Нет, мистер, согласилась она. Бог все равно один, и тогда все равно, как и кто верит.
Он был старый морской капитан.
Море все равно одно, и тогда все равно, как и кто плавает, сказал он. Плывите. Без секстанта и карты. Воля ваша. Ад все равно один, и тогда все равно, как и кто туда попадает.
Она повернулась. Но тот уже вышел. Поднялся помощник.
Он прав, миссис. «Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие» (Ин.3:5).
Все одно и тоже, отважно повела она плечами. Да и кто наверное знает про рай или адникто. А если смертьпросто смерть, тогда так ли уж важно. Веришь ты в Бога или нет. И в какого Бога. Все равно конец. Один.
Но Энни не знала. Тот понимал, что говорил. Он был недаром опытный морской волк. Повидал много стран. Людей и верований. Это был опыт. И твердая уверенность. Это была уже не насмешливая шутка там на палубе. Сейчас за его утверждение вставала горой сама история. Двумя тысячами лет.
Остальную веру в Бога придумали люди, заметил он. А у нас Святая Русь. Нам все передано от начала. От Самого Господа и Его апостолов. Учениками апостолов. И так через столетия. Все так, как будто было вчера. А еще просто надо понять и принять. Но вы правы, неожиданно поменял он тон. Что возьмешь с женщины на корабле. Вы, конечно, не знаете и не читали. Но написано как будто точно на этот случай: «Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их» (Ин.12:40).
Она невольно взяла в руки пододвинутую к ней книгу. Она, конечно, слышала и знала. Где-то жили переселенцы из карпато-россов. Но Энни никогда не задумывалась. Православные церкви для нее были такими же, как и все остальные, как и все десятки других. Конечно, они были самые красивые и лучшие. Если бы она вдруг решила зайти в церковь, то, конечно, пошла бы только в православную. Но Энни знала, что никогда до этого не додумается. Жизнь была для нее другая. Просто солнце и зеленая трава. И иметь стойкость.
Забирайте с собой, сказал он не глядя. Можете взять. Насовсем. Только помните, что этоСвятая Святых, эта книга.
Энни кивнула. Жизнь была для нее другая. Но сейчас ей почему-то стало чего-то жалко в своей жизни. Эти иконы. Эта книга. Эти люди. Это был мир, которого у нее не было. И который был у этих других людей. Почему-то заманчивый и чарующий мир, как оказалось. Наверное, она тоже хотела так.
Она уже спустилась на берег. Подошел лейтенант. Постоял, подумал и заметил, не родственница ли она случайно его другу, Александру Лэйсу из Иллинойса.
Кружев много. Вьются, плетутся, повторяются, улыбнулась Энни. И добавила: Нет, мистер. Просто похожая фамилия.
Тогда простите, улыбнулся тоже тот, и отошел.
Она осталась стоять. Да. Кружев много. Вьются, плетутся и повторяются. Как жизнь. Как жизни. Только жизнь не повторяется. Жизньоднажды и навсегда. В смерть и на смерть. Это был затаенный и ясный трагизм всего и каждого дня. Ее счастливого брака. Этого вечера. Или как догорает этот алый закат. Щемящей, пронзительной нотой. Она, наверное, не задумывалась. Но она былаЭнни. Смелая и стойкая. А это была правда: «Ныне или завтра умрем». Это просто знала душа. Раненой, обреченной птицей. Последняя цена последнего дня. «За все печали, радости и бредни»
Она былаЭнни. «Как подобает мужу, заплачу / Непоправимой гибелью последней»
III
Она не знала, как. Просто откуда-то взялось какое-то убеждение. Наверное, это просто она выросла в прериях. Синее палящее небо и зеленая трава. Чудная зеленая трава. Запекались мили и солнце на губах, где-тоона зналажили изысканные и настоящие леди, как в книжках со сказками, но она не мечтала, не завидовала и ни за что не поменялась бы на такую судьбу. Ее жизнь былапрерии. Энни поняла: «Слава Богу за все» Просто это звучание. Этот смысл.
