющую непристойность ситуации, смотрелся он вполне респектабельно, ну хоть сейчас на церковную кафедру, читать проповедь
«Господи, ну что за дрянь мне лезет в голову!..» воспользовавшись тем, что Жером отвлекся, Клэй схватил с подноса стакан и, не разбирая, что в нем налито, залпом опрокинул в себя содержимое. Пряный и острый напиток прокатился по пересохшей глотке, а попав в желудок, разлился внутри приятным теплом. Противный тошнотный спазм отпустил, в голове тут же слегка прояснело, и Кроу вновь обрел способность изъясняться по-человечески, а не каркать.
Благодарю теперь чувствую себя вполне сносно но ничего не помню, начиная с решения переместиться из «Голубя Пикадилли» в «Антилопу» спасительное неведение могло бы стать вполне удобным оправданием для совести, если Жером снова проявит милосердие и не станет его просвещать относительно всего, что последовало после того, как они поцеловались
Как назло, Клэйтон вдруг отчетливо вспомнил, что тот самый поцелуй был первым, но отнюдь не последним и губы Жерома, потемневшие, запекшиеся и заметно припухшие совсем как у Пиа, когда он уж очень рьяно целовал ее.. и собственный рот, болящий, искусанный в кровь, были красноречивыми свидетелями их обоюдного проступка А говоря языком закона преступления. В Англии за него больше не вешали, да и чтобы попасть в тюрьму, надо было уж очень постараться, однако скандал, огласка в обществе означали немедленную моральную смерть и кучу более весомых неприятностей. Что ж, от военной карьеры он отказался сам, однако отец вполне способен лишить его наследства и всех прочих перспектив.
Ты правда ничего не помнишь? Жером сделал движение, как будто хотел подойти к кровати, но передумал и наоборот отошел в дальний угол комнаты благо, она была невелика, и даже находясь в разных концах, можно было разговаривать, не повышая голоса. Отойдя на безопасное расстояние, он прислонился к стене, скрестил руки на груди и теперь уж уставился на Клэйтона в упор, прожигая своими глазами, черными, как африканская ночь
Не помню. Но тут Клэй устыдился собственной трусости признать очевидное и, вздохнув, сокрушенно закончил: догадываюсь
Странное дело отчаянно стыдясь того, что произошло между ними ночью, прямо сейчас Кроу совершенно не беспокоился, что сидит на постели полностью голый, прикрытый только простыней и краем шотландского пледа и что Жером видит его таким. Куда больше его задевало, что Буршье уже полностью оделся, словно нарочно заковал свое тело в броню благопристойности, не желая, чтобы Клэйтоном вновь овладел дьявольский соблазн.
А ты ты сам что же? Помнишь?
Да, глухо ответил Жером и опустил голову. Да. Я не смог бы это забыть, даже если бы старался изо всех сил. И не хочу врать тебе.
Клэй вскинул на Жерома глаза, в которых читался одновременно и вызов, и призыв?
«Так! Клэйтон Кроу! Это сумасшествие нужно немедленно пре-кра-тить! Прекратить, пока еще не поздно признать все это ошибкой! Чудовищной пьяной выходкой!» запаниковал некто внутри его черепной коробки, выкрикивая истерические приказания голосом, похожим на голос отца. Но, вместо того, чтобы тут же последовать родительскому указанию, сурово осудить себя и любовника, так легко уступившего соблазну, несмотря на принадлежность к католическому духовенству, Клэй вдруг с жадным любопытством спросил:
Не смог бы забыть что именно из всего того, что тут было?
Твои губы. Твое тело. Как твое сердце билось рядом с моим. Как ты обнимал меня спереди, сзади повсюду всю ночь. И что ты говорил мне, Клэйтон. руки Буршье оставались скрещенными на груди, он смотрел куда-то в пространство, как слепой, и каждое слово, слетавшее с его губ, вгоняло новый гвоздь в гроб прежней праведной жизни семинариста.
О Боже нет нет молчи Молчи, Жером! Я я не хочу ничего об этом знать я я Клэйтон беспомощно замолк и уткнулся лицом в край простыни, не в силах поверить этим речам, и в то же время желая узнать все до мелочей. Все, что он сам бездарно пропустил, затуманив рассудок крепким джином. Тело, проклятое, испорченное тело, полное греховных желаний, вновь оказалось сильнее воли, сильнее голоса разума и принесенных обетов!
Я просто отвечал на твои вопросы начал было Жером, все тем же отстраненным бесцветным голосом, и вдруг задохнулся, всхлипнул, закрыл лицо руками и простонал:
Нет, нет моя ложь ничего не изменит будет только хуже Я не просто отвечал на твои вопросы. Я люблю тебя, Клэй. Люблю! Но это больше никогда не должно повториться. он опустил руки его лицо было уже не бледным, а пунцовым, из глаз лились слезы, и, глядя на Клэйтона, он требовательно повторил:
Ты понимаешь?.. Больше никогда!.. И Пиа не должна узнать.
Что?.. пораженный откровенным признанием, Клэй не сразу понял, что ему пытается втолковать Жером, но голос разума оказался солидарен с голосом любовника, и он покорно закивал, бормоча, как заклинание, благопристойную бессмыслицу:
Да, да, конечно конечно, это никогда не повторится и мы ничего не скажем Пиа ты совершенно прав! Поклянемся хранить все это в глубокой тайне взгляд, бессмысленно метавшийся по паркетным выщерблинам и предметам обстановки, вдруг застыл и обратился к тонкой и гибкой фигуре мужчины, замершей у стены словно в ожидании расстрела. Душа содрогнулась, едва беспощадный смысл произнесенного вслух «никогда» проник в сокровенную глубину сердца.
«Нет! Нет же! Я не хочу, вовсе не хочу весь остаток своей жизни жить во лжи и притворстве! Лгать Пиа, лгать Жерому, лгать себе самому! Ах ну что же это за проклятье на мне такое? За что мне это мучение?» вскричал уже совсем другой голос, идущий из самого потаенного уголка души, того самого, куда он так упорно и безуспешно запирал правду о своей сути. Сути мужчины, любящего мужчин
****
Гилфорд
11 мая 1881 года
Поезд, тяжело вздыхая и шипя, как доисторическое чудовище, прополз по длинному мосту над рекой Уэй и, постепенно замедляя ход, подъехал к станции.
Гилфорд! объявил кондуктор.
Клэйтон и Жером взглянули друг на друга и нехотя разняли руки с той минуты, как поезд тронулся с лондонского вокзала Ватерлоо, они переплелись пальцами и просидели всю дорогу молча. Нервные пожатия и нежные поглаживания заменяли слова, и этот диалог был куда как красноречивее обычной дорожной болтовни. Купе первого класса, взятое на двоих, предоставляло значительно большую свободу, чем места в общем вагоне, однако они ею не воспользовались самый строгий блюститель добродетели едва ли нашел бы повод в чем-то упрекнуть обоих джентльменов, ведь друзьям не возбранялось держаться за руки, тем более, что каждый скромно сидел на своем месте и смотрел в окно.