Пейре лежал неподвижно, не говоря ничего. Потом он ответил, и в его словах была страстность заботливого брата.
Гильельма, Гильельма, я очень хорошо все это помню. Тебе тогда было около четырнадцати лет, а Бернату восемнадцать или девятнадцать, и уже тогда он смотрел на тебя, как мужчина смотрит на женщину, которую он любит.
Сложив руки на груди, чувствуя под рубахой сарацинское украшение, Гильельма лежала молча, и, наконец, с трудом выговорила слова, которые долго не осмеливалась произнести:
Пейре, Пейре, этот взгляд Берната никогда не расставался со мной. Я хочу идти туда, куда он меня зовет. Были вечера, когда этот призыв терзал меня так, как эта сарацинская музыка давеча. Я знаю, он манит меня в страну снегов, в страну света. Ибо всякая любовь благословенна.
Глава 2823 ИЮНЯ 1306 ГОДА
Но то, что дела мира сего злы, подтвердил сам Христос, когда сказал: «МирМеня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы.» (Ио. 7,7)
Именно в Карамане Гильельме суждено было испытать первый шок. Впервые в своей жизни она столкнулась с ужасной реальностью репрессий, организованных против еретиков сильными мира сего. Церковью Папы и его Инквизицией. Королем Франции. Силами их миропорядка. И, что еще хуже, при поддержке общественного мнения, питающегося всей этой пропагандой ненависти, эгоизма, подлости и страха.
Конечно, все ее детство прошло под знаком семейных рассказов о подобных трагедиях. О том, как вот уже сто лет Церковь добрых людей страдает от постоянных гонений. О крестовом походе папы Иннокентия III и графа де Монфора. О поражении Тренкавеля в Каркассоне и Лиму. О покорении графа Раймонда Тулузского. О костре Монсегюра. О бесконечных облавах и травле ушедших в подполье добрых мужчин и добрых женщин, о ямах с кольями и железных сетях Инквизиции, натянутых над городами и весями. О клещах несправедливости. О ненависти и насилии. Ее мать Азалаис говорила ей об исключительном мужестве добрых людей, приходящих ночью. О том, как они переносят ужасные опасности жизни, чтобы даровать утешение умирающим и проповедовать Евангелие живым, не бросая их в отчаянии. С того времени, как Гильельма достигла сознательного возраста, она поняла, насколько неравна эта борьба, до какой степени маленький христианский народ чувствует себя покинутым без своих пастырей. Что кроткие и праведные всегда будут неправыми в глазах волков и сильных мира сего. И армий князя мира сего. Она всегда ждала, когда гонимые и приходящие ночью войдут втайне под кров их дома. Малопомалу, и сама начала чувствовать суровую тяжесть репрессий, насылаемых Несчастьем, но до сих пор она сама еще не видела ни одного человека, которого Несчастье настигло, только слышала о таких.
В Карамане она увидела все это своими глазами.
Она и Пейре остановились на одной из живописных улиц этого красивого города, открытого всем ветрам. Они искали дорогу на Лавор. А еще хотели купить что-нибудь на ужин. Вдруг раздались крики. Гильельма обернулась. На перекрестке неподвижно застыли молодой человек и старая женщина. Мужчина держал свою мать под руку, они искали выход, их взгляды отчаянно метались по фасадам домов; они прислонились к стене на углу двух улиц, затравленно озираясь. За ними бежала стайка детей, вопящих, свистящих и улюлюкающих. Преследователи бросали камни. Женщина пыталась защитить лицо, а сын закрыл ее собой.
Гильельма сделала движение, чтобы рвануться вперед и помочь старой женщине, утихомирить злобных мальчишек и, вообще, показать им, где раки зимуют. Опережая ее движение, Пейре схватил ее за рукав.
Подожди! сказал он. Не делай ничего. Смотри.
И молодой человек, и старая женщина имели на себе темные одежды, а на груди и на спине у них были нашиты большие кресты из желтой ткани. Полная торговка, в лавке которой Пейре и Гильельма хотели спросить дорогу, увидав этих людей, разразилась площадной бранью и присоединилась к маленьким палачам.
Вон отсюда, еретические собаки! закричала она и бросила в несчастных гнилым яблоком, которое расквасилось у их ног. Несчастные мать с сыном поспешили скрыться за углом улицы, а эскорт насмешников с издевательскими воплями последовал за ними. Пейре схватил Гильельму за руки, чтобы поскорее увести ее с этой злосчастной улицы.