Русские эскадры постояли год под берегами Штатов и снялись с якоря. Потом закончилась и война. Начиналась мирная и прежняя жизнь. Только она уже была не прежняя Энн. Православная невеста, жена и мама. Они обвенчались с Дирком по-православному, пока стояли русские корабли. Оба крещены во имя Отца и Сына и Святого Духа. Но это была Америка. Где православные храмыодин, другой, и обчелся. Но «Давид был славный и богатый царь, был вместе и Пророк, но одного просил у Господа: «Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати храм святый Его» (Пс.26:4),понимала все Энни.
Я, наверное, хочу поселиться в России, Дирк, как-то предложила она. Или можно там, где есть какой-нибудь приход у карпато-россов. Только это все равно перебираться и менять ранчо. Если все равно сниматься с места, то почему бы не попробовать уехать в Россию? У нас будет ребенок, а ребенку нужен храм рядом с домом, привела она непререкаемый аргумент. Малыш будет расти, и у него должен сразу закладываться православный характер.
Я за, легко согласился Дирк. Я подам в отставку и поступлю на службу русскому Государю.
Это правда было также просто, как он и сказал. Он был офицером Союза. Но он все равно собирался подавать в отставку. Гражданская война была завершена. В прериях же поднималась война против местных индейцев. С нарушением прежних мирных договоров. Дирк вырос в прериях и, может быть, там, где-то на той, другой стороне, были его прежние друзья. Он не собирался принимать участия и выступать с армией. Мирные договора были подписаны однажды и на века. Он не понимал и не принимал. И вместе с тем он все-таки был офицер Союза. И на эту войну тоже. Трудный и невозможный выбор. Он принял выбор без выбора. Россия.
Они все-таки не поменяли жизнь на 180°. На 90°. Наверное, надо было продавать и оставлять всё здесь в Америке. Они не продали. И не оставили. На ранчо остались родители. Это была их страна. Их привычный и обжитой мир. Энни и Дирк просто купили небольшую усадебку под Санкт-Петербургом, в Черницах. Зеленый березовый лес начинался сразу за околицей. Ослепительно белые березы словно навсегда запомнятся Энни такими, как она увидела эту березовую рощу в первый раз. Но все пошло не так и не то, как ей думалось из-за океана. Русской фермы, такой, какая была у них в Америке, не получилось. Нужны были средства. Доходы. Тогда они оставили эту идею и обосновались в городе. Усадьба должна была стать как дача, но до усадьбы не доходили руки, и она встала в запустении.
Дирк, нам надо возвращаться в Америку, состоится однажды почти тот же самый разговор, только наоборот. Мама и папа. Они не справляются и не удерживают ранчо. А сюда через океан старые люди не поедут. Значит, должны ехать мы.
Это был долг. Это не обсуждалось. Она только не знала, как Дирк. Как Дирк и его служба. Выхода не было. Никакого выхода. Потому что он не поедет. Он никак не может поехать. Значит, это родители приедут в Россию. Это будет ужасно. Что вот так поменяется вдруг жизнь. Когда они привыкли к той жизни там, в Штатах.
Я как раз подал в отставку, заметил Дирк.
Энни посмотрела на него.
Не забывай, мне уже за пятьдесят. Что там делать на службе, когда уже есть новые офицеры? Побыл полковником самуступи другому, заметил он.
«Да», вспомнила Энни. Это просто она все думает, что ему двадцать пять, а ей двадцать, как когда она вышла замуж. Но время не стоит на месте. Время идет, и идет в одну сторону. А Дирк ответственный, обязательный, но не служака во что бы то ни стало. Надозначит, сделает. А не надотак лучше побыть дома. Заняться усадьбой. Возраст не тот и силы не те, так и подал в отставку. Они могут ехать, поняла Энни. Все снова устроилось как нельзя лучше. И Америка уже все равно не та, что была прежде. Новые иммигранты. Православные иммигранты из Греции, которые не хотели потерять свою веру. Мама писала. Новый православный храм появился как раз в ближнем поселке. А еще теперь есть железная дорога. Всего две станции ехать. Она все равно сможет ходить на службы. Самое главное. Не судьба оказалась эта Россия. «Наверное, жалко», почему-то подумала Энни. Все-таки привыкла. Но это были уже сантименты, а она былаЭнни. Молчаливая и мужественная.
Наш сын вырос здесь, но мы все равно остались чужие этой России, вдруг сказал Дирк, словно в ответ на ее мысли и в утешение. Все-таки наша родная землятам. Все так и получается, что мы должны вернуться.