Видала? спросил он. Эти двое несчастных осуждены инквизитором Тулузы на ношение крестов. Подобные им люди появились в здешних местах с прошлого года, после первых облав в деревнях. Мне очень жаль таких людей. Они всегда должны носить эти кресты, не снимая. И это еще считается легким наказанием, присуждаемым тем, кто всего лишь однажды встретил на своем пути доброго человека. Тех же, кто им верил, помогал или давал приют, ожидает заточение в Мур, тюрьму Инквизиции, конфискация имущества, а то и пожизненное заключение Так произошло с отцом и братьями нашего друга Берната. Та же судьба грозила и Пейре Бернье, да только он сумел сбежать.
Ты уже видел когда-нибудь таких людей, с желтыми крестами?
Совсем недавно, в Лиму, вздохнул Пейре. Когда люди носят эти кресты, то уже никак не могут вести нормальную жизнь. Ни найти работу, ни наняться куда-нибудь, ни прокормиться. И этот каждодневный стыд и унижения! Те, кто осмеливается им помочь или как-нибудь поддержать, очень рискуют. Это слишком опасно. Такие люди сами рано или поздно предстают перед инквизитором, потому что на них доносят соседи, как на сочувствующих еретикам. А в этой стране быть подозреваемым в ересивсе равно, что заболеть постыдной заразной болезнью
Услышав эти слова, Гильельма воспылала не просто гневом, ее охватило какое-то холодное бешенство. Она позволила Пейре увести себя из Карамана; они поговорили с другой торговкой, купили старую курицу, нашли нужную дорогу Ходьба успокаивала ее. Молодые путешественники шли весь следующий день, припадавший на канун праздника святого Иоанна; они пересекли расположенный на холме городок Лавор, возвышавшийся над рекой Агут, и достигли пределов Альбижуа, чтобы к вечеру успеть попасть в Рабастен, на реке Тарн.
Возле Гируссена они еще раз обернулись к югу и долго, молча смотрели на далекие очертания родных гор, потихоньку исчезающие в дымке. Последний раз во время этого путешествия им предоставлялась такая возможность еще раз увидеть горы. Здесь дорога поворачивала, и дальше шла по долине реки Тарн. Теперь только пробивавшийся из-под туч на горизонте странный и далекий свет указывал расположение невидимых уже гор. За Гируссеном, на пыльной дороге, забитой повозками, лошадьми, мулами, прохожими и путешественниками, встречалось все больше и больше паломников. Пейре и Гильельма, не желая смешиваться с ними и пытаясь избегать близких контактов, быстро здоровались, отвечали уклончиво, и очень спешили, несмотря на усталость от трехдневного пути. Они оторвались от группы людей, среди которых была одна семья из Лотрека, еле волочившая ноги, и на повороте дороги наткнулись на двух исхудалых мужчин в запыленной одежде, сидевших в тени дубравы, надвинув на глаза соломенные шляпы. Они окликнули путешественников:
Далеко ли идете, в Рабастен?
Когда Пейре ответил, один из мужчин воскликнул:
Ты говоришь, как говорят в Сабартес, приятель! Я узнаю этот акцент. Я сам родился в Аксе. Но мне пришла в голову дурацкая блажь взять себе жену из Граульет, из Альбижуа
Почему же это дурацкая блажь? выдавил из себя Пейре, которому совсем не улыбалось, чтобы их узнали, и с сожалением видя, что эти двое встают, чтобы пообщаться с ними.
Эта шлюха была еной еретической верующей, за которыми приходит Несчастье, пояснил мужчина, выглядевший старшим. Черт бы побрал их всех, и ее, и еретиков! Она умерла в Муре, в Альби. Я даже не хочу говорить об этом. Ты разве не видишь, что мы носим на груди, мой шурин и я? Молотки!
Молотки? удивилась Гильельма, бросив растерянный взгляд на вылинявшие одежды путешественников с нашитыми на них маленькими молоточками из желтого фетра, менее видными, чем большие кресты бесчестья, но тоже бросавшиеся в глаза.
Нас не осудили, поспешил объяснить старший из мужчин. Мы соответствующим образом примирились со святой Церковью, римской и апостольской. Монсеньор инквизитор оказал нам милость и освободил нас от ношения крестов, заменив нам это наказание на паломничество в Сантъяго де Компостелла, СенЖиль и Пэй Эти милые маленькие молоточкипросто напоминание о том, что мы не виновные преступники, чтобы все знали, что мы всего лишь совершили ошибку!